Каникулы строгого режима

Лист упал на таежную тропку,Полыхает заря над рекой,Мы отыщем дорогу надежнуюК новой жизни, товарищ, с тобой.Мы стали семьею и этим горди-и-и-мся,Нам лагерь родной на свободе присни-и-ится,Где мы с тобой трудились, где многого добились,Душою стали чище, умнее и добрей…

Текст вышел неказистым, поэту явно не хватало универсальной связки «бля», без которой он не мог обходиться в быту.

Пел вместе с другими и Кольцов, исполнявший в спектакле роль немецко-фашистского захватчика. Скажи ему лет пять назад, что он, старший опер убойного отдела, будет бегать по лагерному плацу в строительной каске со свастикой, с деревянным автоматом в руках и кричать «тра-тата», – пристрелил бы лжеца на месте из табельного «макара». Но, как известно, жизненные повороты гораздо круче и коварнее выдуманных.

Витя Сумрак в представлении, разумеется, не участвовал. Наблюдал из окон ближайшего барака. Препятствий Вышкину при подготовке шоу он не чинил, блатных против не настраивал – пускай активисты с ментами забавляются. Чем бы начальство ни тешилось, лишь бы гайки не закручивало. [10] В окне барака напротив мелькали улыбающиеся лица Казбека Шамаева и других авторитетов-смотрящих.

Исполнив гимн, все поклонились и под бешеные овации скрылись за забором. Публика потихоньку успокаивалась, вытирая слезы. Начальник управления, немного отдышавшись, пожал Вышкину руку:

10

Когда поют в ГУИНе, спокойно зэки спят…

– Ну, порадовал, Филиппыч… Ну, спасибо. Не ожидал… Особенно с ангелом-петухом…

– Да, классный прикол, – смеясь, поддержала дочка, – мужика теперь совсем зачмырят!

Как член семьи сотрудника исправительно-трудового учреждения она уже освоила профессиональный лексикон милого папа.

Папенька, спрятав мокрый от слез носовой платок, наклонился к уху начальника зоны:

– У тебя там неполное, кажется, висит?

– Есть такое дело… – потупился Вышкин.

Начальник управления, совсем уж отмякнув душой, потрепал подчиненного по плечу:

– Ко Дню России решим вопрос. Знаешь, какое самое лучшее поощрение для офицера? Снятие ранее наложенного взыскания!.. Ха-ха!.. А ты, Филиппыч, давай продолжай… Не останавливайся. Я со школы так не смеялся…

– Спасибо, тащ пал-ковник!.. – втянул живот Вышкин. – У нас еще экскурсия по плану… И концерт.

– Валяй. Проводи!

Гостей провели по лагерю. Первым делом завернули на пищеблок, чтобы продемонстрировать суперпайку, специально приготовленную к празднику, – мол, так мы обычно питаемся. Потом показали промзону и несколько эксклюзивных гробов собственного изготовления. По окончании экскурсии родственникам разрешили вручить зэкам подарки. После чего последних обыскивали – нет ли чего запрещенного.

Счастливый Николай Филиппович, рассадив гостей в клубе смотреть концерт, помчался в кабинет, где принялся листать календарь, чтобы вспомнить, когда в стране отмечается День России. И был приятно удивлен, узнав, что совсем не в ноябре, как он предполагал.

* * *

Три дня спустя, когда смолкли звуки веселого праздника и наступили тягучие будни, несколько авторитетных бродяг во главе с Сумароковым заседали в одном из отрядов, глушили облегченный чифирь-лайт и «шпиляли в стиры», то есть, говоря по-русски, резались в карты. «Пулемет» – колода карт – был изготовлен местным умельцем по особой технологии. Сначала на рентгеновскую пленку наклеивалась бумага, затем через трафарет набивался рисунок и масть. На завершающем этапе колоду шлифовали стеклом, стачивая края и углы.

Играли без шестерок, в тридцать две карты. Обычаи предков. Договорились не шельмовать, хотя каждый из игроков виртуозно владел колодой. Особенно Сумрак, за долгие годы неволи научившийся передергивать карту не хуже иллюзиониста-манипулятора. Казбек, сидевший напротив, тоже успел выучить несколько фокусов, но до уровня положенца ему было так же далеко, как ученику футбольной школы до игрока премьер-лиги.

В разгар азартного сражения авторитетов побеспокоил шнырь – работающий на побегушках зэк. Вытянувшись в струнку, он доложил оперативную обстановку:

– На третьем отряде «крысу» поймали. «Правиловку» требуют.

– Кто крысил? – Сумрак отложил карты в сторону.

– Из последнего этапа. Молодой…

Блатные довольно переглянулись. «Крысятничество», то есть воровство у своих, считается тягчайшим преступлением. С соответствующим примерным наказанием. Например, раздроблением пальцев руки ломиком или изнасилованием в особо извращенной форме. В общем, предстояло забавное зрелище. Особенно если «крыса» молодая и неопытная.

– Пошли, – Сумрак поднялся из-за игрового стола, – после «дошпиляем».

В третьем отряде жили в основном мужики – каста рабочих пчел. Когда положенец переступил порог барака, все поднялись.

«Крысой» оказался Милюков, тот самый любознательный первоход. Он стоял на коленях между нар и хлюпал носом, с ужасом поглядывая на приготовленный для экзекуции ломик. Его уже обрадовали инвалидной перспективой.

– Что скрысил? – Сумрак посмотрел на пойманного, пытаясь вспомнить, где он с ним не так давно пересекался. Ах да, в карантине, когда мента топтали.

– Сгущенку, – доложил старший отряда, – у Браги. Из тумбочки. В гальюне хавал, сучонок.

– Верно? – Положенец повернулся к Милюкову.

Тот молча кивнул, продолжая стоять на коленях.

– Тебе сколько лет?

– Во… Восемнадцать.

– Сел за что?

– В магазин залез… В селе работы нет, у матери трое… Жрать хотелось…

– И что, сразу на строгий режим?

– Я замок подпилил… Судья вредная попалась.

Милюков заплакал, но не из-за несправедливого приговора, а из-за предстоящей расправы. Тон авторитета не сулил снисхождения.

Сумрак взял ломик. Первоход задрожал. Народ одобрительно загудел.

– Кончай хныкать. Не баба. У своих почему крысил?

– Есть хотел, – шмыгнул носом Милюков.

– Работаешь? Парень отрицательно покачал головой и вытер слезы.

– Не берут. На «промку» [11] желающих много… Я б работал.

Шаман, маячивший за спиной авторитета, саданул кулаком о ладонь.

– К чему эти «коляски» [12] дешевые? Руку под лом – и в петушатник…

– Задохнись! – бросил ему Витя. – Без тебя разберемся…

11

Промка – промышленная зона.

12

«Коляски» (блатн.) – разговоры.

Он вплотную подошел к Милюкову, несколько раз подбросил на ладони ломик, словно прицеливаясь.

– Не надо… Пожалуйста… Я больше не буду, – шепотом, почти безо всякой надежды попросил парень, подняв на авторитета красные от слез глаза. Словно ребенок, увидевший, как отец снимает ремень, но понимающий, что порцию горячего он все равно получит.

– Встань! И правую руку вперед! – приказал Сумрак, приподнимая ломик.

Милюков, словно пьяный, со второй попытки кое-как поднялся, но руки спрятал за спиной. Окинул умоляющим взглядом народ, пытаясь найти хоть одного заступника. Не нашел.