Кандибобер (Смерть Анфертьева)

Женщины переглянулись, состроили озадаченные гримасы и засобирались, не дожидаясь стрелки. Света тоже поднялась, взяла сумочку, требовательно посмотрела на Анфертьева сверху вниз - он сидел, загораживая проход.

– Пропусти, пожалуйста, - сказала она, глядя на часы, на женщин, на закат, на звезды, на светящуюся между домами факельную букву М, пылающую с неуместной яркостью.

– Останься, - сказал он тихо. Свете ничего не оставалось, как пожать плечами, взглядом извиниться перед женщинами и сесть. Сумочку она оставила на коленях, подчеркивая этим, что не собирается задерживаться. Анфертьев взял сумочку и положил на стол: мы, дескать, будем здесь столько, сколько потребуется.

– Потом закроешь. Света, - напомнила Зинаида Аркадьевна.

– Да, я все сделаю.

Бухгалтерия опустела. Свет не включали, и в комнате наступил густой полумрак. Только из окна бил яркий свет от фонаря. Тень от рамы лежала на столе черным крестом.

– Слушаю, - сказала Света нетерпеливо.

– Борис Борисович прошлой ночью повесился в камере.

Света не издала ни звука. Она сидела все так же, скрестив руки на груди и глядя в окно. На лице её лежали голубоватые блики перекальной лампы, и вся она в это время казалась бледно-голубой.

– Откуда ты знаешь?

– Я только что от Следователя.

– Борис Борисович мертв?

– Да. Он завещал мне свою машину.

– Покатаешь?

– Обязательно.

– Я хочу, чтобы ты свозил меня в Крым.

– Поедем в Крым. А в дороге будем слушать магнитофон, который он завещал тебе.

– Ты счастлив, Вадим?
– Она повернулась к Анфертьеву.

– Не знаю.... Вряд ли.

– Но ведь ты теперь состоятельный человек?

– Что ты имеешь в виду?
– Анфертьев похолодел. В словах Светы он услышал намек не только на машину, не только на машину, не только, ребята, на машину.
– Что ты имеешь в виду?
– снова спросил он, не дождавшись ответа.

– Все.

– Что все?! Что?!

– Все, - чуть слышно повторила Света.
– Все... Это ведь ты сделал, я знаю.

Анфертьев молчал, глядя на Свету широко раскрытыми глазами, в которых метались огни перекальной лампы. Он ощущал неудобство своей позы, затекшие ноги, слишком уж круто повернутую голову к Свете, но не мог пошевелиться, сесть удобнее.

– Я видела, - сказала Света буднично.
– Ты остался в лаборатории, когда все вышли и заперли бухгалтерию. Я хотела тогда с тобой поговорить, поэтому и заметила. Я стучалась к тебе, но ты не отозвался.

– Что же из этого... Я часто остаюсь в лаборатории...

– Я видела, как ты выпрыгивал из окна, - она кивнула в сторону архива, - как раз в тот обед. А потом ты с Борисом пришел в буфет... Там с ним все и случилось... Краска и прочее... Я все знаю, Вадим. Я знала с самого начала. Это ты все подстроил. Я хотела тебя просить вернуть деньги, но теперь, когда Бориса нет... Даже не знаю.

Анфертьев молчал, ощущая ломоту в шее, в спине и не решаясь повернуться.

Трудно сказать, сколько это продолжалось. Спутники описали полный круг у Земли, комета Галлея удалилась на миллион километров, доблестные металлурги выплавили немыслимое количество чугуна и стали, родились миллионы детей, а миллионы стариков зарыли в землю, сталкивались машины, падали самолеты, извергались вулканы, в кого-то втыкали нож, гремели свадебные марши, люди предавались любви и ненависти, американцы высаживались в Гренаде, японцы - в Америке, французы - в Африке, иранцы - в Ираке, принц саудовский бороздил космический океан, пенсионер Енсен к исходу вторых суток заканчивал свой семитысячный анекдот, а эти двое молчали в полутемной комнате, пропитанной запахами пыльных бумаг, женского пота и заводской гари.

Потом Анфертьев поднялся, с беспомощной улыбкой подошел к архиву, подналег на дверь, открыл её и через минуту вышел. Не говоря ни слова, положил папку на стол, вынул из сумочки Ключ от Сейфа. Света безучастно смотрела, как Анфертьев открывает Сейф и ссыпает туда тугие денежные пачки. Папку и мешок он скомкал и сунул в мусорное ведро. Уборщица заберет их, даже не догадавшись, какие важные улики уничтожает.

– К тому времени, когда у людей появляются миллионы, они теряют желание их тратить, - криво усмехнулся Анфертьев.

– Там все?
– спросила Света чужим голосом.

– Я к ним не прикасался.

– Приходи завтра за премией.

– Ты хочешь сказать...

– Приходите за премией, Вадим Кузьмич. Я шла сегодня мимо детского сада, видела Таньку... Ей нужны ботинки на осень. Она у вас до сих пор в босоножках бегает.

Они вместе вышли из заводоуправления, задержались, взглянули друг другу в глаза.

– Пока, - сказала Света.

Анфертьев боялся, что им придется разойтись в разные стороны, и в то же время хотел этого. Но, когда Света одним словом дала понять, что дороги у них разные, его охватило такое горе, что забылись все страхи, вся нервотрепка сегодняшнего дня. Простое "пока" оказалось куда безжалостнее всех подозрений Следователя.

Света привычно направилась к щели в заборе. Анфертьев хотел было пройти за ней, но не решился. Отныне он вынужден будет пользоваться проходной, он уже не имел права отличаться.

– Пойдем вместе?
– Анфертьев сделал попытку повернуть колесо судьбы, вмешаться во вращение земного шара, подправить круговорот мировых событий. И конечно, за эту безрассудную попытку был тут же наказан - его отшвырнуло в прошлое, забросило в будущее, в безвременье, где уже нет никаких чувств, никаких привязанностей, нет ни любви, ни ненависти, есть только потребление пищи и отправление естественных надобностей.

– Послушай, - Света остановилась, повернулась к нему.
– Борис некоторое время назад предложил мне жить вместе. Тебе понятно, о чем я говорю?

– Квардаков?

– Да, Борис, - подтвердила Света.
– Теперь... не состоится. Здесь есть доля и твоей вины, правильно? Но ты не беспокойся, премию получишь. Там тебе около пятнадцати рублей причитается. Я, конечно, зря молчала, но... Понимаешь, все никак не могла решиться поговорить с тобой... А теперь уже ничего не изменить.
– Света помолчала, глядя куда-то сквозь Анфертьева, потом тронула его за рукав, улыбнулась:

– Не вздумай снова забраться...

Так, подумал Анфертьев. Еще раз по морде. Привыкай, дорогой. Отныне это будет самое обычное обращение с тобой.

Подняв воротник плаща, сунув руки в карманы, он мерно зашагал к проходной.

Наталью Михайловну Анфертьеву, в девичестве Воскресухину, её муж Вадим Кузьмич Анфертьев застал в хорошем расположении духа. Она была возбуждена, щечки её горели, пылали, светились, по дому Наталья Михайловна ходила походкой одухотворенной, на Вадима Кузьмина взглядывала усмешливо, свысока.

– Как поживаешь, дорогой?
– спросила, обдав его душистым ветром, настоянным на духах из города Парижа, столицы прекрасной Франции. Спросила и тут же пропорхнула мимо, давая понять, что он отвечать вовсе не обязан, если уж это для него сложно, если слова у него тяжелы и громоздки, а сам он удручен и угнетен.

– Поживаю, - ответил Анфертьев, когда Наталья Михайловна была уже далеко, когда она уже забыла о своем вопросе и о странном человеке в мокром плаще, обреченно стоявшем посреди прихожей.