Кара Господа

— То, что ты еще жив, лучшее тому доказательство! Кстати, расскажи, что такое Кара Господа.

— Это когда Господь наказывает за грехи. — Посмеиваясь, сказал Горан.

— А ежели серьезно?

— И где ты это успела услышать?

— Погуглила.

— Очень смешно.

— Да какие уж тут шутки, впору плакать — навзрыд! — фыркнула я. — Ну, так расскажешь, или мне искать иные источники информации?

— У санклитов есть правило — не люби человека. — Тихо сказал Горан. — Считается, что это и есть кара Господа. Любовь к смертному самая сильная, это одержимость, но в силу понятных обстоятельств рано или поздно санклит остается один. Это обрекает его на мучения до конца жизни. Если учесть, что мы почти бессмертны, чувствуется тонкая ирония Господа. Да и объект страсти чаще всего просто боится и ненавидит влюбленного.

— Это не наш случай!

— А чувства одного санклита к другому со временем гаснут. — Тихо добавил мужчина. — Так что у нас без сюрпризов. Любить всей душой мы можем только человека, а потом не в состоянии без него жить. Приходится искать Охотников, чтобы костяной кинжал в грудь воткнули!

— Не мели ерунды! — я стукнула его по ноге.

— Прости, любимая!

— Надеюсь, ты не думаешь на самом деле, что я — твое наказание?

— Саяна, ты — все вместе, и проклятие, и благословение, — прошептал он, прижимая меня к себе. — Как бы то ни было, я уже увяз по уши.

— Тогда не сопротивляйся, — промурлыкала я, запуская руку в его волосы. — Нам же так хорошо вместе.

— Родная моя, — мужчина попытался отстраниться, но наши губы встретились. Со стоном изогнувшись, он откинулся назад, увлекая меня на себя. — Я безумно люблю тебя и… столь же сильно боюсь потерять.

— Живи тем, что есть, — прошептала я ему на ухо, расстегивая рубашку.

— Саяна…

— ш-ш-ш, — мне удалось добраться до брюк. — Ты весь мой, помнишь?

— Весь твой, — простонал он, переворачивая меня на спину.

— Наконец-то! — довольно промурлыкала я. раскрываясь ему навстречу. — И не вздумай останавливаться!

— Не буду! — санклит полыхнул глазами и начал прокладывать дорожку из поцелуев от груди к животу.

— А по-обычному можно? — задыхаясь, все же уточнила я.

— Не сейчас, — проворковал Горан, просунув руки под мои ягодицы. — Упрямый!

— Угу.

— Ты… а-ах! — его дыхание обожгло меня сквозь трусики, и мозг взорвался наслаждением, перестав думать.

— Люблю тебя! — было первым, что я услышала, придя в себя.

— Взаимно. Но кое у кого мозоль на языке скоро появится!

— У той красотки, что слишком много говорит? — смеясь, уточнил Драган.

— А ты найди ей занятие, при котором рот занят.

— Даже не знаю. Наверное, это будет завтрак!

— Весьма оригинальный завтрак! — я рассмеялась, уронила его на спину и огляделась. — О, это подойдет!

— Пояс от халатика?

— Именно. Ведь обещала крепко-накрепко привязать к кровати и…

— О, да!

Глеб

— Зачем ты опять явился? — не особо дружелюбно высказался я, увидев Беру, что стоял под пальмой.

Жаль, что она финиковая, мне бы очень хотелось посмотреть, как его долбанет кокосом по башке. После того фиаско с Ольгой он заслужил. А ведь обещал, что все пройдет хорошо — девушка передаст Саяне записку, это несложно. Вот только Горан о записке узнал, и теперь подобраться к сестре будет намного сложнее. Или вообще невозможно. Надо было слушать Музафера!

— Чего пришел? Новая гениальная идея появилась?

— А ты ничего не попутал, мальчик? — глаза скандинава сузились и потемнели. — Да, в прошлый раз облажались, но если умный такой, сам что-нибудь придумай! Говняться он тут еще вздумал, видите ли! — резко развернувшись, мужчина зашагал к воротам.

— Бера, стой. — Крикнул я, но с места не сдвинулся. Если надеялся, что за ним побегу, то явно просчитался.

Он остановился, потом развернулся и медленно, будто нехотя, вернулся.

— Извини, — пробурчал я.

— Прощаю — на первый раз. Снова нахамишь, больше помогать не буду. Не на того гавкаешь. А теперь слушай, мои люди доложили, что Драган выехал в город. Саяна с ним.

Саяна

Когда наш "Лексус" выехал с парома и влился в поток машин, я поняла, почему Драган не поехал на любимом джипе — этот мощный хищник просто застрял бы из-за своих габаритов на дорогах Стамбула. Вот уж где воистину отсутствует понятие личного пространства! Ад любого интроверта. Недовольно рыча, автомобиль одолел очередной холм, свернул на улочку с брусчаткой и, ювелирно вписавшись в узенький зазор между поцарапанными боками "Ауди" и "БМВ", встал наглухо.

Водитель сжал руль, выругался себе под нос и с опаской покосился на шефа — в моем присутствии санклит выражаться не позволял. На его счастье господин Горан был занят — почти мурлыкая, как дорвавшийся до валерьянки кот, он блаженствовал, уткнувшись лицом в мои волосы.

— Может, прогуляемся пешком? — предложила я, отстранившись.

— Как скажешь, родная. — Драган с сожалением выплыл из личной нирваны и кивнул.

Мы вышли из машины, когда водитель смог вырулить к той крохотной кромке асфальта, что в Стамбуле именуют тротуаром, и, взявшись за руки, пошли по торговой улочке. Романтику портила только охрана, идущая за нами. Что не мешало, впрочем, санклиту скользить напряженным цепким взглядом по сторонам.

С которых на нас бросался восточный колорит — магазинчиками с украшениями, коврами, сумками, специями, сувенирами и продавцами, зазывающими с любопытством глазеющих на все это туристов. Рядом ютились небольшие кафешки, кебабные и лотки с жареной кукурузой, каштанами и бубликами с кунжутом. Голова шла кругом от шума, яркости красок, запахов и жары.

Половина лавок и ресторанчиков беззастенчиво "отгрызла" себе часть пешеходной полоски, заставляя бедных туристов идти по ничем не огороженным трамвайным путям, рискуя разделить участь Берлиоза из "Мастера и Маргариты" — и даже Аннушка с маслом не понадобилась бы.

Коренастый молодой турок, скучающий у дверей в магазин с футболками по десять лир, окинул меня взглядом, после которого захотелось помыться, что-то гортанно сказал — вероятно, отвесил пошлый комплимент, и смачно причмокнул пухлыми губами.

В тот же момент Драган, выпустив мою руку, с размаху приложил парня по ребрам и по лицу. Тот задохнулся и выпучил глаза, ловя ртом воздух. Горан схватил его за грудки и быстро что-то процедил — кажется, на турецком. Смуглый наглец мгновенно стал белее мертвеца.