Кант

Логичнее антитезис второй антиномии, утверждающий бесконечную делимость всех существующих вещей. Кант резонно ссылается на то, что никакой абсолютной «простоты» никто и нигде не находил и все протяженное в принципе делимо. Поскольку Кант исходит из всеобщности геометрии Эвклида и свойственного ей континуума, его доказательство имеет вес. Гегель заявил о доказательстве антитезиса второй антиномии, что «…вообще здесь нет доказательства, а есть лишь предположение» (26, т. 1, стр. 267). И все же аргументация Канта в пользу антитезиса второй антиномии серьезна: составляющие мир вокруг нас вещи имеют относительные пределы своего деления, и они же бесконечно делимы, они прерывны и непрерывны. Эту диалектику развивает Гегель фактически вслед за Кантом, признавая (хотя и не всегда последовательно) существование узловых точек относительной дискретности строения вещества. Вторая антиномия Канта подводит к реальной диалектике мира.

Анализ динамических антиномий обнаруживает неясности. Не понятно, о чем идет речь в третьей антиномии. В тезисе говорится о происхождении мира, но потом Кант рассуждает так, словно его занимает проблема наличия «свободных причин» внутри уже существующего мира. В антитезисе же речь идет не то о человеческой свободе, не то о «свободной причине» вне мира. И если на этом остановиться, то здесь никакой антиномии нет: ведь тезис и антитезис толкуют о разных предметах. Но затем становится ясно, что здесь идет речь о том, есть ли вообще некое свободное начало (коль скоро оно «свободно», оно есть именно начало) или его нет. Эта, третья, антиномия касается диалектики свободы и строгой причинности. В четвертой же антиномии под вопросом, существует ли «абсолютно необходимое существо», скрывается проблема случайности и необходимости.

Доказательство тезиса третьей антиномии основано у Канта на том, что допущение бесконечно уходящих в прошлое каузальных связей принесло бы с собой будто бы логическое противоречие. Но никакого противоречия здесь нет. Правда, Кант ссылается на то, что принятие каузальной бесконечности лишает нас полноты синтеза, но тем самым он возвращается к шаткому доказательству тезиса первой антиномии.

Доказывая антитезис третьей антиномии, Кант резонно ссылается на то, что включение абсолютной свободы в каузальные связи природы (здесь не важно: как начальное или же как одно из последующих звеньев этих связей) сделало бы единство опыта невозможным и внесло бы в него хаос. Впрочем, Канту было достаточно здесь напомнить свою трансцендентальную аналитику, где уже было признано, что явления природы подчинены закону причинности без исключений. Но достаточна ли та ссылка, к которой он здесь прибегает? Она была бы достаточна при том условии, что речь может идти о существовании только «чистой» свободы и никакой другой. В этом антитезисе Кант рассуждает на уровне метафизического материализма XVIII в., для которого «свобода» и означала беспричинность и произвольность (если не имелась в виду «свобода» как познанная необходимость). Кант апеллирует и к антитезису первой антиномии: «Если вы не допускаете в мире ничего математически первого во времени, то вам нет нужды искать также и динамически первое в отношении причинности» (11, т. 3, стр. 421).

И наконец, о последней, четвертой, антиномии. По своему логическому строению она подобна своей предшественнице, хотя доказательство ее тезиса, пожалуй, «единственное, которое Кант отчасти вел прямо» (41, т. IV, стр. 532). Утверждая, что должно иметься абсолютное причиняющее начало для всех последующих изменений в мире, он повторяет довод в пользу тезиса третьей антиномии.

Кант замечает, что в четвертой антиномии «…из одного и того же аргумента в тезисе выводится бытие первосущности, а в антитезисе, с той же строгостью, — небытие ее» (11, т. 3, стр. 429). Это получается как раз оттого, что в тезисе этой антиномии Кант отказался от хода доказательства от противного. Философ подчеркивает, что возникающее в этой антиномии противоречие происходит не от логических ошибок, а от более глубокой противоречивости разума, но приведенный им в пояснении к антитезису пример этого не доказывает. Он ссылается на два взаимопротивоположных вывода из факта, что Луна при своем движении вокруг Земли всегда обращена к ней одной и той же стороной, но ведь выбор одного из двух ответов (Луна вращается или же не вращается вокруг своей оси) однозначно зависит от выбора точки зрения наблюдения.

Общий вывод таков: равной и полной обоснованности тезисов и антитезисов антиномий чистого разума у Канта не получилось. Но замысел его был глубок: равная и полная обоснованность должна была бы иметь место при том непременном условии, что все четыре антиномии разворачиваются в области понятий о некоем едином мире, который поддается то «догматической», т. е. идеалистической (в тезисах), то «эмпирической», т. е. материалистической (в антитезисах), интерпретации. Но точное соблюдение этого условия невозможно, так как две взаимопротивоположные философские интерпретации сильно изменяют смысл употребляемых в них терминов «мир», «начало», «причина». Поэтому когда Кант ищет радикального выхода из антиномий путем различения между «двумя» мирами — явлений и вещей в себе, — он косвенно указывает тем самым на факт непримиримости двух основных философских направлений. Комментаторы признают, что «формулировка из примечания к антитезису третьей антиномии поистине близка к атеизму» (46, стр. 381), тогда как, например, тезис четвертой антиномии есть сосредоточение религиозно-идеалистической точки зрения. Антиномии Канта не оставили равнодушными ни одного из крупных мыслителей вплоть до наших дней (ср. 27).

Как мы видели, за исключением антитезиса, второй антиномии, все остальные антитезисы и тезисы остались Кантом не доказанными (даже при учете указанного выше условия). Но это не значит, что все они ложны. Правота — на стороне всех четырех тезисов, но если их понимать не метафизически: доля относительной истины есть по крайней мере во втором и третьем тезисах, когда они взяты в единстве со своими антитезисами; входящие в них термины «простота» и «свобода» надо будет понимать в диалектическом смысле.

А где то спасительное средство, которое вывело бы разум из тупиков антиномий? Отказываясь от критерия практики, Кант утверждает, что «само решение этих задач никогда нельзя найти в опыте…» (11, т. 3, стр. 446). Искомое решение он обещает только ценой полного принятия посылок его агностицизма, априоризма и дуализма. И потому Кант считал свои антиномии одним из доказательств правоты своего идеализма. «…Посредством антиномий мы можем косвенно доказать трансцендентальную идеальность явлений…» (11, т. 3, стр. 461, ср. 81, Bd. 2, S. 515). В действительности же дело происходит наоборот: чувствуя шаткость своей аргументации, Кант прибегает в качестве якоря спасения к простому постулированию принципов своей философии, как якобы уже доказанных. Но нужны ли тогда вообще антиномии чистого разума для философии Канта?

Ряд комментаторов отвечают на это отрицательно (и они с тем большей легкостью идут на такой ответ, что многим буржуазным теоретикам наших дней диалектика неприятна). Поскольку судьба математических антиномий предрешена трансцендентальной эстетикой, а ответы Канта насчет динамических антиномий вытекают из трансцендентальной аналитики, то все громоздкое предприятие с доказательствами тезисов и антитезисов выглядит излишним, и вообще невозможным. «…Раз Кант признает, что антитезисы имеют значение для (теоретического. — И. Н.) познания явлений и что в мире явлений научное познание отвергает тезисы, то остается непонятным, — как же возможно было раньше чисто теоретическим путем одинаково доказывать как тезисы, так и антитезисы?» (23, стр. 85). Но если бы их доказательства были безупречными, то были бы излишними и ложными Кантовы решения антиномий. Выход из этого противоречия состоит в том, что по замыслу Канта, как мы отмечали, доказательства тезисов и антитезисов не могут и не должны быть совершенно неуязвимыми. Но важно и то, что своими антиномиями Кант хотел подчеркнуть противоречивость рационального познания глубинных категориальных проблем, обнаруживающуюся тогда, когда в категориях начинают видеть не только инструмент упорядочения опыта.

Общий принцип разрешения своих антиномий Кант основывает на определенных логических соображениях — на использовании различия между контрадикторными (Кант называет их «аналитическими») и контрарными (в его терминологии — «диалектическими») противоположностями между суждениями. При контрадикторности одна из сторон противоречия нацело отрицает вторую из сторон, и здесь действует закон исключенного третьего. При контрарности отрицание совершается так, что его результат содержит в себе нечто положительное, и закон исключенного третьего теряет силу, ибо возможно и некоторое иное третье, также противоположное первому суждение. Тезисы и антитезисы математических антиномий контрарно противоположны друг другу. «…Если я говорю, — поясняет Кант, — что мир не имеет начала, а существует вечно, то я утверждаю больше, чем нужно для противоположения (контрадикторного. — И. Н.), ведь помимо того, что я указываю, каков не есть мир, я еще указываю, каков он есть» (11, т. 6, стр. 254). Контрарная противоположность отдаленно напоминает противоположность собственно диалектическую (в гегелевском смысле), так как отрицание в ней означает переход в иное (у Гегеля: в свое иное). Контрарные противоречия допускают «третье» положение вещей, и Кант хочет как раз эту «третью» возможность использовать. Реализация данной возможности для математических и динамических антиномий достигается им по-разному: во-первых, после уточнений он объявляет оба суждения, т. е. тезисы и антитезисы, ложными, а во-вторых, — при определенных условиях — оба истинными (т. е. они приближаются к положению субконтрарных суждений). Кант выражает это следующим образом: в антиномиях первого типа спор «отвергается», а в антиномиях второго типа «улаживается». Условие такого «улаживания» и вообще «третье» решение Канта состоит в различении мира явлений и мира вещей в себе.

Решением математических антиномий он считает выявление ситуации, в которой «сам вопрос не имеет смысла». Кант разрушает саму постановку этих антиномий, утверждая, что к миру вещей в себе вне времени и пространства свойства «начала», «границы», «простоты» и «сложности» не применимы, а мир явлений никогда не бывает нам дан во всей полноте именно как целостный «мир», эмпирия же фрагментов феноменального мира вложению в эти характеристики не поддается: ведь за пределами существующего опыта всегда остается опыт еще не учтенный, но возможный (поэтому неокантианец Г. Коген стал даже опыт рассматривать как вещь в себе). Получается, что «тезис трактует ноумены, как если бы они были феномены, данные в опыте; а антитезис трактует феномены, протяженные тела, как если бы они были ноумены» (57, стр. 289). Значит, все утверждения первых двух антиномий должны отпасть как лишенные смысла.

В отношении динамических антиномий Кант утверждает, что в их тезисах, а с другой стороны, в антитезисах налицо различные субъекты, скрывающиеся до их уточнения под общим для них термином «мир». Итак, Кант «разводит» тезисы и антитезисы в разные стороны: оба противоположные друг другу утверждения «могут быть истинными в различных отношениях» (11, т. 3, стр. 496) в том смысле, что относятся к разным мирам. Затем Кант предполагает регулятивную истинность тезисов третьей и четвертой антиномий для вещей в себе и признает истинность их антитезисов для явлений.