Капелька Солнца

— А, может, вы попросту мне врёте? Скрываете истинное состояние Адель?

Да, я и правда врал, но предположение графа было просто абсурдно. До смешного абсурдно. Я не смог сдержать усмешки:

— Позвольте, но зачем мне это?

— Откуда я знаю, какая вам в том может быть выгода? — открыто фыркнул мой собеседник.

— Поверьте мне, если бы я искал выгоды, я бы прямо сейчас поставил вашей дочери какой-нибудь страшный диагноз и назначил с десяток сеансов лечения. Но лечить тут попросту нечего. Впрочем, вы вправе обратиться к другому целителю. К тому же доктору Айзеку. Уверен, он проведет всестороннее обследование и пропишет с десяток лекарств и процедур. — Вновь ухмыльнулся и поднялся с места, готовый попрощаться. — Что ж, думаю, я ничем более не могу быть вам полезен, а потому позвольте откланяться.

— Погодите! — Граф определенно не ожидал, что я так быстро уйду. Растерялся даже. И вдруг потянулся за бумажником. — Сколько я вам должен?

Признаться честно, о деньгах я в тот момент думал меньше всего.

— Не стоит. Вы ничего мне не должны.

Теперь усмехнулся уже граф.

— А вы странный. Даже более странный, чем мне виделось вначале.

— Ну, уж какой есть.

— Я провожу вас. — Мужчина поднялся с места вслед за мной и двинулся к двери.

— Не стоит, я помню дорогу. Да и у вас дел наверняка много.

— Это верно, — не стал отрицать хозяин. — В таком случае, позвольте ещё вопрос? — И под моим внимательным взглядом продолжил: — У вас такое лицо было, ну… когда вы коснулись руки Адель, что я подумал…

Да, эмоции мне не удалось тогда скрыть. Но сейчас, когда все улеглось, я вполне был способен выдать очередную правдоподобную ложь:

— Простите, если заставил вас беспокоиться. Это всего лишь особенность работы Дара. Когда погружаешься слишком глубоко, возвращаться в реальность порой бывает затруднительно, — ответил с улыбкой, внутри же яростно желая остановить этот нескончаемый поток неудобных вопросов.

Слишком много лжи на сегодня.

К моему счастью, Ванбургский не стал меня более задерживать. У двери ждала всё та же горничная. Подала плащ, уже почищенный и просушенный. И почему-то проводила очень долгим, тоскливым взглядом. К чему бы это?

Запоздало подумалось, что она может что-то знать. Всё же женщина вела себя странно. Стоило бы расспросить её. Хотя бы попробовать. Но эта идея пришла мне в голову, когда я был уже на середине пути к дому — решил отправиться пешком, дабы всё улеглось внутри — и возвращаться сейчас было бы попросту неуместным.

Прекратившийся было дождь напомнил о себе лёгкой моросью. И я, спохватившись, вспомнил про зонт. Оставил. В доме у графа. Иной бы огорчился, что вымокнет, но я лишь обрадовался. Значит, будет повод вернуться туда завтра.

Мой собственный дом встретил пустотой. Холодом и намечающейся сыростью. Одинокой вазой с унылыми ромашками и тёмным пятном, въевшимся в ковёр. Огонь в камине ещё не до конца потух — одинокий рыжий язычок дрожал, словно напуганный — но прогреть дом был явно не в силах. Следовало подбросить дров. И притащить новых с улицы.

Работа. Привычная, однообразная. Спасительная. Потому что отвлекает. Не даёт окончательно оторваться от реальности.

А в голове сумбур. Разбросанные кусочки мозаики, которые никак не хотят складываться в единую понятную картинку. И бесчисленное количество «А что, если…», бродящих в голове.

Что, если бы я проснулся раньше и не дал ей уйти?

Что, если бы вовремя обнаружил ту газету со снимком?

Что, если прислуга ничего не знает об исчезновении?

Что, если не найдется никого, кто бы смог мне помочь?

Что, если… я больше никогда её не увижу…

Ноги ослабели, и я сел прямо на ковёр. Невидящим взглядом уставился на огонь. Теперь он пылал ярко, горячо, почти обжигал своей близостью. Но мне было всё равно. Мной вновь завладело оцепенение. Равнодушие. Руки опустились. А на смену желанию разобраться в ситуации пришло совершенное непонимание — как мне теперь быть… одному?

часть 2

Часть 2

Айрель

Не узнал…

Скользнул взглядом и прошёл мимо. Будто и не заметил вовсе.

И на что я только надеялась? Знала же ведь, что нельзя привязываться. Нельзя проводить вместе так много времени. Это всегда заканчивается одинаково.

Сожалением. Обидой. Пустотой и надтреснутым сердцем.

Болью, которую ничто не в силах унять. Разве что время. Лишь оно способно лечить. Медленно, скрупулёзно. Все глубже задвигая болезненные воспоминания, погружая прежние чувства в сонную вязкую дрёму.

Я это уже проходила. Справлюсь и сейчас.

Справилась бы…

Если бы не увидела его сегодня. Смятённого, встревоженного, когда он только пришёл. И совершенно потерянного, когда покидал этот дом.

Надо же было такому случиться… Издевка судьбы, не иначе!

Как ещё объяснить то, что из всех возможных вариантов меня забросило именно в этот дом? Именно в это тело?

Глянула на собственное отражение в мутном, потрескавшемся по краям зеркале. Волосы пепельно-серые, безжизненные, завязаны в тугой узел и спрятаны под белым накрахмаленным чепцом. Глаза светлые, ореховые, когда-то, наверно, тёплые и яркие, сейчас же словно выцветшие. Кожа шершавая, в мелких морщинках и сеточке проступивших капилляров. Тело бесформенное. Не так, чтобы полное, но будто оплывшее. Спина сгорблена, и распрямить её уже не представляется возможным. Сколько мне сейчас? Наверняка далеко за тридцать. Хотя нельзя быть точно уверенной — тяжкая работа рано старит людей.

Но дело даже не в возрасте. И не во внешности. Пусть я и знаю, что он не взглянёт на меня такую. Он ведь полюбил ту… Хрупкую, нежную, с огромными яркими глазами и мягким пухом золотистых волос.

Такой мне уже никогда не стать.

Юной? Возможно. Привлекательной? Вполне. Но графской дочкой — никогда.

Да и то, что есть сейчас и будет после — тоже временно.

Для меня всё временно. Болезнь и здравие. Красота и уродство. Молодость и старость. Богатство и нищета. Крупицы чужого счастья и череда тяжёлых, лишенных смысла дней.

Неизменны лишь воспоминания, но и они притупляются, теряют краски. Неужели и тот прошедший месяц поблекнет? Сотрётся под наплывом новых лиц, новых городов и новых жизней?

Несправедливость или спасение?

Спасение… И надо лишь переждать. Две луны, три… Столько, сколько понадобится.

Не думать, не вспоминать. Просто отпустить. Так легко сказать и так невыносимо трудно сделать.

Пальцы касаются зеркала. Пыльного, грязного. Трут по холодной поверхности, будто пытаясь стереть неприглядное отражение. Машинально хватаю передник и вожу уже им. Бесполезно. Появляются лишь мутные разводы. А отражение так и остается неприглядным.