Кара-курт

— Опять, наверное, мальчишки в огород залезли, помидоров нарвали, — сказал Кайманов. — А ты собирайся, доедешь со мной и старшим политруком Самохиным по закордонным аулам ноту Советского правительства разъяснять.

— Завжды напоготови! — взяв под козырек и даже прищелкнув каблуками, ответствовал Вареня'. — Товарищ старший лейтенант, — добавил он, — идить зараз до дому, бо там Сюргуль вашей Ольги Ивановни, мабудь, вже у печонки влизла,

— Подождет твоя Сюргуль, есть дела посерьезнее, — сказал Кайманов.

Яков был уверен, что с какого-нибудь карниза поднимающейся над аулом горы ведется наблюдение и за двором комендатуры, и за ним. Надо было дать понять, что никакие происшествия не нарушили обычное течение службы пограничников, хотя невольно приходилось думать, нет ли еще какого-нибудь сюрприза в приходе Сюргуль.

— А я вам ще одно дило не сказав, — спохватился Вареня'.

— Какое там еще дело?

— Та якый-сь нарушитель граныцю перебиг. Изосимов тай Билоусов по слиду до хаты кузнеца Мухтара його довелы. Докладалы полковнику Артамонову, вин по телехвону сказав, шоб без вас до вечора ничого не робыли, тикэ б наблюдалы за хатой.

— Что ж ты раньше-то молчал! — с возмущением воскликнул Кайманов. — Самое главное и позабыл.

Он немедленно позвонил полковнику в отряд, тот посоветовал до темноты наблюдать за домом, где скрылся нарушитель, а как стемнеет, идти туда самому и задержать перебежчика — важно было дать понять, что нарушителю удалось перейти границу безнаказанно, и взять его так, чтобы никто не видел.

Кайманов решил выслать к дому Мухтара еще и переодетого Галиева. Сам, пока у него оставалось время, направился проверить, как идут дела в школе следопытов, да выяснить, с чем к нему явилась Сюргуль. Могло быть, что блеяние козла связано с этим нарушением границы, но могли выясниться и другие причины.

Руководить школой следопытов поручили начальнику Дауганской заставы лейтенанту Дзюбе. Узнав о возвращении Кайманова, он уже спешил навстречу от здания клуба, широкий и массивный, с приветливой улыбкой на загорелом лице.

Приняв официальный доклад, поскольку встретились они во дворе в присутствии подчиненных, Яков рассказал Степану о поездке по аулам, спросил, как идут занятия, посоветовал:

— Учебу, Степа, проводи всю практически, на местности. Полковник Артамонов составил вам кроки маршрута по треугольнику: Дауганская комендатура — твоя застава — застава Большие Громки и обратно к нам. На этих карточках составленные для вас задачи. Давай рассказывай, что за это время успели сделать.

Дзюба подробно доложил обо всем. В заключение сказал:

— Работали с собаками, показывали, как Рекс и Пальма берут след, описывали характерные действия нарушителей и контрабандистов, через неделю думаем перейти на ночные обнаружения. Очередную беседу проводит Амангельды.

Яков в сопровождении Дзюбы вошел в зал клуба, где проходили занятия, принял рапорт от переводчика Сулейманова, тепло поздоровался со старым следопытом:

— Ай, салям, коп-коп салям, яш-улы! Как себя чувствуешь? Все ли у тебя в порядке? Здорова ли твоя семья?

— Сагбол, сагбол, — взяв двумя руками руку Якова, отвечал следопыт. — Все хорошо, все в порядке, Ёшка-джан. Плохо только на Даугане. После похода в пески сильно болеет Фатиме — жена Барата. Плохо себя чувствует Гюльджан. Старый Али-ага и сынок Барата Рамазан совсем с ног сбились, надо им помогать. Работы много, в трудбатальоны идти надо, идти некому.

— Обязательно навещу друзей на Даугане, — сказал Яков. — Будем помогать. Спрошу разрешения у полковника Артамонова на отстрел архаров, может, хотя бы семьям фронтовиков мяса привезем.

— Правильно, Ёшка, — поддержал его Амангельды, — помогать надо. Когда поедешь на Дауган, скажи мне, вместе поедем.

Поздоровавшись со слушателями курсов, Кайманов предложил следопыту продолжить беседу.

Худощавый и стройный, с умными, внимательными глазами, прокаленным на солнце коричневым лицом, седоватой бородкой, росшей прямо из шеи, Амангельды, казалось, прекрасно себя чувствовал после похода в пустыню. Располагал он к себе спокойной убежденностью в том, что говорил. Там, где не хватало русских слов, помогал ему приехавший на несколько дней из закордонья переводчик Сулейманов.

—...Я еще когда чолоком был, — рассказывал Амангельды, — знал следы семидесяти двух байских верблюдов. След можно видеть не только там, где осыпалась глина или песок. Человек пройдет, оставит след и на такыре, и на камнях. Солнце низко садится, по сухой траве след покажет, где паутинка сорвана, где мурашка ямку копал, песочек выбросил, человек прошел, нарушил — все видно...

Кайманову, обучавшемуся в свое время следопытству у Амангельды, рассказ этот был хорошо известен. Успокоенный тем, что здесь дело идет как надо, он наконец-то направился к себе домой, где ждала его старая Сюргуль.

Ольга и дети, Гриша с Катюшкой, встретили его на крыльце. Обняв их и расцеловав, Яков приветствовал вышедшую вслед за ними старую курдянку.

— Ай, салям, салям, баджи! Салям, Сюргуль-ханум! Как живешь? Как идут твои дела? Напоила ли тебя Оля чаем?

— Ай, Ёшка, пока ждала тебя, я уже много чаю попила...

От него не укрылось ее нервозное состояние. Видел он это и по настороженному взгляду, и по дрожи в руке, с какой она, порывшись в кармане юбки, вытащила сложенный вчетверо лист бумаги.

— Ту, Ёшка, писал мне заявление большому начальнику. Ответ в аулсовет пришел. Председатель увидел, зовет: «Баджи, иди сюда!». Партийный секретарь зовет: «Баджи, иди сюда!». «Ай, говорят, зачем большому начальнику писала, мы сами все для тебя сделаем». Я им сказала, что еще одну бумагу на них напишу. Давай, Ёшка, сочиняй скорей, пока боятся...

— Яша, я пойду соберу тебе обед, мы уже, по-моему, с ней обо всем поговорили, — сказала Ольга, уходя на кухню.

Кайманов пригласил Сюргуль в комнату. Посадил рядом с собой, принялся ее ругать:

— Ах ты, глупая женщина! Я тебя как учил? По-хорошему делать! А ты, оказывается, сама покоя никому не даешь! Зачем ты им грозишь? Зачем еще одну бумагу хочешь писать?

— Ай, я дура была, — рассердившись, сказала Сюргуль. — Думала, приду к тебе, помогать будешь, а ты зачем ругаешь меня? Уйду от тебя!

— Давай уходи. Пока мне посторонние не скажут, что со своими соседями мирно живешь, — не приходи.

Сюргуль направилась было к двери, но, услышав такое, вернулась.

— Раз ты меня прогоняешь, не пойду.