Каныш Сатпаев
Шрифт:
Весна 1930 года застала Каныша в таких заботах. Джезказганская партия приступила к работе с семью станками. Однако начальник отдела и на этом не успокоился. Весной он дважды ездил в Свердловск и привез оттуда немало буровиков. Один из них старый знакомый — мастер Александров. С его прибытием два станка перешли на глубокое бурение, в подмогу свердловчанину были выделены самые расторопные и сообразительные местные парни. Их задачей стало перенять у опытного буровика секреты его ремесла. А в начале июня из Ленинграда возвратилась группа молодых людей, которые обучались там всю зиму и весну. Сразу же по приезде каждый из них получил по станку. Таким образом, еще восемь машин приступили к бурению. Были открыты химическая лаборатория, кернохранилище и мастерская. Чтобы постоянно иметь повсюду свой глаз, нужен был транспорт. После долгих хлопот Канышу удалось организовать собственный конный двор, и нескольких лошадей всегда держали наготове, чтобы любой инженер геологоразведочного отдела мог при первой же надобности выехать в партию. Но и это казалось недостаточным беспокойному начальнику отдела... И вот два старых, потрепанных автомобиля марки АМО заняли свое место рядом с конюшней; они послужили основой для будущей автобазы геологоразведки. Одна из машин постоянно тарахтела около дверей конторы или подле квартиры Каныша Имантаевича.
С удлинением
Многие из квалифицированных рабочих были приглашены со стороны. За дополнительную плату каждый обучал своего помощника. Несмотря на то, что такая подготовка кадров обходилась дорого, она себя оправдала.
Некоторые из приезжих оставались в Карсакпае насовсем. Одним из таких мастеров был Геннадий Ильич Бабаилов. Он и раньше бурил скважины в Джезказгане, в те годы, когда здесь вершили дела английские концессионеры. После их отъезда он вернулся к себе в деревню под Смоленск. Бабаилов был человеком свободолюбивым, мастером на все руки, жил одиноко, промышляя по деревням Смоленщины как кузнец. Случайно в газете ему попадается заметка об открытии Карсакпайского завода, и он, недолго думая, снова отправляется в места, памятные ему с молодых лет. Старые горняки, особенно буровики, до сих пор вспоминают его как своего наставника.
Вот свидетельство одного из них, Ахмедия Тулекбаева:
«Одна из замечательных черт Каныша Имантаевича — знание не только тайн земли, но и умение распознавать людей, их души. Как быстро он распознал доброе сердце Бабаилова! Однажды Канеке привел к нам русского с огромной окладистой бородой и сказал: «Друзья, уважайте этого человека как родного отца и учитесь его ремеслу. С сегодняшнего дня назначаю Геннадия Ильича главным лекарем всех наших станков. Он человек бывалый, знающий свое дело...» Я проработал на буровой тридцать лет. За все эти годы не встречал другого такого мастерового человека, как Бабаилов. Он был неразговорчивый, но добрый, безотказный. Вы могли прийти к нему в час ночи и попросить отремонтировать станок. В таких случаях он молча вставал, делал один-два глотка из бутылки, которая всегда стояла у его изголовья, и шел налаживать остановившуюся машину. Возится, бывало, подолгу, иногда сутки, но, пока не запустит станок, не уйдет с буровой. Были у Бабаилова и свои слабости. Когда выпьет — а у него была склонность к этому, — мастер начинал по любому поводу и без повода на чем свет стоит бранить окружающих. Те, кто долго знал умельца, притерпелись к его пороку и не обращали внимания на сквернословие. Но вот один из новых рабочих, только что поступивших на буровую, не выдержал ругани Бабаилова и ответил ему той же монетой. Когда в бригаду пришел Каныш Имантаевич, этот новичок, Сейтказы Карсакпаев, пожаловался: «До каких пор этот старик будет оскорблять нас!» Канеке улыбнулся и говорит: «А ты знаешь ягоду долана?» — «Знаю — та, что растет на колючих кустах». — «Так вот, Сейтказы, Геннадий Ильич как тот куст долана: сверху колючки, а за ними доброе сердце. Верно, иногда он перебирает. Но надо прощать человеку его недостатки, особенно пожилым людям. Без таких мастеров нам несдобровать. Так что забудьте, джигиты, ваши мелкие обиды». Бабаилов и в тридцать третьем, самом тяжелом для Джезказгана году, не оставил Каныша Имантаевича, как поступили некоторые. Трудности и невзгоды делил наравне с нами. Геннадий Ильич много труда вложил в наше дело, его нельзя забыть».
Свидетельствует Т.А.Сатпаева:
«...Человеку, привычному к другому климату, освоиться с климатом Джезказгана было... не так-то легко. Безрадостная полупустынная степь; необычайно жаркое лето с температурой до 40 — 45 градусов и такими же морозами зимой; дожди как редкостное явление; почти неперестающие ветры, переходящие летом в пылевые, а зимой в снежные бураны, почти постоянное жалобное завывание ветра в печной трубе, действующее на нервы; полное отсутствие овощей и фруктов в первые годы работы комбината, а в связи с этим развитие цинги — все это было малопривлекательным и создавало большую текучесть как среди рабочих, так и технического персонала.
Как раз в это время мы только что потеряли с Канышем Имантаевичем нашего первенца-сына из-за неопознанной дифтерии. Сама я страдала цингой, и, надо сказать, мое мужество поколебалось. Жить еще в этой оторванности хотя бы от хорошей медицинской помощи, в этом климате, без овощей, которые иногда даже снились во сне, казалось невозможным... А геологоразведочная служба росла и крепла от года в год. Управление и камералки ее уже размещались в больших домах как в Джезказгане, так и в Карсакпае. Существовало уже просторное помещение для вновь организованного научно-исследовательского сектора. Уже имелось несколько микроскопов, бинокулярных луп и других точных приборов; работала своя шлифовальная мастерская, а руды и породы Джезказганского района подвергались точным петрографическим и минералографическим исследованиям. Зарождался геологический музей. Постепенно росла научная геологическая библиотека... Тонкости бурового дела также осваивались. Ни одна новинка в этой области не проходила мимо нашей партии...»
Сложившийся и с каждым днем набиравший мастерство коллектив геологоразведчиков не замедлил показать хорошие результаты. План геологоразведочных работ 1930 года, который был назван специалистами Геолкома чистой фантазией, оказался намного перевыполнен. В тот год буровики прошли 126 скважин глубиной в среднем 82 погонных метра. Это в два с половиной раза больше, чем было пробурено за предыдущие три сезона силами Геолкома. Разведанные запасы руды увеличились в несколько раз.
Таким образом, вопрос геологических кадров для Джезказгана был решен окончательно. Курсы, которые действовали в Карсакпае, постоянно пополняли ряды разведчиков. На комбинате стало со временем столько квалифицированных рабочих, что появилась возможность часть из них направить на самые передовые предприятия перенимать опыт.
Если в прошедшую зиму с трудом были укомплектованы рабочими три станка, то зимой 1930/31 года на сопках Джезказгана регулярно работали десять станков и обеспечить их буровиками не составляло труда. В следующую зиму постоянно действовали
уже шестнадцать станков. А летом на Байконуре и Киякты, на Джезказганском хребте располагалось 27 буровых.Каныш Имантаевич, худой и долговязый, носился на автомобиле от одной бригады к другой. А иногда являлся в сопровождении двух машин, нагруженных запасными частями и горючим, часто с группой инженеров и техников. Ведь к этому времени возросло не только количество станков, но и штат был дополнительно укомплектован инженерами, техническим персоналом. В отделе вторым районным геологом работал горный инженер С.А.Букейханов. Буровые работы возглавил инженер П.М.Никитин. Т.А.Сатпаева выполняла обязанности инженера-петрографа. Все это были специалисты с высшим образованием и большим опытом.
Увеличение числа специалистов позволило расширить поле деятельности геологического отдела. Теперь детально разведывались железомарганцевые руды в районе. Джезды и Найзатасе, Кургасынское свинцовое месторождение, где стоял давно заброшенный заводик горнопромышленника Рычкова. А в Киякты разворачивалась самостоятельная партия.
Каныш был прирожденным вожаком, пример которого вдохновлял всех. И, кроме всего, он любил работать в поле...
Из воспоминаний Т.А.Сатпаевой:
«Увлекшись полевой работой, Каныш Имантаевич совершенно забывал о времени и буквально от зари до зари без всякого отдыха мог с неослабевающим вниманием предаваться любимой работе, проделывая пешком за день не один десяток километров и как будто не чувствуя усталости, достаточно утомив при этом своих спутников.
Во время работы в поле он за целый день, даже в самую жаркую погоду, не брал в рот ни глотка воды и останавливал от этого своих спутников. И только лишь вернувшись вечером в лагерь, с наслаждением «упивался» хорошо заваренным крепким чаем, часто при этом приговаривая: «Вот кто достоин быть героем самой высшей степени, так это тот человек, который первый оценил чай как замечательный напиток.
Отдохнув и освежившись после чая, приступали к обеду, продукты для которого в виде свежей дичи всегда были заготовлены постоянно сопровождавшим Каныша Имантаевича в его маршрутных поездках шофером Петром Киселевым (как его звал Каныш Имантаевич), страстным охотником на дроф и уток. С невиданным аппетитом съедалось в компании целое ведро чудесного, ароматного, пахнущего слегка дымком от костра супа из дрофы или другой дичи. Вкусней такого ужина, казалось, ничего не могло быть. За едой Каныш Имантаевич со свойственным ему юмором любил над кем-нибудь подшутить и рассказать или послушать какую-нибудь интересную и забавную историю, от всей души посмеявшись при этом, что придавало всей обстановке теплоту, простоту и задушевность. Много разных приключений бывало в этих поездках. То, пробираясь по бездорожью и ориентируясь лишь по компасу к какому-либо отмеченному лишь в старых заявках месторождению, попадали в пухляки (сильно засоленные рыхлые участки глинистых почв) и возились с вытаскиванием забуксовавшей в них машины; то от сильной жары без конца лопались старенькие камеры колес, и приходилось тут же приклеивать на них заплаты, то искали переезд через речку и застревали в прибрежных песках.
Во всех этих приключениях Каныш Имантаевич сохранял свой оптимизм и юмор, вспоминая вечером очередные дневные происшествия и посмеиваясь над комическим положением кого-либо из их участников.
Зоркий взгляд геолога по дороге приковывали все выходы пород, все мелкие проявления какого-либо оруднения. Так, например, в этих поездках Канышем Имантаевичем было открыто месторождение фосфоритов в урочищах Досмагамбет и Карагайлы. В этих же участках были установлены глауконитовые пески, которые по рекомендации Каныша Имантаевича вскоре же с успехом начали применяться для опреснения технических вод и очистки паровых котлов на Карсакпайском заводе.
Эти поездки, когда приходилось пробираться часто по бездорожью, по полупустынным «кара джолам»17 в сопровождении местного жителя — любителя-проводника, для Каныша Имантаевича были настоящим счастьем и наслаждением. Зовущие дали степи, насыщенные крепким запахом ароматной полыни, звонкие песни жаворонка, первый скромный весенний цветок, чудесные краски вечернего заката — ничто не ускользало от широкой души Каныша Имантаевича, такой же необъятной, как и его родной Казахстан. Вдохновляясь окружающим, он, сидя в кабине с шофером, пел любимые песни своего народа, отличавшиеся лиричностью и задушевностью мелодий. Заезжая на короткий отдых в какой-либо случайно встретившийся по дороге аул, Каныш Имантаевич привлекал всех своей дружеской простотой в обращении, своей приветливостью, готовностью выслушать каждого, помочь советом, а если нужно, то и делом. И повстречавшиеся с ним случайно люди, обласканные его добротой, никогда не забывали этих коротких с ним встреч. Если ему приходилось через год или позже ехать в эти же края, то нередко, подъезжая к знакомому уже по старой поездке аулу, он заставал там приготовленный свежий айран или кипящий самовар, поставленный задолго до его приезда по услышанному в степном чистом воздухе тарахтению его старой машины, где никто, кроме Каныш-ага, не колесил по этим местам. С радостью и любовью встречали его «старые знакомые», для которых этот приезд был уже теперь настоящим праздником...»
Годы испытаний
I
Зима, была трудная: перебои с дизельным горючим, нехватка шаров для станков, жесткие нормы на продовольствие... И бездорожье, и капризы погоды — все это было против буровиков. Но ничто не могло остановить налаженную работу. Ведь и люди стали более закаленными. Ряды разведчиков Джезказгана не поредели из-за житейских тягот; успешно преодолев необычайно тяжелый тридцать второй, геологи во всеоружии встретили новый, тридцать третий год.
Разведанные запасы руды ежегодно растут. Они уже достигли колоссальной цифры. Рубеж, который считался специалистами Геолкома и комиссией Главметалла последним пределом для Джезказгана, был превзойден еще в начале 1929 года. Последующие результаты изысканий оказались поистине сказочными. Если тридцатый и тридцать первый годы были временем подготовки кадров и увеличения площадей разведки, то тридцать второй стал годом подведения первых итогов. Раньше разведочные работы производились на известных рудных участках Джезказгана — на Соркудуке и Милыкудуке. А в тридцать первом, несмотря на сомнительные результаты электрозондирования, Каныш Имантаевич перевел буровые работы на северное направление, в район Таскудука. Вначале бурили одновременно на двух участках. В первых скважинах руда не была обнаружена. Но тем не менее главный геолог дал распоряжение начать разведочные работы тридцать второго года опять с этих площадей. Предчувствие не обмануло его. Вскоре буры встретились с новым мощным рудным телом, распространенным на большой площади. Ранее безлюдное, голое урочище быстро стало обживаться разведчиками, здесь вырос настоящий рабочий поселок. С увеличением глубины бурения увеличивались и известные запасы руды.