Капкан для призрака

– Вот здесь, в этом замке, – Эльза указала на скалу с развалинами, которую поезд почти уже миновал, – графиню Альтеринг, по решению суда, навечно замуровали в одной из комнат. Даже дверь была снята и заложена наглухо камнями. Оставили только маленькое окошечко, через которое она получала еду и воду. Так она прожила несколько лет, точно я не знаю, но недолго… Страшная жизнь и страшная смерть!

– Конечно, эта женщина была преступницей, но даже все ее преступления не оправдывают иезуитскую охоту на ведьм – сколько было тогда жестокости и мракобесия!

– Слава богу, мы живем в цивилизованное время!

Люся воскликнула это вроде бы серьезно, но Викентий все же уловил легкую иронию в голосе жены. Кивнул головой:

– Верно, нынче время великого подъема науки. Однако глубины человеческой психики – все еще тайна. И сейчас бывает всякое…

Он хотел добавить, что кому, как не ему, знать о преступлениях нынешнего времени, но вовремя одернул себя: он ведь аптекарь! Усмехнулся: все время забывает об этом – вот что значит расслабиться, отдыхать! Иногда он даже жалел, что придумал себе другую профессию, но ведь не признаваться же теперь? Неудобно как-то… А чтобы успокоить Эльзу, он добавил весело:

– Однако научно уже доказано, что проклятия по наследству не передаются!

Девушка тоже улыбнулась:

– Моя мама тоже это утверждает. И назвала меня Эльзой не только потому, что имя ей нравилось, но и специально – опровергнуть, что ли…

– Видите, мы с ней единомышленники! Науке надо верить.

Но Эльза покачала головой:

– Вряд ли подобные вещи подвластны науке. Наш род всегда ощущал это проклятие – пусть даже малую частицу, но все же отравленной крови.

– И в чем же это выражается теперь, в вашей семье? – Петрусенко, склонив голову набок, с любопытством рассматривал Эльзу. – На мой взгляд, вы спокойные, интеллигентные люди. Я бы даже сказал – слишком интеллигентные… по отношению к некоторым господам!

– Вы, наверное, правы, Викентий Павлович. И все же… есть в нашей семье тайна – плохая, позорная… Ой, мы уже подъезжаем!

Эльза слишком оживленно вскочила с места. Петрусенко понял, что она досадует на себя за излишнюю откровенность. Он тут же подхватил на руки Катюшу, стал показывать ей в окно дома Карлсруэ. Поезд тормозил на вокзальном перроне, все заторопились к выходу. Через пять минут Эльза уже была совершенно убеждена, что ее последним фразам никто не придал значения, о них просто позабыли. Но это было не так: Петрусенко хорошо их запомнил. И, незаметно поглядывая на девушку, он думал: «Семейная тайна… Какое-то позорное проклятие… Не о нем ли стало известно пройдохе Лапидарову? Не им ли он шантажирует этих славных людей?»

5

Под аэродром было оборудовано большое поле на западной окраине Карлсруэ. Когда коляска с семьей Петрусенко и Эльзой подкатила к нему, за легким штакетником, вокруг поля, уже собралось много людей. А к импровизированной входной арке один за другим подъезжали экипажи, высаживая все новую и новую публику. К прибывшим тут же подскакивали юркие билетеры.

На поле высились несколько шестов с яркими флагами и стояли два аэроплана. Сразу бросалось в глаза: один массивнее, с двумя пропеллерами, другой – одновинтовой, по виду какой-то хрупко-ажурный, из тонких фанерных реечек, на четырех небольших, словно игрушечных колесах. Кресло пилота, рычаги и руль располагались между верхними и нижними крыльями и были полностью открыты.

Викентий Павлович нес Катюшу на руках, и девочка, как только увидала аэропланы, закричала:

– Папа, я вижу деревянных птиц! Когда они полетят?

– Скоро, малышка, – ответил он. – Вот придут люди, сядут на них…

– Да, я знаю, их зовут летуны!

Все засмеялись. Петрусенко спросил Эльзу:

– Вы, как знаток аэронавтики, должны сразу определить: где чей аэроплан?

Девушка, не отрывая глаз от поля, на котором как раз появились две фигуры в кожаных куртках, быстро сказала:

– Тот, который с одним винтом, это «ЕР» – летательный аппарат Ермошина.

– Восхищен! – Петрусенко и в самом деле искренне поразился. – А вот и сам Сергей. Узнаете?

– Узнаю… – тихо сказала Эльза.

…Ей было четырнадцать лет, когда она впервые увидела в газете фотографию Сергея Ермошина и прочитала о знаменитом российском велогонщике. Лютцы жили тогда в городке Белая Церковь недалеко от Киева, отец выписывал «Киевские городские ведомости». Лиза, к удивлению отца, стала рьяной читательницей газет, первая просматривала «Ведомости», стала покупать в киоске журнал «Русский спортивный клуб». А через полгода, летом, увидела объявление о том, что в Киеве состоится велопробег с участием чемпионов Одессы, Ростова-на-Дону, Киева и других городов. Сергей Ермошин, носивший к тому времени звание чемпиона России, был в этих соревнованиях звездою первой величины… Лиза потеряла покой! Она должна была побывать на этих соревнованиях, увидеть своего героя! Но как объяснить это странное желание матери и отцу? Они просто отмахнутся, как от безделицы и глупости. А свою романтическую любовь она от всех скрывала. И девочка впервые в жизни обманула родителей: сказала, что подружка Маша Фрайерберг приглашает поехать с ней и ее родителями в Киев на день рождения кузины. Это была не совсем ложь: Маша с родителями и правда ехали в Киев за день до соревнований. Но Лизу они с собой не приглашали. Она сама попросилась поехать с ними, сказав, что ей нужно в Киев к тете, а родители одну не отпускают… На вокзале в Киеве Машины родители сели в экипаж и предложили Лизе довезти ее к тете. Никакой тети, конечно же, в Киеве у девочки не было, и она торопливо отказалась.

– Здесь совсем недалеко, я хорошо знаю дорогу!

Фрайерберги уехали, а она пошла бродить по городу. Впервые Лиза очутилась в большом городе одна. Но она бывала раньше в Киеве с родителями, и у нее были деньги – мама с папой дали на подарок имениннице и на обратную дорогу. Афишные тумбы города были обклеены объявлениями о завтрашних состязаниях, там же говорилось, что проходить они будут на ипподроме, указывалось, как проехать… День был хороший, теплый, девочка с удовольствием гуляла по улицам и днепровской набережной, отдыхала в зеленых скверах. Два раза она перекусила в бубличных, потому что зайти в трактир постеснялась.

Когда она последний раз приезжала в Киев с отцом, они останавливались в недорогом гостином дворе на Андреевском спуске. Туда Лиза и пришла уже вечером. Не стесняясь – за этот день она почувствовала себя самостоятельной и уверенной, – она объяснила дежурному, что приехала поступать ученицей в училище белошвеек, но уже поздно, в училище она пойдет завтра, а сегодня переночует здесь. Ей за двадцать копеек предоставили койку в комнате для восьми человек, и уставшая, полная впечатлений и совершенно счастливая девочка прекрасно выспалась за ночь. В десять часов утра она была уже на городском ипподроме. Купила входной билет без места, но в месте она и не нуждалась. Наоборот – она постаралась как можно ближе продвинуться к барьеру, огораживающему поле, превращенное в велодром. И ей это почти удалось: лишь один ряд людей оставался между ней и барьером.

Первыми соревновались спортсмены менее именитые. Их тоже поддерживали криками, но чувствовалось, что все ожидают сражения чемпионов. И вот наконец пять велосипедистов стали у стартовой черты. Раздался протяжный удар гонга, и буквально через минуту, со свистом рассекая воздух, пять машин, как пять молний, чиркнули мимо. И в тот же момент Лиза поняла, что она так ничего и не увидит! Сердце у нее забилось сильно-сильно. Нет, она не подумала о том, что обманула родителей, что провела целый день одна в чужом городе и – подумать только! – ночевала в гостинице сама, как взрослая! Обо всем этом Лиза даже не вспомнила – только жестокая досада, что она так и не увидит Ермошина, ведь он вот же, рядом! От этой мысли она враз забыла всю свою застенчивость, воспитанность и скромность. Локтями, плечами, всем телом она стала проталкиваться к барьеру. Кто-то вскрикнул, кто-то возмутился, кто-то хотел ее оттеснить… Но она уже намертво схватилась пальцами за железный прут барьера и в тот же миг увидела, как пять велосипедов завершили поворот и вышли на прямую, ведущую прямо к ней! Желтые узкие шины велосипеда Ермошина мелькнули, казалось, прямо у нее перед глазами, Лиза увидела напряженное, гибкое, прильнувшее к рулю тело, сосредоточенный профиль, ноги, бешено вращающие педали…

Еще пять раз Ермошин проносился мимо так близко, что, казалось, до него можно дотянуться рукой. Но вот оркестр, до этого игравший медленный вальс, перешел на марш, а потом совсем на бешеный галоп: спортсмены пошли на последний, финишный круг. Вот теперь-то и началась настоящая гонка! Вокруг люди размахивали шляпами, газетами, кричали: «Жми, жми, сильнее, обгоняй!..», называли имена своих кумиров. Многие кричали: «Ермошин! Серега!» Лиза, забыв обо всем, вместе со всеми кричала: «Ермошин!», а один раз крикнула: «Сережа!» И голова при этом закружилась у нее так сильно, что она чуть не упала.