Каникулы с невидимкой

А вот на следующий день мне повезло.

Едва я расправил под собой пальто и погасил фонарик, как послышался возбужденный голос Карлсона. Как я понял, он только что получил очень важное сообщение по телефону. И начал торопливо объяснять Карпухину.

Вот что я слышал:

«Карлсон: Сегодня вечером большой прием в Посольстве. Съедутся дипломаты на прекрасных машинах. Одна из них - белый „Линкольн“.

Карпухин: Класс! К ней запчасти дороже стоят, чем сама машина!

Карлсон: Сможешь угнать?

Карпухин: Я даже паровоз могу угнать.

Карлсон: Паровоз не надо. Куда я его дену? У меня и рельсов-то нет.

Карпухин: Когда там это сборище?

Карлсон: В восемь вечера.

Карпухин: В десять вечера буду здесь. На прекрасном длинном белом „Линкольне“».

Когда я это услышал, то сразу понял, что нам дается великолепный шанс надолго убрать Карпухина - знаменитого угонщика. Которого наш папочка никак не может задержать.

Но как ему сообщить? Вот в чем вопрос.

Я шустро выбрался из норы и рассказал своим сообщникам о готовящемся преступлении.

– Как нам бате сообщить?
– спросил я.

– Был бы телефон, - грустно развел руками ученый.

– Или телеграф, - передразнил его Алешка.

Телефон был. Сотовый. У Карлсона. Но беда в том, что он все время носил его в чехле на поясе и ни на минуту не расставался с ним. Даже в туалет с собой брал…

– Стоп!
– воскликнул я.
– Придумал! Но все нужно будет сделать четко, ни на секунду не ошибиться.

И я рассказал о своей гениальной идее. В случае ее успешной реализации классный угонщик Карпухин ни в десять вечера, ни в одиннадцать, ни даже через год не приедет сюда на белом и длинном «Линкольне».

Глава XIII

РЯДЫ ВРАГОВ РЕДЕЮТ

Наше демонстративное раскаяние и смирение сыграли свою роль. Днем нас выпустили из подвала и даже во двор - немного прогуляться. Правда, под присмотром Карпухина.

Насчет прогулок - это Лешкина заслуга. Он повертелся в холле возле зеркала и начал тяжело вздыхать, разглядывая свое отражение.

– Да… - бормотал он.
– Не здорово… Даже узнать трудно…

– Чего ты там бубнишь?
– наконец обратил на него внимание Карлсон.

– Похудел, - сказал Алешка, - осунулся. Товарный вид потерял.

– Чего-чего?
– Карлсон вытаращил глаза и отложил калькулятор, на котором подсчитывал свои нечестные доходы.

– Увидит наш папа, какие мы бледные, и меньше вам денег заплатит. Или совсем не даст.
– Алешка подождал, пока до Карлсона дойдет эта горькая мысль, и сделал вывод: - Нам обязательно гулять надо. Чтобы иметь цветущие щеки.

– Ребенок прав, - вмешалась Баба Яга, посмотрев на Алешку.
– Он плохо выглядит. Я бы за такого и рубля не дала. Пусть гуляет. На собачьей цепи.

– Ну уж, мама, - вступился Карлсон, - вы уж, мама, совсем… Карпухин за ними присмотрит.

Баба Яга фыркнула и отправилась к себе, а мы в сопровождении Карпухина пошли в ангар за дровами.

Принесли по большой охапке, с грохотом сбросили их у камина и стали его растапливать.

Во всем этом красивом противном доме нам только камин нравился. Особенно, когда в нем дрова трещат. И пламя мечется. Оно какое-то живое - все время играет, меняет цвет, охватывает поленья. И когда долго смотришь на огонь, то становится теплее не только ногам, но и сердцу. Даже забываются все невзгоды и неприятности.

И еще нам нравились самоделки Карлсона. Эти деревянные картинки висели по всему дому. И я часто думал, глядя на них: ну зачем такому талантливому человеку заниматься воровством? Может, это от лени? Красть, наверное, проще, чем упорно трудиться, добиваясь мастерства…

Мы растопили камин и уселись перед ним, глядя в огонь. Карпухин ушел, зато пришел Август и, вздыхая, подсел к нам.

– Как идут дела?
– сразу же спросил его Карлсон, оторвавшись от бумаг и калькулятора.
– Когда восстановишь прибор?

– Скоро, - буркнул Август и взялся за кочергу, чтобы пошевелить поленья.

А мне показалось по его глазам, что он с большим удовольствием ахнул бы этой кочергой Карлсона по башке.

Но он не ахнул, а сказал:

– Я все-таки не понимаю конечной цели своей работы.

Карлсон встал, щелкнул подтяжками и поучительно произнес:

– Любая цель любой работы - получить за нее побольше денег.

Август презрительно хмыкнул.

– А радость творчества? А удовлетворение своим трудом? А гордость за преодоление трудностей?

Теперь хмыкнул Карлсон.

– Это все ерунда. Главное - вознаграждение за труд! Ты бы вот стал проводить свои исследования бесплатно?

– Конечно!
– горячо воскликнул Август.
– Тысячи ученых бескорыстно служат науке. И даже рискуют жизнью ради своей цели. И для блага других людей. Разве станешь это делать из-за денег?

Карлсон расхохотался. Правда, не очень уверенно. Скорее - демонстративно.

– Знаешь, дорогой мой профессор, грабитель банка тоже рискует. И жизнью, и здоровьем, и свободой…

– А ради чего?
– прервал его Майский.

– Ради денег!
– выпалил победным тоном Карлсон.

– А зачем?
– тихо спросил его ученый.
– Чтобы побольше пожрать? Или купить три машины? Построить три дома? Высокая цель, ничего не скажешь. Стоит из-за нее рисковать, терять свою честь и причинять людям горе!

Мы с Алешкой внимательно слушали их спор. И, конечно, были на стороне Майского. И, конечно, мы знали, что есть, например, такие художники, которые пишут картину и подсчитывают, сколько они за нее получат денег. Но есть и такие, которые во время своей работы думают, сколько радости они могут доставить людям. И нам они гораздо симпатичнее. И ближе.

Но тут наверху опять послышались характерные стуки и вопли - бабушка Яга уселась в ступу и взялась за обычные тренировки.

– Вот тебе пример, - обрадовался Карлсон, тыча пальцем в потолок.
– Моя мамочка. Богатый и счастливый человек. Имеет все, что хочется. Живет так, как ей нравится. А о чем она мечтала в далекой юности?
– Карлсон прошелся по комнате и, придвинув кресло к камину, задумчиво посмотрел на огонь. Видно, настроился на лирический лад воспоминаний.
– Мамочка с детства мечтала стать великой актрисой. Играть на сцене красавиц королев и очаровательных принцесс.