Каникулы в Санкт-Петербурге
Шрифт:
Поэтому ходить по основному корпусу Максим планировал долго, до тех пор, пока Полина не устанет от переизбытка искусства и не передумает тащиться через площадь в Главный штаб. Шансов на то, что он скоро закроется, не было, они очень рано отправились смотреть картины, – настолько, что Максим, считай, и не ложился спать и теперь был смутно похож не то на панду, не то на сову. Синяки под его глазами плавно тянулись почти что до самого подвижного века, а глаза упорно таращились, силясь рассмотреть хоть что-то на маленьких табличках.
Настоящий позор ожидал его у картины знаменитого художника Рембрандта «Возвращение блудного сына». Вокруг толпился народ, и Максим старался разглядеть все побыстрее,
Максим неловко задрал голову, стараясь одновременно отследить, не ополчилась ли на него очередная смотрительница-бабушка, и понять, что изображено на картине про сына. Перед ним были две темные человеческие фигуры, бликующие на свету, одна держала другую, и все у изображенных на картине людей, судя по всему, было печально. Максим облегченно вздохнул – конечно, эта картина была страшно известная.
– «Иван Грозный убивает своего сына», – радостно и громко сообщил он Полине.
Но услышали и все окружающие. Было очень стыдно и не хотелось больше жить.
Позже, щедро угощая тотально дезинформированную Полину хот-догами с растворимым кофе в одноразовом стаканчике, Максим обрушил весь свой гнев на хитрых жуликов-экскурсоводов, о которых ему рассказывала утром бабушка.
У Максима, судя по всему, начинала развиваться легкая форма нарколепсии, и за завтраком он сидел в состоянии транса, граничащего с просветлением. Бабушка его очень хвалила за то, что он встал в такую рань, а когда узнала, что внук собрался в Эрмитаж, ее восхищению не было предела.
Бабушка была жаворонком, ревностным охранителем культурного наследия и мудрым человеком, который прекрасно видел недостатки своих любимых.
Запихивая Максима на свой факультет, она трезво оценивала его возможности и не питала никаких иллюзий на его счет. Учить чему-то Максима на первой паре было бесполезно, а тут он к девяти утра собрался в Эрмитаж, и это при том, что музей открывается только в десять тридцать.
Бабушка долго что-то говорила Максиму, но запомнилась ему только та часть рассказа, в которой фигурировали такие слова, как «вранье» и «обман», что бабушка особо подчеркивала своим хорошо поставленным преподавательским голосом.
– Хитрые китайские экскурсоводы-обманщики нарочно вводят ни в чем неповинных туристов в заблуждение! – ораторствовал Максим. – Говорят, что в Петербурге очень много янтарных раскопок ведется! Что янтарь с моря намывало и намывает, и это такая наша очень большая достопримечательность и ценность! И потом сразу ведут жертв этого бессовестного обмана в сувенирный, в ювелирный, и там китайцы янтарь и покупают. А это все на самом деле неправда. Обманщики!
Китайцев вокруг действительно было много. Они приплывали целыми пароходами, океанскими лайнерами, которые останавливались на Неве.
Жара спадала. Началась гроза.
Глава
седьмая#мишкачитаеткнижку
20 июля
Полли 21:15
Привет, дружище! Да, до Союза писателей все-таки добрались, спасибо, что помнишь, как это важно, а-хах. Если честно, ничего интересного. Ну зато там рядом парк, Театр юного зрителя, посидели на траве душевно так. Ты, наверное, надо мной посмеиваешься из-за того, что я представляю, как поэт Таганов с бабушкой в этом парке, взявшись за ручки, гуляли, ха-ха.
А насчет Андрея не знаю, странный он какой-то. Я вот сейчас дошла до хостела, ну, он меня проводил, теперь пойду одна погуляю. С ним особо город нормально не посмотришь, мне кажется. В общем, достал.
Полина сидела в баре на самой легендарной барной улице Питера и читала поэта Таганова. Она сначала стеснялась, а потом была очень приятно удивлена, что читать книги в кафе и барах Петербурга считается в порядке вещей, и это вовсе не для того, чтобы выпендриваться или понтоваться. В каждом втором кафе были целые стеллажи и полки, заставленные книгами, в том числе и поэзией. Часто Полине попадались таблички, информирующие о том, что в баре идет открытый книгообмен и можно взять понравившийся томик себе.
Так что из толпы она не выделялась. Расчувствовавшись и вдохновившись таким всеобъемлющим негласным родством и взаимопониманием, она подошла к стойке и заявила бармену, что ей бы отведатьс шампузень. Ну, типа как делали заказ в начале прошлого века. Бармен посмотрел на нее с сочувствием. Полина застеснялась и промямлила, что ей подойдет и глинтвейн. Если можно.
Лучше бы взяла что-нибудь холодное. А теперь сиди и давись горячим на такой жаре.
Максим вел себя странно. Но новый знакомый Полины был еще более странным и как-то превратно понял ее просьбу показать ей душу города. Улица Думская – легендарное же место, а он даже не собирался туда ее сводить. Уже несколько дней прошло. А Максим все в командировке.
Широкая витрина бара служила удобным столиком с отличным видом на Перинные ряды, Гостиный двор и кусочек Невского. Повсюду лежали декоративные подушки.
Полина достала из рюкзака медведя и посадила его рядом со стаканом глинтвейна. Сфотографировала, сделала отметку о своем местоположении и приписала хештег «впитерепить», подумала, стерла и заменила на «мишкапьетвинишко».
Открыла книгу поэта Таганова на том месте, где остановилась, и подсунула вместо закладки мягкую медвежью лапу. «А еще #мишкачитаеткнижку».
Глинтвейн остыл, а Полине, помимо кучи лайков, пришло одно личное сообщение: «Привет! Я мишкапьювинишко в соседнем баре! В Питере пить!»
– Ну вообще, если вот ты прямо нормальный выход требуешь, наверное, самое как раз нормальное исчезнуть. Дружите просто с ней по переписке, и все такое.
– Ты что? Ты что? Как это я так? А она? А я?
– Чего-о?
– Нравится она, говорю, мне. Очень.
Уж лучше бы он инсценировал свою смерть, а потом появился в реальной жизни в виде настоящего Максима, чем так вот мучиться!