Каникулы

Я выпил водку, и Регина подала мне маринованный помидор. Хотелось проглотить его целиком, но вместо этого, пересилив себя, я прежде сказал ей шёпотом «спасибо», а уж после этого, надкусив кожуру, стал сосать из помидора соки. Выступили слёзы, всё вокруг затуманилось.

Гвоздь рассказывал, что после этого я бесстыдно, весь вечер, смотрел на хозяйку. После водки с перцем, насморк сняло как рукой. А может, подействовала не водка, а помидор поданный Региной и то, что сама она сидела рядом. Не берусь судить. Помню, хозяин то и дело спрашивал:

– Что Коля, красивая у меня жена?

– Да, - отвечал я, - очень красивая.

– Подожди, заработаешь денег, выстроишь дом, заведёшь такую же.

На следующий день Антонас Антонасович уехал в город, а Регина осталась за старшего.

Это было замечательное время, прекрасные деньки. Вошёл в ритм работы, ощутил вкус преодоления усталости, вкус отдыха, вкус настоящей жизни. И работал, и чувствовал себя, хорошо. Твёрдо решил, что в Университет поступать не буду, а буду строить дома, что бы жили в них люди, радовались, да и меня бы добрым словом поминали.

Физическую усталость к тому времени не ощущал. Бицепсы и трицепсы росли на глазах, когда никто не видел, ими поигрывал. О мозолях и грязном теле тоже не приходилось вспоминать, кожа на ладонях загрубела, а от пота и грязи была под горой река.

С реки всё и началось. Никогда не купался голым, трусы и те стирал на себе. А тут, как нарочно, снял, постирал, повесил на сучёк ольхи, росшей прямо у воды, и стал плавать. Из воды выходил и вдруг Регина. От стыда, от самого факта, что она видела меня голым - чуть сквозь землю не провалился.

Регина пришла на речку окунуться. Забегая вперёд, скажу, что искупаться не решилась. От дяди она узнала, что мои стихи печатались в журнале, и как «профессионала в поэзии» пригласила вечером к себе, что бы почитать мне свои.

С дядиного разрешения я ходил, и она действительно читала свои стихи и стихи подруги. Стихи были средние, но читала их Регина хорошо. А потом пили чай, молчали.

Было неловко, думал ребята будут сердиться. Они-то работали, а я сидел в гостях. Но ребята наоборот, когда вернулся, смотрели добродушно и поощрительно усмехались.

С самого начала следующего рабочего дня, с семи утра, Регина стала наблюдать за строительством, смотреть на то, как я работаю, и во взгляде было что-то тёплое, ласковое.

Через день попросила, что бы кто-нибудь поменял дверные петли у неё в спальне. Дядька криво улыбнулся и сказал, что с этим и Колька справится. Но она, услышав моё имя, взбрыкнула:

– Нет, Колю не надо. Он ещё не очень хороший мастер.

Но только дядька хотел отправить к ней Гвоздя, как она, с излишней торопливостью, изменила мнение:

– Хотя, работа несложная, думаю, и Николаю по силам.

Говорила дрожащим от страсти голосом и, едва договорив, повернулась и ушла в дом.

– Конечно несложная, - сказал дядька, подмигивая Самовару, - должен справиться. Не имеет права не справиться. Иди, Микола, трудись.

Открыв в широкой, бесстыжей, улыбке все свои, ещё крепкие, зубы и слегка ударив меня рукой ниже живота, от чего я конфузливо вздрогнул, он шепнул:

– Смотри, стамеску не сломай.

Я взял инструменты и направился к дому, споткнувшись на крыльце, за спиной услышал:

– Не торопись, пись, пись. Приободрись, дрись, дрись.

Регина проводила в спальню, на второй этаж, была словно не в себе. Я стоял и ничего не предпринимал. Тогда она, опомнившись, предложила:

– Хочешь, покажу картину моего друга, художника?

Я кивнул. Она достала холст с изображением голой женщины, лежащей на диване. В одной руке женщина держала яблоко, а другой гладила кота сидевшего на полу, рядом с диваном.

– Нравится?
– Спросила она.

– Да, - без энтузиазма ответил я.

– С меня писали. Правда, он многое исказил, испортил. У меня ведь большая, красивая грудь, а он намалевал, прыщи какие-то.

С этими словами расстегнула рубашку, которая была на кнопках. Не расстегнула, а разорвала пополам, и взору предстали действительно достаточно большие груди.

– Красивые?
– Поинтересовалась Регина.

– Да, - спокойно ответил я.

– Хочешь погладить? – Спросила она, глядя в сторону.

Я вспомнил, что на картине вместе с Региной был нарисован кот и стал смотреть по сторонам, вместе с ней, в поисках последнего. Регина засмеялась, но не своим звонким и свободным, а каким-то визгливым, вымученным смехом.

– Да, не кота, а груди.

– Зачем?
– Не понял я.

– Посмотришь, какая мягкая кожа, - пояснила она, пристально всматриваясь, пытаясь понять, не валяю ли я «Ваньку».

Осторожно, одним пальцем, дотронулся я до груди и сразу же руку убрал.

– Да, гладкая, - сказал я, как бы отвечая на вопросительный взгляд Регины.

– Ты всей рукой, - тяжело дыша, пояснила она.

Я положил ладонь на грудь и слегка её погладил.

– Помни, посмотри, какая мягкая.

Помял, действительно оказалась мягкой, а вместе с тем и упругой.

– Там молоко?
– Поинтересовался я.

– Ага, коровье, - не выдержав, огрызнулась Регина.

Она уже не сомневалась в том, что я над ней издеваюсь, знала бы какой телок перед ней.

– Почему коровье?
– Удивился я.

– Ну, почти такое же, как коровье, - что-то уже придумав, сказала Регина, - по вкусу почти не отличимое. Хочешь попробовать?

Она задала вопрос и, не дожидаясь ответа, подняла ладонью грудь и предложила мне. Я припал губами к соску и стал ждать, когда же, наконец, в рот польётся молоко.

– Думаешь, само потечёт? Надо с силой сжимать грудь и в помощь, хотя бы для начала, подсасывать.

Я стал потихоньку, как музыкант, играющий на флейте, надавливать пальцами на белую плоть груди и при этом мусолить губами сосок. Регина вздрогнула, у неё при этом вырвалось, что-то похожее на стон. «Ассс», - прошипела она, и после этого стояла некоторое время, замерев, с открытым ртом и закрытыми глазами.

Я бросил грудь, стоял и смотрел на неё.

Открыв глаза, она спросила: