Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

— Вот тебе и Галапагосские острова! Признал старик. Додумался все–таки… Хитер, как муха.

Пряча радиограмму в нагрудный карман, Кирибеев весь сиял.

Через полчаса после этого удалось подойти к кашалоту, замыкавшему стадо. Но Чубенко долго не мог занять убойную дистанцию. Наконец случай такой наступил, и он выстрелил. Гарпун попал не в сердце, как метил Чубенко, а в хвостовой стебель. Кашалот на миг замер, потом рванулся вперед, и, пока пушка заряжалась добойным гарпуном, раненый зверь выпрыгнул из воды, перевернулся и молниеносно нырнул под китобоец. Вскоре последовал огромной силы удар в корму, «Тайфун» встряхнуло так, словно он с полного хода налетел на подводную скалу. Чубенко дал знак на мостик «полный назад», зазвенел машинный телеграф, и тотчас же китобоец затрясло, в бортах раздался треск, а из раскрытых люков машинного кожуха донесся гул, словно под нами началось землетрясение, — машина заработала на полных оборотах, но китобоец не двигался.

С прикушенной губой капитан Кирибеев вынул пробку из переговорной трубки и закричал:

— В машине-е! Я просил «полный назад»! В чем дело? Чем заняты?.. Что случилось? Что-о?! У вас все в порядке? А какого же черта корабль ни с места? Не знаете? Вы никогда ничего не знаете! Вахтенный! — крикнул он, перегибаясь через обводы мостика. — Боцмана ко мне!

Через минуту боцман бежал уже с мостика к корме. Стуча коваными сапогами, за ним спешили матросы. Я направился туда же. Пока я дошел до кормы, матросы успели спустить штормтрап. Боцман перешагнул через борт и быстро скрылся за кормой. Вскоре он вернулся. По его лицу было видно, что случилась большая беда. Кто–то из матросов спросил его:

— Что, намотали на винт?

Он отмахнулся и поспешил на мостик.

Вскоре на корме появился сам капитан. Матросы расступились. Кирибеев спустился за борт. Когда он снова ступил на палубу, на нем лица не было. Он оглядел нас, хотел что–то сказать, но, видимо, раздумал и крупными шагами удалился на мостик.

Что же произошло с кораблем?

Когда капитан ушел, один из матросов спустился за корму и, возвратясь, доложил, что кашалот сломал гребной винт. Если к этому добавить, что было смято и перо руля, то нетрудно понять, в каком тяжелом положении оказались китобоец «Тайфун» и его капитан.

К счастью, обалдевший от удара кашалот вынырнул близко от носа китобойца, и нерастерявшийся Чубенко уложил его насмерть добойным гарпуном.

Дальше события развивались так. К месту аварии прибыли китобойцы «Вихрь» и «Гарпун». «Вихрь» пошел собирать добытых нами кашалотов, а «Гарпун» задержался, — на его борту прибыла комиссия в составе капитан–директора Плужника, замполита Каринцева и главного механика флотилии, бывшего боксера, Свентицкого.

— Ну что, доигрался? — сказал Плужник Кирибееву вместо приветствия.

Капитан не ответил и пригласил прибывших и нас с механиком Порядиным в кают–компанию.

Плужник сел в центре.

— Ну, докладывай, — сказал он, оглядывая кают–компанию.

Капитан Кирибеев кратко рассказал, как произошла авария.

— Так, — сказал Плужник. — А вы что скажете, механик? — обратился он к Порядину.

После рассказа Порядина Плужник обратился к Каринцеву:

— Что ж, замполит, картина ясная! И я ставлю вопрос прямо… Можем ли мы дальше доверять корабль капитану Кирибееву?

— А почему же не можем? — ответил Каринцев. — До сих пор доверяли… Мне кажется странной такая постановка вопроса!

— Вот тебе и Галапагосские острова!.. Чего ж тут странного? Кто выжил с «Тайфуна» Кнудсена и Небылицына? Капитан Кирибеев… Кто нанес сейчас удар по плану? Капитан Кирибеев. Да с его характером он еще судно утопит! А? Ты как думаешь, главный? — спросил он, резко повернувшись к Свентицкому.

— Я? — спросил Свентицкий, бросая бумажный шарик в пепельницу. — Я, товарищ капитан–директор, думаю, что наказывать надо не капитана Кирибеева, а кашалота — за запрещенный прием бить по гребному валу…

Все, кто был в кают–компании, расхохотались. Только Плужник нахмурился. Воцарилось неловкое молчание.

— Сергей Александрович, — сказал Каринцев, — нам нет смысла задерживать «Тайфун»: чем скорее он встанет на ремонт, тем раньше вернется в строй.

Плужник, посверкивая красноватыми глазками, оглядел всех нас по очереди, затем спросил:

— А еще никто не хочет сказать?

Каринцев, чуть скосив голову, посмотрел в сторону капитана Кирибеева, моргнув ему, затем встал и сказал:

— Я думаю, пора в путь.

— Нет, подожди, — сказал, вставая, Плужник. — Капитан Кирибеев, у тебя много защитников, но я предупреждаю: в другой раз не посмотрю на них, разгильдяйства не потерплю и сделаю свои выводы… У меня, брат, рука рабочая, твердая, и я умею крепко бить… Погоди, не возражай!.. Ты Кнудсена списал, а мы ему валюту платим до конца сезона. Валюту! Ты понимаешь? Кнудсен сказал, что он тогда вышел на палубу, и Небылицын подтвердил. Понятно тебе? Как это назвать, а? Я спрашиваю.

— Сергей Александрович!.. — сказал Каринцев.

— Погоди, дай сказать! Ну?

— Сергей Александрович, — перебил Плужника Каринцев, — зачем вы… Мы же больше выиграем от того, что теперь у нас свои гарпунеры будут. Что вы нападаете на капитана Кирибеева?

— Может, его к ордену представить? — сказал Плужник.

— Придет время, и представим… Пошли, Сергей Александрович. Тебе вредно волноваться. Когда «Тайфун» выйдет из ремонта, мы пригласим капитана Кирибеева и поговорим.

— Видишь, капитан Кирибеев, — сказал Плужник, — какая у тебя защита. Валяй действуй!.. А объяснение мне напишешь. Да смотри, чтоб ремонт был до срока! Понятно?

Я был удивлен тем, что капитан Кирибеев не вспылил и, как говорится, «не взорвался». Очевидно, он понял знаки, которые ему делал Каринцев, и решил промолчать.

После ухода комиссии «Гарпун» взял нас на буксир и повел в Петропавловск.

Как только мы тронулись, капитан Кирибеев ушел в каюту и не выходил оттуда, пока «Гарпун» не ошвартовал нас в петропавловской гавани.

Капитан «Гарпуна» приглашал меня к себе на борт, но я решил остаться на «Тайфуне»: не мог я в такой момент уйти от Кирибеева.

Авария и разговор с Плужником так подействовали на него, что он заперся в каюте и не выходил до Петропавловска. Он появился на палубе после того, как мы прибыли к месту, где должен был ремонтироваться «Тайфун». Но, боже, как же он осунулся! Его трудно было узнать. Нос заострился, глаза впали, губы спеклись, словно после тяжелой болезни. Из–под фуражки торчали нечесаные седые кудерьки. Я пытался заговорить с ним, но он, буркнув что–то, направился к механику.

В Петропавловске я получил письма и телеграммы от жены; дома было все в порядке. Большая телеграмма пришла от Вериго—Катковского — он благодарил меня за присланный ему материал и сообщал, что в институте ждут меня с докладом об опыте работы первых советских гарпунеров.