Кануны

В мезонине было свежо, но Сопронов не хотел опускаться вниз. Он разбирал посиневшими пальцами бумаги и ждал, когда Лузин сам поднимется в мезонин. Собрание по созданию новых групп бедноты намечалось на двенадцать, а Лузин не поднимался к Сопронову. Уборщица Степанида, топившая в мезонине печку, сказала, что Степан Иванович давно пришел, что народу съехалось густо.

Сопронов, так и не дождавшись к себе председателя ВИКа, решил действовать напролом и самостоятельно. Он взял несколько листов линованной, еще старорежимной бумаги и разграфил их вдоль. В заголовке первой графы он написал: № п/п. Вторая графа само собой называлась ФИО, а третью он обозначил четырьмя буквами: кл. пр. — классовая принадлежность. Оставалось еще место для четвертой графы. Сопронов, подумав немного, надписал: ос. уп. — особые упоминания. Затем он больше часа переписывал с налогового списка фамилии в свой список, устал и, вертя карандаш, подошел к окну.

Внизу, у коновязи, стояло много подвод, кони жевали сено. Около саней крутились собаки, сновали ребятишки с корегами. Подъезжали все новые, самые дальние подводы, много народу подходило пешком.

Сопронов, глядя на себя со стороны, снова поместился на стуле, когда уборщица пришла закрывать трубу.

— Степанида, не видела Нечаева шибановского?

— Давно тут крутится.

— Ну-ко, позови мне его!

Тощая, похожая на весеннюю галку Степанида разогнулась у печки.

— Сам бы сходил. Где он, может, в деревне у кого.

— Найди!

Степанида ушла с добродушным ворчанием.

Сопронов взглянул на шибановские фамилии: всего пять, от силы семь хозяйств были, по его мнению, по-настоящему бедняцкими, остальные сплошь зажиточные и кулаки. Он не курил с того времени, как вступил в партию, но сейчас ему как будто чего-то недоставало. Вспоминая о куреве, подумал: «Опять же взять и другие деревни. Что ни изба, то и зажиточный, у каждого по лошади и корове, у многих по две, а то и по три коровы. Ожили после земельного передела! Наплодилось за эти годы кулачков, обрадовались Советской власти! Ничего, еще прижмут хвосты, запоют не то. С нэпом-то, по всему видать, товарищ Сталин разделается…»

Телеграмма, подписанная Ерохиным и Меерсоном, лежала на столе, рядом со списками, «…развернуть борьбу с классово чуждым элементом». Легко сказать! Они вон все — сват да брат, не подступишься, куда ни копни… Из уезда приказывать легче!

Пахнущий снегом, сеном и лошадью, шумно вошел Иван Нечаев, восторженно тряхнул холодную руку Сопронова:

— Ну, Игнаха, как мы опозорились-то!

Сопронов, сидя за столом, не принял нечаевского восторга. Нечаев ничего не заметил. Свернул цигарку гродненского, начал рассказывать, как они опозорились вместе с Ундером и Судейкиным.

— Ему бы, понимаешь…

— Знаешь чего, Иван Федорович? — перебил Сопронов и прихлопнул рукой список. — Вот тут у меня вся деревня…

— Дак что? — держа незажженной спичку, удивился Нечаев. — Какая деревня?

— Шибаниха. У тебя сколько коров?

— Одна, знаешь и сам.

— Одна, — Сопронов важно откинулся назад, постукивая по столу пальцами. — А у Рогова, у соседа твоего?

— У Рогова три.

— Три. Есть разница?

— Какая разница!

— Такая, какая е… мать! — разозлился Сопронов. — Ты что, маленький? Вчера на свет родился?

Иван Нечаев, моргая светлыми ресницами, удивленно поглядел на Сопронова. Они были одногодки, к тому же он, Нечаев, и сам служил в армии командиром. Только теперь он заметил, как разговаривает с ним Сопронов. И обида вскипела где-то между ключицами.

— Вот что, Игнаха, ты не темни! Говори сразу, чего надо. И Рогова при мне не паскудь, хорошего мужика паскудить не дело!

Сопронов сузил водянистые, цвета снятого молока глаза, переломил себя и заговорил тише:

— Товарищ Нечаев, мы собираем группу бедноты. Ты знаешь, какие теперь льготы бедноте. Из фонда ККОВ выдаем хлеб, освобождаем от самообложения. Сельхозналог — скидка, либо тоже освобождаем. Тебя первым записываю в шибановскую группу.

Нечаев еще более удивился. Игнаха назвал его не Ванюхой, как раньше, и даже не Иваном Федоровичем, а товарищем Нечаевым. Это обидело его больше всего: с Игнахой они вместе играли в рюхи, вместе уходили на действительную. Даже бурлачили в малолетстве и ходили на игрища — вместе. И вдруг теперь Игнаха сидит за столом, глядит ястребом, называет Нечаева по-новомодному, как в армии. Да еще наговаривает на соседа Ивана Рогова. А с Роговым Нечаевы тоже испокон веку не живали недружно.

— Дак как? — жестко спросил Сопронов.

— А никак! Ежели хошь, вот тебе моя правая! — Нечаев встал. — Дружки были, дружки и останемся! Только в бедноту я не пойду, я не зимогор.

— Не пойдешь, силом не потащим, — Сопронов не принял, не заметил протянутой ему руки. — Запишем и середняком. Только крепким середняком, учти! Пеняй потом на себя!

— Пошел ты к… — Нечаев выругался. — Записывай хоть в зажиточные!

— Время терпит.

Побелевший Нечаев хлопнул дверями.

Сопронов спустился со списками в избу-читальню. Человек двадцать, вызванных по повесткам, сидело на лавках. Дым густо стоял в воздухе, выедал глаза старухам и некурящим мужикам. Мужичок, рассмешивший давеча Палашку Миронову, разговаривал с Носопырем, Селька, брат Сопронова, сидел один на передней лавке. Африкан Дрынов, мужик из дальней деревни, рассуждал с Митькой Усовым, держа на коленях замасленную, пропотелую буденовку. Таня, шмыгая носом, ждала одна, а Кеша Фотиев разговаривал с ольховским знакомым по прозвищу Гривенник. Еще несколько незнакомых друг дружке старушек, мужичков и баб разместилось на задних скамьях.

Сопронов прошел на сцену и сел за накрытый розовым полотном стол, на котором стояли чернильница-непроливашка и пустой графин. Образовалась тишина, он велел Степаниде закрыть двери на крюк и встал.

— Товарищи, прошу сейчас не курить! Кому невтерпеж, пусть выйдет на волю.

Такое запоздалое, правда, но строгое предупреждение восстановило в избе-читальне тишину, люди сидели не двигаясь и стараясь не кашлять.

— Товарищи, открываю собранье бедноты Ольховского ВИКа. Есть такое предложение, президиума не выбирать. Нет возражений?

Возражений не было. Сопронов достал из кармана книжечку.

— Вопросов на повестке два, это выборы группы бедноты и распределение населенья по трем основным классам. То есть на бедняков, на середняков и на кулаков. Нету возражений?

Он оглядел ряды: собрание молчало.

— По первому вопросу вот что предлагаю. Избрать общую группу бедняков в данном общем составе. Нет возражений? Цитирую персонально по деревням. Шибаниха. Петров Алексей Иванович, Соколова Татьяна… э…

— Матвеевна! — с места сообщил Кеша. — Крестила тебя и меня.

Сопронов пропустил без последствий Кешино замечание, а Таня стеснительно опустила голову и затеребила платок.

— Значит, Соколова Татьяна Матвеевна, Фотиев Асикрет Лиодорович, Сопронов Селиверст Павлович, нет возражений? Зачитываю, товарищи, по деревне Ольховице…

— Дозвольте, товарищ Сопронов, это, значит, спросить вопрос, — встал мужичок из Усгашихи, насмешивший Палашку. — Ежели, значит, это… К примеру, основанье личности… И в общей сознательности. Я насчет жалованья. Ежели, к примеру, жалованье пойдет, значит, по степеням должностей…