Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Кирибеев жаловался и на боль в правом боку.
Чубенко, Порядин и Жилил оставили меня одного с капитаном, а сами ушли: Чубенко — на мостик, где он сменил матроса у руля; механик Порядин встал у реверсов в машине, а в кочегарку поставил дополнительно еще одного кочегара. Жилину было поручено поставить кашалотов на флаг. Все это делалось для того, чтобы «Тайфун» имел возможность двигаться самым быстрым ходом.
После ухода Порядина, Чубенко и Жилина Кирибеев открыл глаза.
— Где я? Почему в постели? — тихо спросил он и попытался встать, но острая боль уложила его обратно.
Он
— Я просил трубку, профессор, — тихо, с трудом выговаривая слова, сказал он.
Я не знал, можно ли дать ему трубку, но тем не менее стал искать ее. Трубки нигде не было. Я сказал ему об этом. Он на секунду открыл глаза и медленно проговорил:
— Не надо… Не ищите… Она в море… Из–за трубки и пострадал. Если бы не нагнулся искать ее, ничего бы и не было. Я как–то говорил вам, что из–за трубки погибну, как Тарас Бульба… Вот и накаркал.
Через час «Тайфун» подошел к китобазе, и в каюту вошли капитан–директор Плужник, Каринцев, доктор с «Аяна» и медицинская сестра.
Капитал Кирибеев обвел вошедших мутным, воспаленным взглядом и, остановив его на Плужнике, закрыл глаза.
Доктор попросил всех выйти.
Пока он делал свое дело, мы сидели в кают–компании. Каринцев курил папиросу за папиросой, а Плужник, опершись на руки, тихо сопел, Я рассказал им о том, что произошло у капитана Кирибеева с Ларисой, чтобы решить — стоит ли ее вызывать? Рассказал, как он нервничал, не получая от нее писем, как искал самую тяжелую работу, не жалея себя, рисковал. Я считал, что Ларису нужно вызвать, Каринцев — тоже, а Плужник был против. Он говорил, что появление Ларисы только ухудшит состояние капитана. По его словам, выходило, что еще в тридцать четвертом году у него сложилось впечатление, что Лариса погубит Кирибеева.
Он говорил об этом долго и подробно, повторяя, в сущности, то, что я уже знал из рассказа самого Кирибеева.
Доктор долго не шел. Плужник вызвал вахтенного и попросил, чтобы кок подал кофе. Когда подали кофе, Плужник вздохнул и сказал:
— Да! Сколько раз я говорил ему: «Допрыгаешься ты, Степан!» Вот и допрыгался. Кто теперь его заменит, как ты думаешь, Каринцев?
Каринцев пожал плечами:
— Не рано ли говорить об этом, Сергей Александрович? Подождем, что доктор скажет.
— Доктор доктором, — возразил Плужник, — а мы с тобой большевики, нам нюни распускать нечего… Нужно заранее предусмотреть, как расставить кадры.
Каринцев еле заметно подмигнул мне и хотел что–то сказать, но в это время вошел врач.
По выражению его лица было видно, что положение серьезное. Доктор сообщил, что у Кирибеева перелом правой руки чуть выше локтевого сустава и — предположительно — двух нижних ребер в правом боку. Он считал, что Кирибеева нужно срочно направить в петропавловскую больницу.
Плужник вышел вместе с врачом. Я и Каринцев задержались.
— Ну, что вы считаете? — спросил Каринцев, когда закрылась дверь за доктором и Плужником.
— По–моему, нужно вызвать… Ее дело: захочет — вылетит, не захочет — не вылетит…
На том мы и порешили.
Когда была составлена телеграмма, мы распрощались: Каринцев отправился на китобазу, а я в каюту капитана Кирибеева. Через
полчаса «Тайфун» отошел от борта «Аяна» и направился в Петропавловск.Перед отходом «Тайфуна» Плужник несколько минут провел у постели капитана Кирибеева. Он стоял хмурый и растерянный. Его грузная фигура обмякла, плечи опали.
Капитан Кирибеев лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Порой он вздрагивал и дробно стучал зубами — его била лихорадка.
— Эх, Степан, Степан! — тихо сказал Плужник. — Как же это ты так?
— Рано хоронишь меня, капитан–директор, — ответил Кирибеев.
— Помолчи, Степан! — строго сказал Плужник. — Тебе нельзя говорить.
Кирибеев открыл глаза и сердито посмотрел на него.
— Я знаю, что мне можно и чего нельзя… товарищ капитан–директор. Мне нельзя на мертвый якорь, а говорить, пока все не скажу, буду!
Он передохнул и продолжал:
— Прошу, пока я буду в этом чертовом доке — в петропавловской больнице, оставить на «Тайфуне» вместо меня штурмана Ворожейкина.
Плужник поморщился.
— Ну что ты, Степан! Лежи… Мы всё без тебя тут уладим. Лежи…
Кирибеев передернулся:
— Ответь мне: даешь слово сделать, как прошу?
Плужник оглянулся, посмотрел на меня и вздохнул.
— Ладно, — сказал он, — пусть будет по–твоему. А теперь пора… Ну, до свидания! Поправляйся скорее.
Кирибеев ничего не сказал. Откинув голову навзничь, он порывисто дышал; как видно, разговор сильно утомил его. Плужник взял фуражку с огромным «крабом» и тихо, стараясь не ступать на всю ступню, вышел.
Когда дверь за ним закрылась, Кирибеев застонал. Сквозь стон он спросил:
— Ушел?
— Ушел, — сказал я.
— А вы, профессор?
Я не успел ответить, как в каюту вошел врач.
Кирибеев повторил свой вопрос.
— Нет, — сказал я, — я на «Тайфуне» остаюсь.
— Правильно! Надо помочь Ворожейкину…
— Степан Петрович! — сказал доктор и укоризненно посмотрел на меня.
Капитан Кирибеев нахмурился.
— Молчу, доктор, молчу, — сказал он и закрыл глаза.
Я понял, что мне нужно уйти.
40
По распоряжению капитан–директора Плужника доктор сопровождал капитана Кирибеева до больницы. Из больницы он вернулся на китобоец озабоченный. «Тайфун» уходил обратно в бухту Тарья, к месту стоянки китобазы. Я решил остаться на несколько дней в Петропавловске. Быстро собрав чемодан, я направился на берег. Доктор остановил меня у сходни.
— Вы, кажется, друг Степана Петровича? — спросил он.
Я кивнул.
— Очень прошу вас в случае ухудшения сообщить на «Аян» товарищу Каринцеву… Хотя все сделано, но вы же знаете характер капитана Кирибеева…
Сойдя на берег, я задержался, пока «Тайфун» отваливал от пристани. На палубе, сурово насупившись, стояли Чубенко, Жилин, Порядин, Макаров и кок Остренко. Каждый из них, пока я собирал вещи, побывал у меня в каюте. Они давали один и тот же совет — «поднять всех на ноги», если капитану будет худо, совали мне деньги, чтобы я покупал все, что потребуется Степану Петровичу… Чубенко советовал «в случае чего» идти прямо в обком, а Остренко сунул сверток и сказал: