Капитан Виноградов
Шрифт:
Да, только в нашей, пожалуй, стране возможна такая пламенная ненависть между гражданами и государством.
— За что боролся, на то и…
— Простите?
— Ступай! — За долгие десятилетия старику все это чертовски надоело. Сколько их было, таких вот надутых пешек, безропотно служащих Организации? И сколько еще будет? — Завтра получишь дополнительную информацию. И указания, что делать!
— Вы будете?
— Человека пришлю. Ступай! Охрану простудишь.
— Но на всякий случай…
— На всякий случай? — Старик как-то по-домашнему хихикнул и
— Анекдот такой есть. Что, мол, католические монахи дают обед безбрачия. Но ничего себе, на всякий случай, не отрезают, понял?
Он чуть-чуть подождал, давая гостю возможность отсмеяться, потом повернулся, не подавая руки, и, направился к автостоянке.
Прошел пару метров, остановился, шагнул обратно:
— Какая пошлость!
И уже не задерживаясь, скрылся за поворотом аллеи, засаженной диким шиповником.
Паренек в пропотевшей футболке провел два прямых — левой, правой — на уровне головы. Выдохнул, уклонился и коротко зацепил снизу.
Получилось громко, но не слишком чисто — огромный мешок на секунду замер, но потом все-таки закрутился вокруг оси на скрипучих, проржавленных блоках.
— Все! Закончил! Давай домой…
Подчиняясь команде Дагутина, паренек с наслаждением вытянул руки из перчаток, вытер тыльной, замотанной в старенькие бинты стороной ладони лоб, шею, под мышками.
— В четверг будем, Борис Вениаминович?
— Да, как обычно. Не забудь, шестого бьемся на «Динамо»! Остальным передай.
— Хорошо.
Тренер посторонился, выпуская его из зала. Прислушался: пауза, шлепанье мокрых ступней по линолеуму, звук полившейся в душе воды.
Остальные ребята уже разбежались.
Дагутин выключил свет — и пространство вокруг сразу же стало чужим, предметы утратили вечную свою однозначность и простоту. Зыбко расплавились в проникающих с улицы бликах — скамейки, мешки, макивара, даже ринг, опоясанный белыми стрелами новых канатов.
Все изменилось, и только запах остался прежним — густой и привычный запах боксерского клуба.
Дагутин щелкнул замком, отсекая себя от зала. Крикнул через плечо:
— Эй, давай — поторапливайся!
Не дождавшись ответа, прошел в тренерскую.
— Отработал? — Светлый, почти белобрысый мужчина, похожий одновременно на Ван Дамма и майора Знаменского, сидел у столика, аккуратно прихлебывая из фаянсовой кружки заваренный с мятой чай. В этой тесной, уставленной всяческим спортивным хламом каморке, он смотрелся довольно эффектно и в то же время вполне естественно: костюмчик от «адидаса», такие же кроссовки… Дагутин покосился на собственный китайско-турецкий «найк», отметил зарождающееся брюшко. Вздохнул:
— Сейчас, последний паренек закончит.
Стараясь выглядеть независимо и проявляя от этого в каждом движении излишнюю суетливость, тренер нагнулся, пошарил рукой между шкафом и вешалкой. Достал распечатанную уже бутылку водки, плеснул в стакан.
— Тебе не предлагаю!
Гость молча кивнул и с внимательным равнодушием проследил, как сивушная гадость перетекает из емкости в желудок Бориса.
— Теплая, — констатировал
он. Протянул бутерброд: — Закуси!— Ага… Чего тебе?
— Вас дожидаться? — на пороге стоял уже полностью одетый ученик.
— Нет, иди. Я попозже.
— Как скажете! — Что-то в этом во всем пареньку не понравилось, но повода для дальнейшей беседы не было. — До свидания!
— Будь здоров!
Гость тоже кивнул, помолчал, дожидаясь, когда они с Дагутиным снова останутся одни.
Гулко захлопнулась дверь. Если не считать старушки уборщицы внизу, на первом этаже, во всем здании никого не было.
— Меня тоже придется грохнуть? — нарушил примявшую клуб тишину тренер.
— Дурак, — без особого выражения процедил гость.
— И паренька этого, чтоб не опознал… Да и остальных моих, кто мог тебя видеть!
Это очень походило на истерику.
— Или ты мне уже сыпанул сюда какого-нибудь цианида? В водочку-то?
— Может быть… Ты уж допей тогда, чтобы добро не пропадало.
— Думаешь, испугаюсь? — Дагутин резко, одним движением перелил остатки из бутылки, поднял стакан, подержал его перед лицом. Выпил. Помолчал, успокаиваясь.
«Жаль, — подумал гость. — Клинический случай — алкоголизм. А ведь когда-то…»
— Послушай, Макс… — Оказалось, что Борис все-таки справился с собой. — Извини!
— Ерунда.
— Скажи… Скажи, это что — обязательно было? Лeлика убивать?
— Так получилось.
— Врешь! Виноградов правильно говорит — его с самого начала «списали». Для достоверности, так?
— Допустим.
«Еще только этого Виноградова не хватает, — чертыхнулся про себя гость. — Выискался, понимаешь, теоретик…
Впрочем, теперь уже не опасно — пусть порассуждает! Ноль информации, как его ни умножай, все равно даст в итоге нолик…»
— Сволочи! Если бы я знал…
«А куда бы ты делся», — подумал гость. Но промолчал.
Когда-то, недолго, правда, Максим работал в Третьей службе покойного Комитета. Старшего инспектора уголовки Борю Дагутина он вербанул в общем-то случайно, на липовом компромате. Повязал крепко-накрепко, вовремя спрятал в архив, а потом, получив полномочия, и оттуда вытащил. Организация тогда создавала свою, параллельную агентурную сеть, застрахованную от возможных политических катаклизмов…
Лихое было время! Веселое. В родной стране действовали, как в каком-нибудь Гондурасе.
— Боря! Ты же видишь, что вокруг творится… У нас замполитов нет, каждый сам понимает, за что сражаемся.
— Да в том-то и дело, Максим…
Психолого-биографический анализ, составленный специалистами Организации, рекомендовал работать с Дагутиным в национально-патриотическом ключе, оставляя в качестве вспомогательных рычагов болезненное самолюбие и материальные стимулы. Но вести сейчас задушевную беседу о судьбах России и близкой победе у гостя не было ни малейшего желания.
— В том-то и дело, Максим, что ничего я в последнее время не понимаю! — он поднял стакан, посмотрел на пустое, чуть липкое дно, выругался. — Эти бумажки… Они хоть того стоили?