Кануны
Шрифт:
— Ой, уйди!
— Голубчик, послушай меня-то, меня послушай, андели…
— Ой, что будет-то-о-о…
Как раз в этот момент поп Рыжко вышел на воздух. Выгостив за день в трех домах, он вышел на улицу, помочился на дровяную поленницу, раздумывая, к кому бы еще сходить, услышал шум драки и утробные крики. Чей-то пронзительный женский визг подкинул Николая Ивановича над землей… Он схватил с поленницы березовое полено, выбежал на улицу и бросился в самую гущу.
— Ух! А кто ныне басурман? Опять усташинцы? Ух! Пакостники, такие-сякие, нехристи. Стой, голову оторву! Стой!
Полено
— Чей?
Пуговицы трещали и сыпались с каждого, кто попадал в объятия попа. Драка сразу пошла на убыль, но отец Николай вошел в раж. Расчистив середину деревни, он уже не смог остановиться, начал бросаться то в один конец, то в другой. С жутким возгласом он хватал мужской пол.
— Чей, бусурман? Ольховский или усташинец?
— Шибановский, — догадывались иные усташинцы, спасаясь от медвежьей хватки отца Николая.
— Пляши, антихрист! — поп ставил парня на ноги и бежал за другим, хватал и поднимал на воздух.
— А ты чей?
И со всего маху кидал в крапиву, если жертва не отзывалась либо подозрительно сучила ногами. Наконец отец Николай устал, выдохся и, запнувшись за что-то, растянулся в траве…
Он очнулся в глухом и безлюдном месте, тяжело дыша, огляделся. «Ох, вроде опять с пупа сорвал, — мелькнуло в хмельной голове. — Где это я?»
Пахло головешкой, крапивой да испаренным веником, видимо, чья-то баня чернела в двух шагах. Отец Николай потряс головой, соображая, куда его занесло. Гром, ворочаясь с боку на бок, грозно приближался к деревне. Синие и желтые молнии шарахались совсем близко, они слепили отца Николая.
В деревне все еще гуляли.
Отец Николай поднялся на четвереньки, пощупал около брюха. С левой стороны, в кармане что-то тяжелило, и отец Николай вспомнил про бутылку вина, взятую еще днем про запас. Он никогда не ходил в гости пустой. Бутылка каким-то чудом устояла в кармане подрясника. «Пойду! — твердо решил отец Николай. — Надо подночевать где-нибудь».
Гроза широко и жутко грохотала над полем, дождевой шум приближался к деревне. Ветвистые молнии беспрестанно вздымались в небе, гром уже не гремел, а жутко трещал, чиркая, казалось, у самого уха. Свежий ветер вдруг вздохнул в крышах ольховских бань. Он рванул, затрепал в темноте тесовые кровли, срывая все, что было плохо прибито. Но дождь все еще не спешил, словно дразнясь и сберегая свою силу.
Во время очередной вспышки отец Николай разглядел чье-то гумно, побежал, увидел другое громоздкое строение из толстых бревен.
«Амбар, — догадался отец Николай. — Кажись, бывший земской. Ну, теперь дорогу найду…» Ему показалось, что небольшая дыра в амбарных дверях слегка светилась. Он высморкался, зажмурился и поглядел, но яркая широкая молния надолго залила все вокруг зеленым неземным светом.
— Что за штука такая? — вслух сказал отец Николай,
бодря сам себя.Окошечко в амбарных дверях и впрямь светилось. Он не был робким, подполз к амбару, заглянул и отшатнулся в ужасе. «Или блазнит мне? Дьяволы не то разбойники. Вот до чего допился, рыжая голова!» — мысленно произнес он и, набравшись духу, глянул опять.
Посреди амбара, на полу, по-сиротски тускло горела свеча. Она освещала снизу три какие-то страшные рожи и три бороды, которые выявлялись в слабом свете колеблемого воздухом огня. Николай Иванович решил, что он спит, что все это наверняка ему снится. Но один дьявол при вспышке молнии перекрестился, а другой голосом шибановского Жука произнес:
— Ишь, опять хрястнуло!
— Пазгает, — добавил третий.
— А много ли вас, не надо ли нас? — крикнул в дыру отец Николай. Он узнал еще двоих. — Вы, товарищи, почему тут?
В амбаре зашевелились, обрадовались живому голосу с воли.
— Это ты, Николай Иванович?
— Да вы под замком, значит! — удивился отец Николай.
— Ох, слава те господи!
— Сидим!
— Достукались, вот…
— Выручи, батюшка! До ветру страсть как охота.
— Да как вас выручить?
— Да вон у Кузьмы ключ есть!
— Отопри, пожалуйста!
Жук сквозь кошачью дыру подал попу связку ключей.
— Этот вроде! С маленькой-то бородкой…
Отец Николай отомкнул замок, распахнул двери.
— Ох, вовремя! Ох, спасибо… — Дедко Клюшин побежал в темноту, за ним торопливо выбежал Носопырь. Жук не спешил, сперва взял у попа ключи.
— А я вот… — оправдывался Павло. — Нехорошо вроде бы… В дыру-то.
— Куды? — отец Николай поглядел на порог, который только что обмел бородой с той стороны.
— Да ведь… давненько уж, — застыдился Павло. — Должно высохнуть.
— Ладно! — махнул рукой отец Николай. — Ну? Так за что это вас? В темницу-то…
— Это ты, батюшка, у их спроси, — ответил дедко Никита Рогов. — Они скажут тебе, за что.
— А не тужи, робятушки! Вот и скляница есть… — отец Николай хлопнул бутылкой по полу.
— Домой бы, да куды в экую непогодь?
— А ежели к Данилу идти?
— Нет уж, лучше тут ночевать, — сказал Павло, косясь на бутылку. — Только народ тревожить.
— Истинно, — засмеялся отец Николай. — Погодушка-то… Ишь что Делается, Никита Иванович?
Никита не отозвался.
В амбар один за другим возвращались остальные узники. Двери прикрыли, зажгли погасшую от ветра свечу.
— Пойду луку грозд выдерну. Пока дожжина-то не припер, — сказал поп. — Тут чья загорода? Скажите после, ежели заругают. Дескать, на общее дело.
Отец Николай вернулся из темноты с гроздом свежего луку, ободрал с головок верхнюю кожуру.
— Ну-с? Применительно к печальным сим обстоятельствам придется прямо из горлушка. Алексей, божий человек, не с тебя ли начнем?
— Нет уж, я после всех ежели, — произнес Носопырь с достоинством.
— Ну, тогда не осудите, почну сам!
Отец Николай сделал три мощных глотка, подал бутылку Жуку. Тот после двух глотков отдал Павлу, Павло — Носопырю.
Никита Рогов и дедко Клюшин вина не пили. Они, кряхтя, ворча и шепча молитвы, устраивались на полу.