Капсула времени

– Воры, всюду воры. Бандиты. Ничего нельзя и на минуту оставить, – кряхтела она изо дня в день.

Один раз бабулян со всей дури огрела меня по голове половником, потому что я заглянула в кастрюлю с кипящим супом на плите. Очень хотелось есть, но я была за что-то наказана и оставлена без обеда. Может, у нее там миллион варился, не знаю, но шишка была огромная и голова болела полдня. Ну и, конечно, в доме Райки я была бандитом номер один. Трах-бах, ваза полетела на пол. Бабка тот же час возникала передо мной как из-под земли, где бы она ни находилась. Райка была похожа на черную ворону – длинный, немного крючковатый нос и маленькие глазки-бусинки, злобно следящие за каждым нашим шагом и вздохом. Я до сих пор уверена, что ее голова, с седым, небрежно подколотым пучком, могла крутиться на 180 градусов. Вот уж кому точно надо было покрутить башкой на конкурсе Гиннесса, так это ей, сорвала бы джекпот. Она видела все, каждый наш шорох, любое движение. Я была совсем мелкая, не очень помню детали. Но, кажется, бабка Райка воспитывала меня, как садист-ученый собаку – не слушаешься, жрать не дам. Соседи у нас в той деревне были хорошие, иногда подкармливали меня. Так вот одна из особенно сердобольных тетушек, тетя Зина, часто угощала меня пирожками и рассказывала, что мою Мамзель бабка родила на старости лет, что-то там за сорок ей уже было. Нашла какого-то дальнобойщика и с чисто практической целью заимела от него ребенка – ей нужен был раб, который досматривал бы ее в старости. Но Мамзель, видать, быстро прочухала, что дело пахнет керосином, и в свои семнадцать послушная Райкина дочь (а жрать захочешь, станешь как шелковая, это я на себе проверила) выкинула фортель. Получив школьный аттестат и золотую медаль, моя Мамзель вприпрыжку сбежала от Райки с молодым водилой грузовика. Этот придурок по случайности пробил колесо неподалеку от их деревни. Таким образом Мамзель, можно сказать, продолжила семейную традицию плодить шоферских детей, чего бабка ей, ясен пень, не простила никогда. По мнению Райки, молодая девушка должна была всю жизнь посвятить себя тому, чтобы стирать бабкины портки и тереть до блеска сковородки. И когда мать вернулась домой уже с приплодом (да, кстати, еще бабка называла меня – Приплод), тут мы с Мамзелью обе влипли по полной.

– Пошла вон, проститутка! – била она меня по рукам с утра до ночи. А один раз захлопнула свой мерзкий, воняющий злобной старостью комод так, что переломала мне пальцы. Мамзель ее боялась до смерти. Я не шучу, реально от Райкиного окрика у нее подкашивались ноги и синели губы. Один раз, не помню из-за чего, у них на кухне случилась свара. Бабка по старой памяти решила отмутузить Мамзель за волосы и стукнула ее для пущего воспитательного эффекта головой об косяк. У той пошла кровь из виска, но бабке все было мало, и она уже собралась приложить ее об дверь еще разок. Тогда я схватила нож с разделочной доски и приставила к бабкиной тощей шее. Бабка на днях во дворе меня учила, как надо резать кур. Мне тогда, кажется, лет восемь было. Помню, как мелькнула мысль – а что делать, если бабка с отрезанной башкой начнет, как те куры, бегать по комнате и булькать из шеи пузырями. Вот это была бы, пожалуй, реальная жуть. Я сказала: «Целься в сердце или в легкие… Только не в лицо, если клиента не опознают, то не заплатят». Это фраза из моего любимого фильма «Леон», я знаю его наизусть. Бабуля как-то сразу присмирела и отпустила Мамзель. А на меня зыркнула своими вороньими глазками и прокаркала: «Чтобы духу вашего тут больше не было!» И так бочком, бочком от меня щимится. Ну, мы, конечно, свалили от нее побыстрее, пока бабуля по одному нас ночью не передушила. Жили у каких-то друзей, даже помню, разок на лестничной площадке ночевали у мусоропровода. А потом Мамзель привезла меня к дяде Лео, Васькиному папику, и там мы остались надолго. По слухам, бабка Райка нас прокляла. Мать первое время частенько плакала, говорила, что зря я так с бабкой поступила. Мол, Мамзель перед ней виновата, не оправдала надежд. А теперь все скажут, что мы старушку-божий-одуванчик, приютившую сирот, пытались прирезать в собственном доме. Я говорю Мамзели: «Мне наплевать, кто там что скажет. Этот «одуванчик» мне пальцы переломал так, что я месяц в гипсе гоняла, а тебя чуть об дверной косяк не убила. В чем мы виноваты перед ней?»

А Мамзель занудила свою вечную отмазку: «Ты еще маленькая, ничего не понимаешь, лезешь не в свои дела, и бла-бла-бла».

Мне уже десять. На похоронах Райки Мамзель говорит, что на самом деле бабка была прекрасным человеком. Большой души женщина. Чуткая, щедрая, всеми любимая (тут я чуть со стула не падаю). Конечно, к старости все отрицательные качества человека усиливаются, были и у бабули некоторые проблемы, но в целом Раиса Сергеевна всегда будет служить нам примером доброты и терпения. Терпения и доброты, е-мое! Терпение бабки Райки я лично испытала на своей шкуре не раз. Я понимаю, что Мамзель с поминальным бокалом в руке хочет красиво выглядеть перед родственниками. Ее кок на голове печально свесился влево и подколот черным бантиком с белоснежной жемчужиной. Слеза картинно капает в бокал. Я говорю: «Тогда я, мама, пожалуй, запасу пару баночек яда для тебя, на случай некоторых проблем с терпением. В старости, разумеется. На всякий случай». Мамзель так странно на меня посмотрела и отошла в сторонку, горестно покачивая коком.

– Дочь сатаны, исчадье ада, – нарочито громко шипит ей в ухо мой дядька Коля. Этот придурок все еще надеется на бабкино наследство. – Говорили тебе, Марина, делай аборт. Не растут от осины апельсины. Слыхали, что ее девка бабулю чуть не прирезала? – это уже в ухо соседке, жирной тетке с пошлой черной вуалькой на крашеной рыжей башке. – Покойная мамочка мне рассказывала, что дьяволенок приставил ей нож к горлу и говорит с ухмылкой: «Все, бабуля, конец тебе пришел». Представляете?

– Ужас-ужас! – трясет вуалькой тетка, с опаской косясь в мою сторону.

Ну что с ним сделаешь, с дядей Колей?

После похорон я пристала к Мамзели как репей. Мне было важно понять, что происходит вокруг и почему я все время оказываюсь в дураках.

– Элоиза, доченька, надо уметь прощать. Твоя бабушка была глубоко несчастный человек. Она очень меня любила, а я ее предала. В жизни, доченька, надо уметь терпеть. Такая у нас судьба.

– У кого это, у нас?

– У нас, женщин. Только терпение поможет тебе в этой жизни. Пока ты маленькая, все хорошо. Но в жизни предстоит немало испытаний, детка.

– Ты с ума сошла! Как можно терпеть ТАКОЕ? А если бы она зажала мою голову в комоде и давила бы, пока не треснет череп, ты бы тоже терпела?

И знаете, что она сделала? Снова закурила свою дурацкую вонючую мятную сигарету. Молчала, глядя в окно, курила и кашляла. Это был самый ужасный ответ в мире. Лучше бы она несла любую чушь про то, как она принесла бы гранатомет и размазала бабку по стенке. Да так, чтобы ее мозги еще долго висели на обсиженном мухами потолке. Но Мамзель в ответ только пускала кольца дыма. И так у нас было всегда. Ненавижу ее за это. Я до сих пор не понимаю, каким образом моя мать – дочь Райки, а я – дочь своей Мамзели. «Кукушка кукушонку купила капюшон». Зачем птица это сделала, кто-нибудь задумывался? Чтобы никто не видел, что кукушонок – вылитый какаду, ну или, там, фазан. Бабка вот вороной оказалась. А мы с Мамзелью даже внешне разные. Мамзель – хрупкая блондинка, а-ля Барби. У нее длинные кудрявые волосы и голубые глаза. Ей больше всего идет, когда она не делает никаких причесок и не красится, но она обожает заниматься собой. Может часами торчать у зеркала и намазывать слоями косметику, будто масло на бутерброд. У меня волосы темные и прямые, а глаза серые. Я ношу челку до глаз и отрезаю волосы до плеч, а иногда и короче, чтобы пореже причесываться. Мне нравится, что я похожа на Матильду из «Леона-киллера», такая же худая и злая. «Бородатое» такое кино, но очень клевое. Часто в гимназии я тоже мечтала явиться к директрисе с коробкой из-под пиццы, начиненной взрывчаткой. Но все по порядку. Все же бабка Райка далеко не самое страшное, что случалось со мной в жизни. Хорошо, что потом Лео научил меня никого не бояться и бить первой (уж прости, придется про тебя немного тоже рассказать). Он был реальный чел, мой отчим. В отличие от Мамзели никогда не ныл про терпение, а вместо этого учил меня действовать. Его звали Леопольд, как дурацкого мультяшного кота, поэтому я переименовала его в Лео, чтобы звучало солиднее. Ну, и почти что Леон, как в моем кино. Пожалуй, Лео был один из немногих взрослых, кого можно уважать. Он учил меня, что страх – это такой клещ, который залез к нам в голову и сосет кровь. А чтобы победить мерзкую тварь, надо выкинуть его из головы. И способ тут работает только один – поджечь страху задницу воском в своей голове. Чем я и занималась последние несколько лет. Дядя Лео учил меня сражаться с одноклассниками, с пацанами с района из банды Говнюка, с директрисой и прочими гадами. Он лазил со мной по веревочным паркам, чтобы побороть мой страх высоты. И когда я орала, повиснув в середине пути на шатких перекладинах, стебался надо мной, злил меня, кричал: «Эй, трусиха, ты чего застряла?» И тогда я доставала свой огнемет и с криком «банзай!» жгла своего клеща, к ядреной фене. Один раз Лео устроил дикий скандал в бассейне. У нас в школе были прыжки с вышки, и в тот момент, когда надо было прыгать, мне стало страшно до жути. Я стояла и ревела в голос. Тренер вначале просто орала на меня снизу, а потом стала тыкать палкой. Видели, может, у них у всех есть такое жуткое оружие – длинная алюминиевая палка с крюком на конце. Якобы для того, чтобы вытаскивать утопающих. Как же, кто в это поверит, только полный идиот! На самом деле это тайное оружие подобных теток. Когда никто не видит, они бьют ими детей по голове, чтобы те плыли быстрее. А самое лучшее для них – это попасть прямо в мозг ребенка и там немного пошурудить этой железякой. Так сказать, для полной гарантии. Сквозь слезы я смотрела, как этот монстр в отвисших трениках беснуется внизу, размахивая оружием. Когда тетка прооралась и стала тыкать в меня крюком, пытаясь попасть по ноге, меня затрясло от страха и холода. Зубы выбивали барабанную дробь, но тетка с крюком казалась мне еще страшнее, чем развернувшаяся бездна под ногами. Одноклассники, как жабы на болоте, сбились в кучу и мерзко квакали-хихикали внизу, показывая на меня пальцами.

И тут дядя Лео, который приехал меня забрать пораньше, потому что мы договорились в этот день сходить в кино, увидел через окошко в коридоре это шоу. Недолго думая, он отпихнул мерзкую тетку с крюком, взлетел по лестнице ко мне на вышку и набросил на меня свой длинный плащ. К тому моменту я уже окончательно посинела от холода и ужаса и напоминала баклажан в красной шапочке.

– Пойдем вниз, все в порядке. Я с тобой, ничего не бойся, – сказал он.

Но тетка снизу позвала еще двух таких же крюкастых, и ситуация усугубилась. Я отрицательно покачала головой, слезы градом катились из моих глаз.

– Тогда полетели.

Он протянул мне руку, и мы прыгнули вниз, в пучину Вселенной. Плащ раскинул свои крылья, на которых мы все летели и летели сквозь вечность. Мимо пронеслась удивленная рожа Жирдяя из пятого «А», а также перекошенные морды тренерш. И мне стало вдруг так хорошо и спокойно. И ни капельки не страшно. Даже когда раздался громкий плюх и тетки заверещали как сирены. А охранник бассейна закричал, что позвонит в полицию, потому что дядя Лео не снял грязные ботинки перед плаванием и не помылся мочалкой в душе. Но нам было наплевать. Мы шли по Невскому проспекту, и ты отчаянно хлюпал ботинками, Лео. Теперь они были вполне себе чистые. И еще мы два дня сушили и разглаживали утюгом твой паспорт. Вот такой ты был мужик, Лео, реальный ковбой. Это я на всякий случай записала. Фиг знает, вдруг в далеком будущем ты станешь унылым кроликом и не будешь больше меня учить жечь клещей со всей дури. И еще я хочу сказать, что даже ты, дядя Лео, при всем уважении, ни разу не упоминал про призраков. Тетки-тренерши с крюками – это да, было такое дело. Но призраки с крюками, это же просто копец! Я элементарно не была к ним готова. Я даже не верила в них особо, считала страшилками для малышей. Вот тут-то мой клещ впился в меня по полной.

Никогда в жизни мне не было так страшно, как этим летом. Чертов туман растекся по перекопанным дачниками-жуками соткам и выпустил на прогулку ужасы нашего подсознания. «Точь-в-точь очередное американское кино про зомби», – смеялся надо мной Кир. Но я не вру, спросите брата, если не верите. Мы стояли с Васьком на веранде отчимовой дачи, чувствуя, как тот самый мороз по коже продирает нас насквозь мелкими иголками, подползает к животу и сводит его судорогой. И не важно, что мне четырнадцать, а братишке шесть. Мы оба вцепились друг в друга и не можем оторваться от жуткого зрелища. Сквозь разбросанный рваными клоками туман на нашем участке отчетливо проступает женская фигура. Как она попала туда, если я точно запирала калитку? Дядя Лось, наш новый отчим, помешанный на порядке, велел всегда проверять перед сном – закрыто ли на ночь. У него было много смешных фобий. Например, нельзя было оставлять на столе нож или кусок хлеба. А кран, если начинал капать, вызывал у него приступы мигрЭни. Он так и говорил – мигрЭнь. Но о нем чуть позже. Призрак находится совсем близко от нас, около горелого домика, к которому нам категорически запрещено подходить. Лось сказал, что там в любой момент может рухнуть крыша. Седые волосы призрака выбиваются из-под капюшона и развеваются на ветру, в руке у нее что-то железное, похожее на гигантский коготь. Васек не выдерживает первым, с визгом и ревом прячется под кровать. Я же стою, словно мои ноги приклеены к ковру. И все внутренности тоже склеились, будто я проглотила кусок пластилина. Я вижу, как призрак начинает что-то копать. Нервы сдают, я задергиваю занавески и вслед за братишкой прячусь в детское убежище. Его маленькое тельце дрожит, и я, прижимая Васька к себе, жгу задницу клеща из огнемета, но тварь не поддается. Глядя на то, как брат бьется головой о ножку кровати, я понимаю, что ему еще хуже, и клещ немного ослабляет свою хватку. Наконец малыш разрешает мне крепко его обнять. Теплое тельце трясется под футболкой и потихоньку затихает. Я чувствую, как его сердце бешено колотится под моими руками.

– Все хорошо, ничего страшного. Я с тобой.

– Кто там, Лися?

– Тетя, соседка.

– Что она делает у плохого дома?

– Ищет что-то. Может, ключи потеряла.

– Но дядя сказал, нельзя туда ходить. Тетя плохая?

– А мы дяде не скажем. Тетя найдет, что ищет, и пойдет домой.

– Я боюсь!

– Не бойся. Это старушка, она ничего нам не сделает.

– Хочу молочка. Как мама делает.

Как мама делает, как же. Она никогда ничего для нас не делает, это Лео ее научил давать нам на ночь молоко с соломинками. Начинаю опять злиться на Мамзель, а когда я злюсь, страх отступает. Это отлично работает. Чтобы обнаглеть как следует, мне всегда надо выбеситься по полной. Клацая от страха зубами, иду на кухню за молоком для малыша, по пути врубая свет везде, даже в туалете. Так страшно, что хочется выть. Может, волки тоже воют в лесу от страха неизведанного, предчувствуя близкий конец или беду? Бедный малыш чуть не сошел с ума от страха, а у него и так, по мнению врачей, «крыша набок». Он засыпает под кроватью, и я с трудом затягиваю его наверх, укрываю одеялом и кое-как пристраиваюсь рядом. Еще пару лет назад мы отлично помещались вместе, а теперь мне приходится спать на краешке, либо переползать на пол. Сил думать больше нет, глаза закрываются сами по себе. Что же это было? – перед тем как вырубиться, клещ-страх еще раз напоминает о себе.

Утром на даче все выглядит по-другому. Туман рассеялся, и любопытство берет верх. Я тихо-тихо скатываюсь с кровати на ковер и на карачках выползаю из комнаты. Надеваю резиновые сапоги и перчатки и пытаюсь смыться, пока брателло дрыхнет. Напоследок заглядываю к нему, чтобы убедиться, что все под контролем. Но он тут же высовывает свой нос из-под одеяла:

– Куда?

– Никуда, спи!

– Я с тобой.

Прямо в пижаме он тащится за мной к горелому дому с лопаткой в руках.

– Будем, будем искать клад!