Капкан для маньяка

– Не открывай глаза, не открывай, – прошептал он и поцеловал сухие, потрескавшиеся от жара губы.

Трясучий, лидер ореховской группировки, проснулся под утро в своем коттедже в Шувалове от острого чувства опасности. Люська, его умопомрачительная любовница, тихо посапывала во сне. Во всем большом доме была тишина. Что же его разбудило? Стряхнув с себя остатки сна, Трясучий осознал, что, прежде чем окончательно проснуться, он услышал звук подъехавшей машины. Кто мог приехать в такое время?

На ночном столике мягко заверещал зуммер переговорного устройства. Трясучий нажал клавишу, соединяющую с охраной.

– Шеф, Резаный приехал, говорит, дело срочное. Ну что, пустить?

Володя Резаный был вторым человеком в ореховской банде, правой рукой шефа. Если он приехал посреди ночи, дело действительно срочное. Не зря Трясучий чувствовал опасность… Он чувствовал ее давно – с тех самых пор, как связался с националами… Все умные люди говорили ему: нельзя лезть в политику! Бизнес – это бизнес. А политика до добра не доведет. Но националы имели очень хороший выход на армейские круги и снабжали Трясучего самым современным оружием взамен на оперативную поддержку и информацию…

– Пустить, – коротко ответил Трясучий.

Он зажег бра, осветив мягким светом огромную спальню и роскошное Люськино тело… Трясучий прикрыл Люську мягким одеялом, она не проснулась, только сонно чмокнула губами.

Володька показался в дверях. Его лицо, изуродованное длинным косым шрамом, которому он и был обязан кликухой, было подозрительно бледно.

– Что случилось, Вовчик? – настороженно спросил Трясучий, инстинктивно потянувшись к ночному столику, где у него всегда лежал пистолет.

– Гость к тебе, Леня. – Резаный посторонился, и из-за его спины показался сутулый пожилой мужик с дурашливой улыбкой на губах плохо выбритого деревенского лица.

– Это еще что за… – начал Трясучий, свирепея и мелко дрожа, что было у него признаком наступающего приступа ярости, который был хорошо знаком и его друзьям, и его врагам, но, не договорив фразы, он понял, кто пришел к нему в гости этой ночью. Он скатился с кровати, на лету снимая пистолет с предохранителя.

– Куда ж ты, паря, – с мягким укором сказал пожилой мужик, и со страшной силой брошенный им нож как гвоздем прибил к полу правую руку Трясучего. Охнув от боли, бандит постарался перехватить пистолет левой рукой, но Васенька уже был возле него, молниеносно преодолев разделяющее их расстояние, и хладнокровно-деловито, как опытный парикмахер, взмахнул вторым ножом, раскроив горло Трясучего от уха до уха и ласково приговаривая:

– Тихо, Ленечка, не суетися… Суета до добра-то не доводит.

Трясучий перевел тускнеющий взгляд на Володю и попытался что-то сказать, но вместо слов из горла хлынула кровь, и глаза его навсегда застыли.

Володя Резаный дрожащими руками сдернул со стола скатерть и покрыл ею мертвого шефа – он не мог смотреть ему в лицо.

– Вася, – он искательно заглянул в глаза старого убийцы, – ты Аркадию Ильичу скажешь, что я все сделал, как договаривались. Пускай и он тоже слово держит. А Трясучему так и надо – нечего в политику лезть…

– Верно, Володенька, верно ты говоришь, – Васенька с видимым трудом распрямился и потер поясницу, – нечего в ету политику лезть было. И Аркадию Ильичу все как есть передам, – с этими словами он коротко и страшно ударил Резаного, вонзив ему свой огромный нож под ребра, и повторил с мягким укором: – Все передам… как ты дружка своего продал и на смерть обрек… все передам.

Люська сонно пробормотала что-то и перевернулась на другой бок.

Николай Иванович Гудыма был человеком мечты. Всю свою сознательную жизнь он мечтал стать министром. В конце той исторической эпохи, которую теперь принято называть периодом стагнации, министерское кресло чуть было не раскрыло ему свои гостеприимные объятия, но тут очень не вовремя скончался его тесть, завотделом ЦК, и в кресло плюхнулся проныра-конкурент… А потом начались новые времена, и Николай Иванович вписался в новые условия игры, нашел свое место в жизни, но министром так и не стал. Зато он стал человеком, который очень много мог. Когда кто-нибудь из знающих людей вспоминал огромный оборонный концерн «Интеграл», он тут же вспоминал и Николая Ивановича Гудыму. Хотя тот и не был ни генеральным директором концерна, ни председателем правления, но именно он негласно дирижировал всем, что происходило на каждом из входящих в концерн заводов, в каждом конструкторском бюро или НИИ.

Если где-то в Воронеже нищим конструкторам выплатили зарплату за прошлый год – значит, Гудыма дал негласное распоряжение профинансировать какую-то разработку… Короче, он был тем, кого называют «серый кардинал».

Николай Иванович привык вставать рано. Пока он делал зарядку и принимал душ, ласковая, хорошо сохранившаяся жена приготовила завтрак. Он просмотрел газеты, не спеша оделся и взглянул на часы. Словно ожидая этого сигнала, от дверей подъезда позвонил по телефону его водитель и охранник в одном лице Сережа.

– Николай Иванович, можете спускаться.

Гудыма попрощался с женой и вышел из дома. Черная «Вольво», с успехом заменившая его прежнюю черную «Волгу», стояла на обычном месте. Задняя дверца была приоткрыта, но Сережа не стоял, как обычно, снаружи – его силуэт просматривался сквозь тонированное стекло на водительском месте. Николай Иванович, по утреннему времени благодушный и погруженный в сложные финансовые расчеты, не обратил на это внимания и спокойно сел на заднее сиденье машины. В салоне пахло кожей, дорогим табаком, хорошим мужским одеколоном и еще чем-то неуловимым, чуть сладковатым.

Машина тронулась, Николай Иванович приоткрыл окно и закурил.

– Сережа, на Вернадского! – сказал он водителю и похолодел.

Перед ним на месте водителя сидел не Сережа. Вместо привычного светлого ежика он увидел гладкие темные волосы. Николай Иванович схватился за ручку двери, но замок был заблокирован, да и прыгать из машины на полном ходу в его возрасте и физической форме было бы просто самоубийством.

– Кто вы? Чего хотите? – спросил Гудыма хриплым от волнения голосом.

Водитель не шелохнулся, будто не слышал вопроса.

– Где Сережа? – снова попытался Николай Иванович добиться хоть какого-то ответа.

Сережа был ему в общем-то безразличен, но ведь он только что звонил ему по домофону, значит, это он приехал на «Вольво». И тут он увидел Сережу. Точнее, он увидел кисть руки в белой манжете, высовывающуюся из-за правого переднего сиденья. Он понял, что это был за сладковатый запах, примешивающийся к знакомым запахам дорогого автомобиля. Хотя ему не приходилось раньше сталкиваться с подобными проявлениями насилия, но он каким-то инстинктом, шестым чувством, может быть, памятью своих диких предков понял, что именно так пахнет кровь. И так же ясно он понял, что никогда больше не вернется в свою уютную квартиру, никогда не увидит жену и уже точно никогда не станет министром.

Черная машина выехала на прямую улицу, в конце которой виднелся парапет набережной. Темноволосый водитель оглянулся на Николая Ивановича – его невыразительное восточное лицо лишило Гудыму последней надежды. Затем этот страшный человек распахнул дверцу и выскочил из машины на ходу. Ловко перекатившись, он вскочил на ноги и спокойно пошел к стоящим у тротуара «Жигулям». А большая черная машина, проломив ограждение и на мгновение зависнув в воздухе, рухнула в глубокую темную воду.