Капитаны судьбы

Причём, в силу своей невероятной ушлости, он моментально перенял у нас прием с доходными домами. Те земельные участки, что мы не успели выкупить, он теперь выделял только при условии пожертвования определённых сумм на учреждение и содержание школ. Ну да тут я даже особо бодаться не стал. Образование в этих краях однозначно работало на мои цели. А выиграть у нас конкурсы на застройку было проблематично, ведь у нас в этих краях были самые дешёвые стройматериалы и железная дорога. Потому и случилось такое всего трижды. Первый раз от неожиданности, второй — по дурости заказчика, впоследствии разорившегося и перепродавшего свой дом нам же, а третий — просто потому, что доходный дом в Лоухи мне был совершенно не нужен. Ну не было у нас там ни компаньонов, ни собственных деловых интересов.

Сентябрь отметился семейными переменами. Началось с того, что моя дражайшая половина вдруг обняла меня и счастливым шёпотом уведомила, что я скоро стану папой. Через недельку аналогичной радостью поделились Гребеневичи. Но круче всех отметился старший из Горобцов.

Началось все с того, что американцы прислали к нам целую делегацию, переговорить насчёт поставок взрывчатки для предстоящего строительства Панамского канала. Я предложил провести им экскурсию по цеху производства тротила. Ну и пригласил кучу наших важных шишек. Сандро с супругой приехал, губернатор был, заглянули и Менделеев с дочкой Любочкой. Прибилась и куча других любопытствующих, среди которых отмечу разве что свежеиспечённого выпускника Михайловской артиллерийской академии Владимира Рдултовского. В тот момент он мне запомнился лишь тем, что Семецкий, знакомя нас, с нажимом в голосе добавил: «окончил с отличием». Откуда мне было тогда знать, что судьба свела нас тесно, и мы то и дело будем сотрудничать в течение не одного десятилетия?

От Холдинга были я с женой, тесть, братья Горобцы полным составом, Семецкий и отчего-то Гольдберг с женой.

Провести экскурсию я поручил Степану. Пора ему было привыкать выступать на высоком уровне. Ну а если и сказанёт что-то не то, то не так и страшно, я, переводя американцам, поправлю.

Одного я не учёл. Присутствия Любочки. Дмитрия Ивановича Стёпка обожал давно и преданно, но теперь, похоже, перенёс обожание на Любочку. Сложились вместе пиетет перед Менделеевым, юношеские гормоны и обаяние симпатичной девушки[21].

В результате у Степана напрочь снесло крышу. И он вместо серьёзной экскурсии начал отчаянно форсить перед дочкой Менделеева. Его лекция была изложена в эпическом стиле, как история борьбы отважного рыцаря Триоксида Серного со злобным драконом по прозвищу Ашдвао.

Мне же вместо перевода пришлось править эту сагу по химическим мотивам в серьёзный текст. К счастью, это было не очень трудно, так как, если отбросить мишуру, то излагал Степан самую суть процесса.

Закончил же он историю эпизодом в стиле «легенды о Данко». Мол, на последнем этапе самоотверженный Триоксид «сам вырывает себе сердце» — за счет перегонки получают обогащенную серную кислоту, которую отправляют в начало — на насыщение новым Триоксидом, а обедненная часть «умирает», превращаясь в алюмонатриевые квасцы. «Чтобы даже смертью своей служить людям!»

Но усилия его были вознаграждены. Любочка, всю экскурсию не сводившая со Степана восхищённых глаз, по окончании прочувствованно произнесла: «Стёпа, да вы — поэт!» И от чувств поцеловала в щёчку. При всех.

А в декабре мы уже справили их свадьбу. Натали мне сразу сказала: «Милый, придётся нам местный театр как-то усилить. И съёмку фильмов начать. Нельзя же нам будет Степушкину жену в столицы отпускать! А она видит себя в жизни только актрисой. Так пусть здесь и блистает!»

Мне оставалось только кивнуть…'

Беломорск, 28 декабря 1902 года (10 января 1903 года), суббота, после обеда

— Аа-а-а! А-а-а! Ещё! Ещё, всё, хорош!

Теперь аккуратно сесть, дать организму сориентироваться, потом встать, быстренько нырнуть в маленькую дверцу в предбаннике и…

— А-а-а-а! Хор-ро-шо-о-о-о то ка-а-ак!

Повалялся немного в снегу и обратно в предбанник. Там укутался обтёрся насухо, укутался в простынь, теперь всё, банный этикет соблюдён, можно и к столу!

— Вот, Юрий, совсем другое дело! Теперь вы выглядите человеком! Говорил же я, баня — великое дело!

— Вы, как всегда, правы, уважаемый Фань Вэй! Тем более, что ваш Братец Ксу парит даже лучше незабвенного Малыша Яна!

— Оправдывает своё имя[22]! — улыбнулся мой китайский приятель. — Джиан, внучек, чего ты в сторонке стоишь? Подойди, чай пить будем, разговаривать…

Ага, значит всё, отдых закончился, снова дела. Да и не могло быть иного. Раз собрались только узким кругом — сам глава местных китайцев, его «лейтенант» Братец Ксу да внук-наследник, потихоньку начинающий не просто входить в курс дел, а принимать участие в совещаниях старших, значит, разговор предстоит непростой. Впрочем, сначала мы вволю попили чая. Русского, из самовара. Глава местных «Старших братьев» не только активно призывал китайских переселенцев ассимилироваться, учить русский язык и культуру, но и сам от этого не отлынивал. Единственное послабление, которое он позволил — чай подавали без сахара. Хочешь сладкого — вот в сахарнице кусочки лежат, пей вприкуску. Но я не стал, а другие и не захотели.

— Может, пивка? — снова предложил хозяин. — Вы же, Юрий, в Нью-Йорке любили после баньки.

— Так то когда было! — хмыкнул я. — Годков-то прибавилось, до возраста Христа считанные месяцы остались! Так что не стоит портить беседу. Каковы результаты вашей поездки?

— Не очень хорошо, Юрий, не очень! Братья говорят, что поток переселенцев-христиан иссяк. Восстание подавлено[23], революционеры скрываются, поэтому у христиан больше нет повода ехать куда-то за тридевять земель, их заманивают на русские железные дороги, чтобы возместить потери. И платят даже больше, чем раньше.

— Черт! — не сдержавшись, я врезал кулаком по столу. К счастью, стол был не лёгкий китайский, а массивный и прочный, в русском стиле, так что только стаканы укоризненно звякнули в подстаканниках. — Простите, не сдержался! Но вы же понимаете, что разрешение на ввоз иных рабочих мне не получить?

— Понимаем, Юрий. И руководство Братства тоже понимает. Но оно привыкло к потокам серебра, текущим от нас. Так что мне поставили задачу — поток не должен оскудевать, несмотря ни на что!

Молодой Джиан что-то выкрикнул по-китайски, а я только присвистнул! За прошедшие пять лет мы перевезли сюда тридцать семь тысяч китайцев. И за каждого Братство получало деньги. Поначалу рублей сорок пять-шестьдесят, но потом они повышали ставки. Так что, только ихэтуаням за эту пятилетку я выплатил через Старших Братьев около двух миллионов рублей. И ещё непосредственно Братству, за их помощь — около миллиона. В среднем получается тысяч по пятьдесят в месяц.

Разумеется, помимо этого Фань Вэй и его люди получали долю с поставок сюда традиционных китайских продуктов, с переводов денег на родину, имел долю с китайских прачечных, открывшихся по всей России и за рубежом, с китайских ресторанчиков и чайных, с водорослевых ферм, с клубов по обучению китайскому боксу, вполне сравнимому у нас по популярности со знаменитым джиу-джитсу, с ракушечных и червячных ферм, инкубаторов и птицефабрик… И делился с Братством. Переводы делались через структуры Рабиновича, я был в курсе их размеров. Чтобы выполнить требования руководства, Фань Вэй должен почти утроить доходы своего филиала. А сделать это его организация может только одним способом — нарушив наш старый договор и занявшись откровенным криминалом, поощряя и крышуя опиумокурение, азартные игры и проституцию, а также занявшись рэкетом китайских предприятий и работников.

Я посмотрел старому китйцу в глаза. И вдруг понял, что мои мысли — не тайна для него. Напротив, именно к ним он и хотел меня подтолкнуть. То есть, он не собирался идти этим путём. Но и отказать Братству непросто, очень непросто.

— Нет, внучек, они вовсе не сошли с ума! — по-русски ответил Джиану дед, и продолжил, подтвердив ход моих мыслей. — Просто им некуда деваться. И нам тоже. Революция переживает трудные времена, и денег нужно ещё больше, чем раньше. Хотя бы на то, чтобы сохранить Общество и движение.