Капкан для Бешеной

Дверь приоткрылась почти сразу же, ничьего голоса Даша не услышала. Видимо, открывший моментально отступил в глубь прихожей – Воловиков тут же вошел, уверенно, не оглянувшись.

Они остались ждать. Закурили для скоротания времени. Этажом ниже орал телевизор, прогудел лифт, уплывая вверх. Чуть погодя этажом выше хлопнула дверь, щелкнул ключ, застучали уверенные шаги. Оба прислонились к стене, приняв раскованный вид самых что ни на есть здешних людей.

Спускавшийся оказался субъектом лет пятидесяти в хорошем пальто, дорогой шапке и при очках в тонкой позолоченной оправе. Проходя мимо, покосился опасливо и ускорил шаг.

– Неужели у нас вид такой? – хмыкнула Даша.

– Нынче народ всего боится…

Неспешно тащились минуты. Выкурили по второй, давя окурки подошвами и старательно зашвыривая их в угол, за шахту лифта. Снизу примчался небольшой эрдель, поплясал рядом, потыкался носом, крутя жалким обрубочком хвоста, унесся наверх. Следом гораздо медленнее тащилась хозяйка, определенно разменявшая вторую полусотню дамочка в неплохой шубе, со склочной физиономией.

И тут же оправдала Дашины догадки – приостановилась, поджала губы:

– А вы другого места не нашли, где курить? Всю площадку загадили, молодежь…

Пожалуй, не имело смысла притворяться перед этой Горгоной влюбленной парочкой – получилось бы только хуже, можно было нарваться на лекцию об упадке нравов нынешней молодежи, как пить дать…

– Я вам, девушка, говорю!

Даша обаятельно улыбнулась, освежила в памяти парочку фраз из разговорника, проштудированного во время парижской одиссеи, чуть развела руками:

– Же не компран па, же сюи этранже… У э ле салон де куафюр ле плю прош, мадам? [1]

1

Я не понимаю, я иностранец. Где здесь ближайшая парикмахерская, мадам? (франц.).

Мадам обозрела ее в некотором замешательстве, но, судя по всему, французскою мовой не владела совершенно. Пожала плечами, скривилась и пошла себе восвояси.

– Голову даю, супружница очкастого, – прошептал Славка. – Совершенно тот же звук ключа в замке. Жалко бедолагу…

Дверь загадочной квартиры отворилась, к ним спустился Воловиков – без пальто и шапки, без папочки, все с той же озабоченной миной на лице.

– Отбой, – сказал он тихо. – Можете отправляться по домам. Михалычу скажите, чтобы тоже уезжал. Меня потом отвезут. Ну, живенько! Так уж вышло… И возле дома не торчать, понятно? Приказ.

Повернулся и, чуть ли не прыгая через две ступеньки, поднялся к двери, громко захлопнул ее за собой.

Оба, переглянувшись, побрели вниз. Ни особого разочарования, ни любопытства Даша не испытывала – случались ситуации и заковыристее. Если шеф посчитает нужным что-то рассказать, расскажет. Если нет – перетопчемся…

Передав Михалычу распоряжение шефа, она первой пошла к машине. Вставив ключ в замок, не удержалась, все же задрала голову. В кухне свет погашен, горит только в комнате, выходящей на балкон. Самые обычные занавески, задернуты плотно. Ничего интересного или зловещего…

Глава пятая Когда умирают свои

Машина летела в нелюдском завывании сирены и мертвенном, бледном полыхании сине-красных огней – так, словно сидящие в ней задались целью предотвратить конец света. Даша терпеть не могла выезд «под фанфары», но сейчас, забыв о прежних пристрастиях, понукала водителя чуть ли не матами. Шофер, как ему и полагалось, творил чудеса, швыряя машину в любой наметившийся промежуток, вылетая на тротуары. Дашу мотало, как лягушку в футбольном мяче – привязалось читанное где-то или слышанное сравнение, – она, уцепившись за петлю над дверцей, вся подалась вперед, словно могла этим прибавить машине прыти.

И постепенно то, чего она подсознательно боялась, становилось реальностью. Сначала, когда в дверь отчаянно затрезвонил шофер, времени думать не было – наспех оделась, пристегнула кобуру и понеслась по лестнице, подгоняемая всего двумя словами, которые водитель чуть ли не проорал: «Воловикова замочили!»

Потом, когда машина помчалась, появилось время, чтобы подумать. Потому что они неслись по вчерашнему маршруту – на Каландаришвили, мимо магазина автозапчастей, мимо магазина джинсовых шмоток с горевшей круглосуточно сине-красной неоновой вывеской… Сначала можно было убаюкивать себя отчаянным стремлением к тому, чтобы все оказалось диким совпадением, что это произошло в другом месте. Однако, когда машина под отчаянный визг тормозов свернула на Короленко, метнулась к стандартной панельной девятиэтажке – той, вчерашней, – не осталось надежды…

Тот самый подъезд. Из-за того, что асфальтированная дорожка была узкой и тесной, казалось, будто машин там стоит немеренное количество, хотя, если прикинуть наспех, не более полудюжины…

Даша кинулась в подъезд, загрохотала по ступенькам, локтем отшвырнув незнакомого сержанта, дернувшегося было заступить дорогу. Дверь той квартиры – в самом деле, сорок шестая – была приоткрыта, на площадке хмуро курил долговязый проводник в форменном бушлате без погон, а рядом сидела его овчарка со столь равнодушным видом, словно прекрасно понимала, что работы для нее не предвидится.

Прихожая – чистенько, уютно, никаких особенных выкрутасов. Краем глаза Даша заметила на вешалке рядом с ярко-желтым пуховиком, женским, похоже, пальто Воловикова, а рядом с черно-бурой ушанкой – его коричневую формовку. Заглянула в полуоткрытую дверь. В комнате кучковались человек восемь, в форме и в штатском, она узнала некоторых, а среди незнакомых наметанным глазом моментально выделила понятых – по особой, неповторимой скованности. Здесь его не было.

Вторая дверь, слева. Даша схватилась за круглую ручку, сверкавшую фальшивой позолотой, потянула, толкнула, когда это ни к чему не привело, повернула направо. Ручка не поддалась.

– Налево, – подсказал кто-то сзади. – И на себя.

Мельком оглянувшись через плечо – ага, Витя Вермуш из районного угро, – она повернула ручку влево. Эта комната – поменьше, особенного беспорядка незаметно, разве что там и сям разбросана одежда, мужская и женская. Две почти пустых бутылки на столе, пара тарелочек с убогой закуской, посреди стола – длинная нагайка из темно-коричневых кожаных полос. Гильза от пистолетного патрона, еще гильза, еще…

Потом только она набралась духу взглянуть на труп, который она никогда в жизни не рассчитывала увидеть. Видеть шефа таким отчего-то казалось столь же противоестественным и нелепым, как если бы она узрела вдруг со стороны собственное остывающее тело.

Крови было не так уж много, и она давно успела подсохнуть. Воловиков, сыскарь от Бога, лежал на спине, подогнув голые ноги, в одной рубашке, застегнутой на пару нижних пуговиц.

Сознание раскололось надвое. Одна половинка выла в дикой, нечеловеческой тоске, другая деловито и профессионально оценивала увиденное. Одна пуля попала в лоб над правым глазом, еще две угодили в грудь – но, судя по длинному, узкому подтеку, видневшемуся из-под спины, была еще и четвертая. Вполне возможно, она-то, четвертая, как раз и была первой выпущенной: выстрел в спину, человек, еще не успев ничего осознать, всего лишь раненый не особенно тяжело, разворачивается к стрелявшему, получает еще три пули – раз, два, три, в упор!