Капитализм и ничего больше. Будущее системы, которая правит миром
Шрифт:
Следующая особенность, которую стоит рассмотреть, – связь между богатством за счет капитала (то есть нахождением в верхней части распределения доходов от капитала) и богатством за счет заработка (то есть нахождением в верхней части распределения доходов от труда). Можно подумать, что люди с избытком капитала вряд ли будут богатыми с точки зрения своего дохода от труда. Но это совершенно не так. Это видно на простом примере с двумя группами людей, «бедными» и «богатыми». Бедные имеют низкие суммарные доходы, и большая часть их доходов приходится на труд; у богатых все наоборот. Рассмотрим ситуацию 1: бедняки имеют 4 единицы дохода от труда и 1 единицу дохода от капитала; богатые имеют 4 единицы дохода от труда и 16 единиц дохода от капитала. Здесь люди с избытком капитала действительно богаты, но размер их дохода от труда такой же, как и у бедных. Теперь рассмотрим ситуацию 2: все остается таким же, как в ситуации 1, за исключением того, что доход от труда богатых вырастает до 8 единиц. Капитал у них по-прежнему в изобилии, поскольку они получают большую долю своего общего дохода от капитала (16 из 24 единиц = 2/3), чем бедные,
Ситуация 2 возникает тогда, когда люди с избытком капитала не только богаты, но и имеют относительно высокие доходы от труда. При прочих равных условиях в ситуации 2 мы имеем большее неравенство, чем в ситуации 1. Действительно, это одно из важных различий между, с одной стороны, классическим и социал-демократическим капитализмами, а с другой – либерально-меритократическим капитализмом (см. таблицу 2.1, строку 4). Видимость и реальность классического капитализма состояла в том, что все капиталисты (те, кого я называю здесь людьми с избытком капитала) были очень богаты, но редко получали сколько-нибудь значительные доходы от своего труда; в некоторых случаях они вообще не имели доходов от труда. Совершенно не случайно Торстейн Веблен назвал их «праздным классом». Соответственно, рабочие не получали никаких доходов от капитала. Весь свой доход они получали за счет труда [12] . В данном случае происходило идеальное разделение общества на капиталистов и работников, когда оба класса не получали никакого дохода от «чужого» фактора производства. (Если мы добавим землевладельцев, которые получают 100 % своего дохода от земли, то получим деление на три основных класса, введенное Адамом Смитом.) В таких фрагментированных обществах неравенство было высоким, потому что капиталисты, как правило, имели много капитала, а прибыль на капитал была (часто) высокой, но неравенство не усугублялось тем, что эти же люди получали и высокие доходы от труда.
12
Рабочие также не откладывали сбережений, что исторически, безусловно, имело место, когда заработная плата была близка к прожиточному минимуму или едва превышала его.
При либерально-меритократическом капитализме, существующем сегодня в Соединенных Штатах, ситуация иная. Сегодня люди, богатые капиталом, обычно также получают высокие доходы от труда (или, говоря более современным языком, обычно располагают высоким «человеческим капиталом»). В то время как люди, находившиеся на вершине распределения доходов при классическом капитализме, были финансистами, рантье и владельцами крупных промышленных холдингов (которые ни на кого не работали и, следовательно, не имели дохода от труда), сегодня значительный процент богатых людей составляют высокооплачиваемые менеджеры, веб-дизайнеры, врачи, инвестиционные банкиры и другие представители элитных «профессий». Все они – наемные работники, которым нужно трудиться, чтобы получать свои высокие зарплаты [13] . Но эти же самые люди, будь то по наследству или потому, что накопили достаточно денег за свою трудовую жизнь, также обладают большими финансовыми активами и получают с них значительный доход.
13
Существуют определенные разногласия о том, в какой степени их можно считать работниками, потому что часть их дохода напоминает доход от активов (например, для тех, чья зарплата привязана к курсу акций их компании), но все же правомерно называть такой доход жалованием или заработной платой, потому что условием его получения является выполнение трудовой функции. Обратите внимание, что это не то же самое, что получать зарплату акциями; доход или прирост капитала, полученный от этих акций, является доходом от капитала.
Растущая доля доходов от труда в верхнем 1 % самых богатых (или даже в более избранных группах, таких как 0,1 %) хорошо задокументирована Томасом Пикетти в книге «Капитал в XXI веке» (Piketty 2014; Пикетти 2015) и другими авторами [14] . Ниже в этой главе мы вернемся к этой теме. Пока что важно понять, что наличие высоких доходов от труда у людей на вершине распределения доходов, если оно связано с высоким доходом от капитала, получаемым теми же людьми, углубляет неравенство. В этом состоит особенность либерально-меритократического капитализма, нечто не виданное прежде в такой степени.
14
См.: Piketty (2014), ch. 8, figures 8.3 and 8.4; Пикетти (2015), гл. 8, графики 8.3 и 8.4; а также, среди прочего: Piketty and Saez (2003); Atkinson, Piketty, and Saez (2011); Bakija, Cole, and Heim (2010).
Теперь перейдем к вопросу о формах брака при различных разновидностях капитализма (таблица 2.1, строка 5). Когда экономисты изучают неравенство доходов или состояний, они используют в качестве единицы наблюдения домохозяйство. Для этой единицы имеет больше значение, все ли ее члены достаточно обеспечены сами по себе или нет. Поскольку многие домохозяйства образуются в результате брака, важно посмотреть, как люди образуют пары. И в этом случае, как и с доходами от капитала и труда, либерально-меритократический капитализм отличается от двух других разновидностей капитализма.
Чтобы проиллюстрировать эту разницу, сравним модели брачности в Соединенных Штатах в 1950-х и в XXI веке. После Второй мировой войны мужчины обычно женились на женщинах из той же статусной группы, но чем богаче был муж, тем меньше была вероятность того, что жена будет работать и иметь собственный заработок. Сегодня относительно более богатые и образованные мужчины, как правило, вступают в брак с относительно более богатыми и образованными женщинами. Мы можем показать, что происходит с неравенством в этих двух ситуациях, на простом примере. Рассмотрим двух мужчин, один из которых зарабатывает 50 единиц,
а другой 100, и двух женщин, одна зарабатывает 10 единиц, а другая 20. Теперь предположим, что существует некоторая избирательность в поиске партнера («ассортативность», также называемая гомогамией), то есть положительная корреляция между заработками мужей и жен: так, мужчина с заработком 100 женится на женщине с доходом 20, а более бедный мужчина женится на более бедной женщине. Но затем предположим, что богатая жена выпадает из состава рабочей силы (как и бывало в 1950-е годы), а в другой паре оба продолжают работать. Отношение доходов двух семей будет 100 к 60. Пусть теперь избирательность в поиске партнера останется прежней, но обе женщины останутся в составе рабочей силы (как это и происходит сегодня): соотношение доходов двух семей станет 120 к 60, то есть неравенство увеличивается.Этот пример показывает, что в условиях избирательного поиска партнера неравенство будет расти по мере расширения участия женщин в рабочей силе. Оно будет расти еще сильнее, если прежде того пары образовывались случайно или с отрицательной ассортативностью (если относительно богатые мужчины женятся на сравнительно бедных женщинах). Утверждалось, что ассортативное образование пар при либерально-меритократическом капитализме стало гораздо более распространенным явлением, потому что социальные нормы изменились и все больше женщин имеют высшее образование (собственно, процент получающих диплом женщин стал выше, чем процент мужчин), и гораздо больше женщин работают. Также возможно (хотя это и не подтверждено никакими исследованиями), что изменились предпочтения людей и что и мужчины, и женщины теперь предпочитают быть в союзе с кем-то, кто похож на них. Каковы бы ни были причины, рост гомогамии – это еще один фактор, который будет усиливать неравенство доходов. Однако он повысит неравенство только в период перехода от неассортативного образования пар (или ассортативного образования пар при исключении жен из рабочей силы) к ассортативной модели брака. Как только уровни ассортативности при образовании пар и участия в рабочей силе достигнут устойчивых значений, эффект усиления неравенства исчезнет. Неравенство стабилизируется, хотя и на более высоком уровне.
Последняя характеристика капитализма, которую мы рассмотрим, – это передача приобретенных преимуществ, особенно богатства и «человеческого капитала», от поколения к поколению, часто измеряемая корреляцией между доходами родителей и детей (таблица 2.1, строка 6). Хотя у нас нет данных за более ранние периоды, разумно исходить из того, что такая передача при всех формах капитализма должна была быть достаточно сильной. Для более поздних периодов, для которых у нас появляются более точные данные, мы знаем, что она значительно слабее в более равноправных современных обществах, где доступ к образованию легок, расходы на образование несут налогоплательщики, а налоги на наследство высоки. В странах Северной Европы наблюдается особенно низкая корреляция доходов между поколениями, и вполне вероятно, что в золотой век социал-демократического капитализма такая корреляция была низкой, особенно в Западной Европе [15] . Напротив, в Соединенных Штатах сегодня имеет место как высокая степень межпоколенческой передачи неравенства, так и высокое неравенство доходов. Исследования, охватывающие статистику одновременно многих стран, обнаруживают относительно прочную связь между этими двумя показателями, так что это неудивительно (Corak 2013, 11; Brunori, Ferreira, and Peragine 2013, 27). Ожидаемо, что в Соединенных Штатах с их крайне высоким уровнем неравенства также будет иметь место и устойчивая передача неравенства между поколениями.
15
Дарендорф высказал предположение, что межпоколенческая мобильность в Соединенных Штатах, Великобритании и Германии была относительно высокой и что, «по-видимому, уровень мобильности приблизительно соответствует степени индустриализации страны»: Dahrendorf ([1963] 1978, 113).
Что же мы обнаруживаем в целом, когда сравниваем неравенство при различных вариантах капитализма? Во всех шести рассмотренных здесь отношениях либерально-меритократический капитализм демонстрирует черты, усиливающие неравенство. Сильнее всего он отличается от классического капитализма тем, что люди, богатые за счет капитала, богаты и за счет труда, а также, вероятно, более выраженной ассортативностью при образовании брачных пар. Он значительно отличается от социал-демократического капитализма в нескольких отношениях: он демонстрирует растущую совокупную долю капитала в чистом доходе, для него характерны капиталисты, имеющие значительный трудовой заработок, при нем почти наверняка более распространено ассортативное образование пар и, скорее всего, неравенство в большей степени передается от поколения к поколению.
Однако, прежде чем мы перейдем к более подробному рассмотрению каждой из этих шести характеристик, необходимо отметить три момента. Тот факт, что либерально-меритократический капитализм получает «плюс» по всем шести критериям, не означает автоматически, что он должен быть более неравным, чем другие формы капитализма. И факты говорят о том, что уровень неравенства при нем никак не выше, чем при классическом капитализме (Milanovic 2016, ch. 2; Миланович 2017, гл. 2). В своем анализе я не учитывал перераспределение через прямые налоги и трансферты, которое либеральный капитализм «унаследовал» от социал-демократического капитализма и которое отсутствовало при классическом капитализме. Перераспределение действительно сокращает неравенство ниже уровня, определяемого рыночным доходом самим по себе.
Во-вторых, «плюс» против той или иной индивидуальной особенности не говорит нам, насколько сильно эта особенность способствует неравенству. Например, хотя и для классического, и для либерального капитализма типична высокая концентрация доходов от капитала, уровень этой концентрации был намного выше при классической форме. Около 1914 года 70 % британского богатства находилось в руках 1 % самых богатых его держателей; сегодня это число составляет около 20 % (Alvaredo, Atkinson, and Morelli 2018). Концентрация богатства все еще высока, но далеко не так высока, как раньше.