Капитан Ришар
Шрифт:
Но вот наступила третья ночь; она давала надежду на отдых, однако нельзя было останавливаться: приходилось бросать тех, кто упал, а у кого-то хватало сил по просьбе друга разбить ему голову!
Ней видел все это; обеими руками он сжимал готовую разорваться грудь и отводил в сторону глаза, полные слез.
Как мы сказали, настала ночь; люди ощупью продвигались вперед через хвойный лес, наталкивались на стволы, с которых дождем осыпался снег. Вдруг темный лес освещается, раздается
Колонна отступает, смешивается, кружится водоворотом.
— А! Теперь-то они попались! — восклицает Ней. — Вперед, друзья, вперед!
И с пятьюдесятью солдатами этот человек-титан, этот гомеровский герой, этот Аякс, стремящийся освободиться вопреки богам, бросается вперед и, вместо того чтобы бежать самому, обращает в бегство своих преследователей.
Господин де Сегюр создал большую поэму об этих событиях. Почему только поэму, а не какое-либо иное произведение? Разве Академия запрещает ему писать?
Нет, он видел это ужасное зрелище и захотел передать испытанные им ощущения; как Эней, он мог сказать: «Et quorum pars magna fui» [12] .
Когда пришло утро, отступающие вновь натолкнулись на пики и ядра казаков Платова. Правда, можно было укрыться в лесу; но это была слабая защита: простыми ружьями отогнать осаждающих они не могли, а те шли рядом, преследуя и уничтожая нас, поливая огнем на всем нашем пути. Приходилось ждать смерти и принимать ее, не имея возможности ответить тем же, а потому ждали и умирали.
12
«В чем сам я участвовал много» (лат.)— «Энеида», II, 6. — Пер. В. Брюсова.
Люди шли под огнем, останавливались под огнем, ели под огнем; гибли в пути, на привалах, за едой; можно было бы сказать, что лишь Смерть не уставала.
Наступила еще одна ночь — четвертая. Было решено не останавливаться, а идти дальше: французы должны быть близко.
Оставалось десятка два всадников, десятка два лошадей; Луи Ришар, прошедший без единой царапины там, где погибли тысячи, возглавил этих всадников и пошел вперед, туда, где, предполагалось, была Орша, а значит, французская армия.
XVI
Венец мой за коня! [13]
Триста миллионов за Нея!
Четырнадцатого ноября, как уже было сказано, Наполеон оставил Смоленск.
В первый день он не встретил другого врага, кроме местного рельефа, — врага достаточно сильного, достаточно страшного; его одного было довольно, чтобы сокрушить армию! Вышли ночью, тихо; однако эта тишина то и дело нарушалась проклятиями солдат обоза, ударами, которыми они награждали лошадей, шумом, производимым пушками и зарядными ящиками. С большим трудом взбирались они на вершину какой-либо складки местности, а там под силой тяжести срывались вниз, разбиваясь и давя друг друга на дне оврага.
13
У. Шекспир, «Король Ричард III», V, 4. — Пер. А. Радловой.
Артиллерия гвардии потратила двадцать два часа, чтобы
продвинуться на пять льё!Армия растянулась на десять льё, то есть от Смоленска до Красного.
Люди, спешившие убежать, были уже в Красном, а отставшие едва лишь выходили за ворота Смоленска.
Корытня находится на полпути от Смоленска к Красному, следовательно, в пяти льё от Смоленска и в пяти льё от Красного. Наполеон рассчитывал остановиться в Корытне, но там дорога от Ельни пересекалась с дорогой на Красный; по этой дороге двигалась другая армия, и в этой армии царил порядок, тогда как в нашей был беспорядок; та армия была многочисленна, тогда как наша сократилась; та армия была полна сил, тогда как наша изнемогала.
Та армия состояла из девяноста тысяч человек, ею командовал Кутузов.
Ее авангард обогнал нас в Корытне.
Наполеону сообщили эту новость.
— Но я рассчитываю остановиться в Корытне, — сказал он, — пусть оттуда выгонят русских!
Один генерал, неизвестно кто это был, — только великие имена остались после этого разгрома, так же как лишь крупные обломки привлекают взгляд при кораблекрушении, — так вот один генерал возглавил тысячу солдат, и они выгнали русских из Корытни.
Отчаяние или, вернее, бесстрашное отношение к смерти многократно умножало силы людей: то, что прежде делали с трудом десять тысяч человек, теперь совершали пятьсот!
В тот час, когда Наполеон входил в Корытню, ему сообщили, что еще один авангард засел в овраге в трех льё от села — то был передовой отряд Милорадовича, быстро подходившего с двадцатью пятью тысячами солдат.
Таким образом, чтобы вернуться во Францию, надо было пробиться через армию из ста пятнадцати тысяч человек!
Наполеон слушал этот доклад в единственном доме, оставшемся невредимым во всей Корытне. Поговаривали, что этот дом был, возможно, ловушкой, куда хотели завлечь Наполеона, что он мог быть заминирован, что какой-нибудь мужик мог пожертвовать собой и в удобный момент прийти поджечь спрятанный там фитиль, и тогда полубог, который произвел на земле больше бурь, чем это сделал Юпитер на небе, исчезнет, как Ромул, в одной из них! Неизвестно, слышал ли Наполеон то, что говорилось, но он пошел и сел у стола, где были развернуты карты дорог, карты неизвестной ему страны, причем весьма приблизительные.
Вошел адъютант генерала Себастиани.
Себастиани обнаружил в Красном авангард третьей армии, неизвестно кому принадлежащей, и собирался опрокинуть его, чтобы освободить путь; об этом он просил сообщить Наполеону.
Кроме того, прошел слух — его принес тот же адъютант, — что в Лядах, местечке, расположенном в трех льё от Красного, четвертый авангард, вероятно принадлежавший какой-то нерегулярной казачьей части, похитил солдат, шедших поодиночке, и двух генералов.
Все ждали, что Наполеон, узнав о всех этих передвижениях противника вокруг и впереди него, пошлет приказ корпусам Евгения, Даву и Нея, оставшимся в Смоленске, ускорить свой марш, чтобы выставить хотя бы пятнадцать — двадцать тысяч человек в бой против двухсот тысяч; Наполеон не отдал никакого приказа и остался в раздумьях.
На следующий день тронулись в путь, словно разведчики сообщили, что дорога свободна; колонна с Наполеоном в центре шла вперед, не принимая никаких предосторожностей, как если бы та звезда, что вела к Маренго и Аустерлицу этих победителей всего мира, все еще сияла в снежном небе России.
Мародеры и дезертиры образовывали авангард; больные и раненые — арьергард.
Сердце билось лишь там, где был Наполеон.
Неожиданно перед ними возникли очертания неподвижной цепи — на заснеженной равнине возвышался заслон из людей и лошадей.