Капитан Волков. Назад в СССР

Жорик, услышав голос Сироты, вздрогнул, даже, неверное, слегка испугался. Было похоже на то. Нож молнией скользнул ему в рукав, а он сам обернулся к майору, развёл руки в стороны и расплылся счастливой улыбкой.

— Товарищ начальник! Лев Егорыч!Какие люди! А мы тут гражданину приезжему дорогу подсказуем. Заплутал малясь гражданин.

Это реально был начальник отдела по борьбе с бандитизмом. Он, как и парочка грабителей, появился непонятно откуда, очень неожиданно, но охренеть, как вовремя. И я в данный момент испытывал к нему огромную человеческую симпатию.

— Шо ты мене лепишь, Жора? — Майор не спеша, вразвалочку подошел ближе. Он выглядел расслабленным, руки держал в карманах брюк, будто не с преступниками разговаривает, а с хорошими знакомыми.– Откуда у тебе вдруг такая забота? Давно ли ты заделался у провожатые?

— Вы шо, товарищ начальник. Ни в коем разе. Куда там лепить? Люди знают, шо вы далеко не дурак! — Жора маленькими шажочками начал двигаться в сторону Мони, который с появлением Сироты вдруг резко почувствовал себя лучше. Моня даже встал на ноги, хотя при этом его кривило и тянуло куда-то в бок.

— Та я и в близи далеко не идиёт. — Усмехнулся Сирота. А потом вдруг со всей дури гаркнул. — Ну-ка ша отседова!

Это было так громко и так неожиданно, что я сам чуть не сорвался с места.

— Мы только хотели трошке помочь, Лев Егорыч. И усе. — Жора одной рукой подхватил под локоток своего товарища, а вторую поднял вверх, демонстрируя майору чистоту намерений. — Мы вообсче идем от Дядьки. Ну, вы же знаете Дядьку. Как культурные люди играли тама в шахматы. А тут этот гражданин. Он так плакал, товарищ начальник, так плакал…Мол, не бросайте, люди добрые, покажите дорогу. Ну разве же мы могли пройти мимо?

— В шахматы? Какие шахматы, Жора? Я зараз чую, как от тебя пахнет самогонкой. — Сирота остановился, хмуро наблюдая, за этой парочкой, которая медленно пятилась назад.

Я, кстати, тоже наблюдал, и если бы можно было охренеть сильнее, чем уже произошло, то сделал бы это повторно. Просто грабители общались с начальником отдела по борьбе с бандитизмом, будто они очень хорошие знакомые. И он, кстати, общался с ними так же. А они, на минуточку, вроде как находятся по разные стороны баррикад. Теоретически, майор должен сейчас вынуть оружие и арестовать их. Ну, чисто если по уму.

— Так а чем от меня должно пахнуть, Лев Егорыч? Шахматами? — Жора покрепче ухватил Моню и пятиться они начали с еще большим интузиазмом. Я так понял, товарищи-грабители очень сильно хотели оказаться подальше от Сироты.– Усе, мы уходим. Считаете, шо нас ужо тут нету. Вы ж только проводите гражданина. А то он сильно расстроенный.

С этими словами Жора развернулся сам, развернул своего подельника, и они рванули туда, куда совсем недавно удалилась Маруся.

— А вот я не понял… — Проводив эту парочку взглядом, до тех пор, пока они совсем не исчезли из поля зрения, Сирота повернулся ко мне. — Капитан, ты идиёт или как? Ты за каким лядом шлёндаешь по парку с чемоданом? Может, надо было сделать объявление по радио? Мол, так и так, граждане бандиты, приходите на свиданку, у мене есть шо вам предложить. Ты шо, не был у тети Миры?

Глава 7

— Циля! Ты шо, отодрала кусок от газеты?! А ты ее печатала, ту газету? Циля! Шо ты там пишешь?

— Посмертную записку, мама! Ви не даёте мене жизни. Зачем мене такая жизнь, я вас спрашиваю?!

— Пиши разборчиво, а не как у прошлый раз, какие-то каракули! Два часа дядя Гоша читал, шо то било. Нихто так и не понял, шо ты пошла топиться. Не дошла таки, но я тратила нервы, а дядя Гоша тратил свои глаза. Разборчиво пиши! Шоб люди знали твою черную неблагодарность! Ви слышали? Нет, ви слышали? Эта неблагодарная Циля вгоняет маму в гроб!

Я открыл глаза, посмотрел на облезлый потолок, вздохнул. В первую очередь меня сам потолок и огорчил. А вернее то, что с ним осталось все по-прежнему. Он не изменился. Тот же самый блевотно-грязно-серый цвет и разводы, будто кто-то в этот потолок делал всякие непотребства. Например, мочился. Потому что форма пятен вызывает много вопросов.

Очень, очень жаль…А я надеялся проснуться дома или, на худой случай, в больничной палате…Даже этому был бы рад.

Во вторую очередь, огорчило, что за окном разворачивалась очередная драма. И хрен бы с ним, мне нет никакого дела до посторонних людей. Но, к сожалению, эти посторонние люди свято верят, будто сор не просто надо выносить из избы. Его необходимо выметать огромной метлой. Здесь так принято, что ли, не пойму? Почему они не ругаются дома? Почему непременно нужно выходить на улицу и скандалить там? У меня сложилось впечатление, ругань — какой-то отдельный вид искусства в этом городе. Они прямо соревнуются между собой, кто кого изощреннее зачмырит.

— Господи, ну, зачем так орать…

Мой вопрос, само собой, остался без ответа, потому что в комнате никого кроме меня не было. Я потянулся, приподнялся на локтях, пытаясь славиться с мыслями. В башке моментально взорвалось — чемодан!

Я подскочил на месте, перевернулся на бок и заглянул под кровать

— Фух, блин… Стоит, родненький…

Чемодан был на месте. Там, куда я его засунул. Вообще, честно говоря, когда укладывался спать, возникла мысль положить его возле стенки, прямо в постель. Правда я эту мысль сразу же пинками прогнал из своей головы. Совсем крыша поехала с этим дурацким чемоданом!

И главное, хрен пойму, почему? Я вообще никогда не относился с таким фанатизмом к вещам. Даже к тем, в которых лежит до хрена денег. По идее, я вообще должен хотеть совсем наоборот, избавиться и от чемодана, и от бабла. Почему? Да потому что, твою мать, 1946 год совсем не располагает к личному обогащению и процветанию.

Я эти деньги не смогу ни использовать, ни показать кому-то, ни потратить тупо на бытовые блага. А в этом городе — особенно. У меня такое ощущение, здесь на одном конце чихнешь, а на другом через минуту скажут, что ты обосрался. Да еще приукрасят подробностями и деталями.

А вот наличие у капитана Волкова, скромного фронтовика, такого баблища вызовет вопросы. Причем, вовсе не у горожан или соседей.

Я напряг память, вспоминая, кто, если что, придёт задавать эти вопросы. НКВД или какой-нибудь СМЕРШ? Военный человек все-таки.

С другой стороны, кто бы не пришёл, я потом очень долго ни с кем не смогу разговаривать по причине своего отсутствия в мирной жизни и присутствии в местах не столь отдалённых. Это — в лучшем случае. А так-то, вполне возможно, что вообще запишут в предатели и к стеночке отправят. Поэтому, для любого нормального человека в моей ситуации, чемодан с деньгами — большая проблема. Так чего же я за него ссусь кипятком? Ответа, к сожалению, нет. Зато есть четкая, намертво укоренившаяся в башке, мысль — чемодан надо беречь.

Я посмотрел на часы, которые лежали рядом с подушкой. Снял их с руки перед сном, чтоб не мешались.

— Твою мать…

Стрелки однозначно намекали, время еще очень раннее. Если говорить более точно, половина восьмого утра. Половина! Восьмого! Утра!

Я подтянул одеялко, спрятался под него с головой и попытался снова уснуть. Однако, в этом доме, похоже, свои правила. И самое главное правило — если проснулась тетя Мира, а один из голосов принадлежал именно ей, то хрен вам, товарищи жильцы, нормального сна. И главное орала она так громко, так вдохновенно, с такой самоотдачей, что у меня складывалось полное ощущение ее присутствия прямо под окном. Впрочем, отчего же под окном? Не нужно умалять достоинства этой женщины. У меня складывалось ощущение ее присутствия прямо в комнате, рядом с моей кроватью.