Капитан Кайман

Победа была полной, враг бежал с поля боя, бросая раненых и убитых.

С востока темноту прорезал свет приближающегося поезда. Кочегар принял зарево пожара за оговоренный ранее условный знак и теперь вел поезд на медленном ходу.

Машинист, который был в отряде Виннету, подошел к апачу и спросил его:

— Так это вы, мистер Виннету?

Индеец кивнул.

— Сегодняшним спасением мы обязаны вам. Я напишу рапорт, который, я уверен, дойдет до президента. Награда не заставит себя ждать!

— Апач не нуждается в награде. Он любит всех хороших людей и дает им свою руку в битве, но он силен и богат — богаче, чем большой отец бледнолицых. Он не нуждается ни в золоте, ни в серебре и ни в каком другом имуществе. Он не хочет брать, он хочет только давать. Хуг!

Поезд остановился прямо перед тем местом, где были разобраны рельсы.

— Разрази меня гром, сэр, — сказал спрыгнувший на землю кочегар подошедшему начальнику, — похоже, нелегкая вам тут выпала работа. Господи помилуй, да тут было чистое сражение!

— Ты прав, дружище, ночью тут было жарко; как видишь, меня тоже в одном месте продырявили. Однако сейчас инструмент вниз и срочно восстанавливать путь! Нам надо двигаться дальше, и как можно быстрее! Позаботься об этом; я схожу посмотрю на павших.

Машинист уже повернулся, чтобы идти обратно, как вдруг прямо рядом с ним, из высокой травы, которой поросла насыпь, поднялась темная фигура и бросилась бежать.

Рабочий, которому были доверены лошади, последовал, естественно, за поездом и теперь стоял вместе с ними около вагонов.

Индеец, которому вид этих животных внушил надежду на спасение, кинулся на него, вырвал из рук повод одной из лошадей, прыгнул в седло и уже хотел ускакать.

Хаммердал заметил индейца в тот момент, когда тот еще только поднимался из травы. Он сказал своему неразлучному другу:

— Пит Холберс, старый енот, видишь вон того краснокожего?

Черт возьми, он бежит прямо к нашим лошадям!

— Если ты думаешь, Дик, что он одну из них получит, так я не имею ничего против, если ее хозяин покажется мне достаточно зеленым для этого!

— Зеленый он или не зеленый, это все равно, потому что… гляди, Пит Холберс… он вырвал у него уздечку из рук, теперь прыгает, он… Боже! Да он сел на мою кобылу! Ну, приятель, это самая большая глупость, которую ты сделал в своей жизни, потому что сейчас ты будешь иметь удовольствие побеседовать с моей пушкой!

Между тем индеец, вскочив на кобылу, бил ее по бокам, чтобы как можно быстрей пустить ее вскачь и выиграть в расстоянии. Однако он просчитался, ибо Дик, засунув в рот два согнутых пальца, издал резкий, протяжный, далеко слышный свист. Послушное животное тотчас же повернулось и, несмотря на все усилия дикаря, галопом понеслось прямо к своему хозяину.

Индейцу не оставалось иного пути к спасению, как только на всем скаку спрыгнуть с лошади. Тут Дик поднял ружье и приложил его к щеке; грохнул выстрел, и индеец упал на землю с простреленной головой.

— Ну как, Пит Холберс, убедился, что кобыла — это вполне подходящая скотина? Хотел бы я, однако, посмотреть, отправился бы он так легко охотиться к своим предкам, если бы не она. Ну, что ты скажешь?

— Вполне с тобой согласен, Дик, если ты думаешь, что он нашел туда самый короткий путь. Ты не хочешь снять скальп?

— Хочу я его снять или не хочу, какая разница, но то, что он должен тут висеть, это точно!

Чтобы добраться до убитого, Дик должен был пройти мимо двух немцев, которые стояли тут, отдыхая от напряжения прошедшей битвы.

— Такие мясорубки, как эта, случаются только здесь, на Диком Западе, капитан. Это так же верно, как то, что я зовусь Марк Летриер, — услышал он, как один из них сказал это другому, почему-то по-французски. Но он был слишком занят своим делом и в тот момент не придал какого-либо значения этим словам.

Сняв с мертвого скальп, он вернулся к стоящему поезду, и тут, невдалеке от этих двух мужчин, увидел Дедли-Гана.

— Дик Хаммердал, — спросил тот, — вы говорили, что встретили этих двух немецких джентльменов у мастера Винклаи?

— Well, это так, Полковник.

— Они вели себя хорошо, и это делает им честь. Но как случилось, что вы их взяли с собой? Вы же знаете, я не люблю новых людей.

— Все так, сэр, но один из них, который называет себя Генрих Мертенс, сказал, что он ваш племянник.

— Мой племянник? Вы с ума сошли!

— Сумасшедший я или нет — без разницы; просто мы имели с ним одно маленькое дельце и мне пришлось немного пощекотать ножом его горло. Тогда он сказал, что мне придется плохо, если мой клинок слишком сильно его побеспокоит. Разбирайтесь с ним сами, Полковник!

Знаменитый следопыт подошел к немцам и спросил:

— Мне сказали, что вы приехали из Германии. Это так?

— Да, — ответил Мертенс.

— Что вы ищете в прериях?

— Дядя, ну что ты все спрашиваешь? — Ответ прозвучал по-немецки.

Дедли-Ган отступил на шаг.

— Дядя? У меня в Германии нет родственников с фамилией Мертенс, — удивленно произнес он.

— Все верно! Но я назвал себя так, потому что не знал, по душе ли тебе придется, если я везде буду называть себя Тиме. Ведь речь идет о деньгах, о больших деньгах, как ты пишешь. В таких делах надо быть осторожным, и поэтому я назвался другим именем.

— Тиме… Не может быть! Ты ли это, Генрих?

— Не только возможно, но так оно и есть, дядя. Вот твое письмо, в котором ты пишешь, что мне нужно приехать. Другие бумаги ты сможешь прочесть завтра!

Он порылся под своей длинной охотничьей курткой и вытащил тщательно перевязанный пакет, который он затем передал Дедли-Гану. При свете все еще полыхающего пожара старый охотник посмотрел на почерк, которым было написано письмо, прижал его к груди и воскликнул:

— Это правда! Господь благословил мои глаза, позволив увидеть одного из моих. Как твой отец? Почему он мне не пишет? Я послал ему свой адрес в Омахе!