Караджале

Пианист Димитриу занимал в Синае соседнюю дачу и должен был учить детей Караджале музыке. На самом деле он занимался только тем, что играл для их отца. Димитриу был толстым, коротконогим человеком с вульгарным лицом и грубыми манерами. Трудно было угадать в нем музыканта. Тем не менее он был выдающимся пианистом. Караджале его очень ценил, хотя и вышучивал и присвоил ему кличку «маэстро Метрономиде».

Дочь Караджале продолжает свой рассказ:

«Я пряталась позади дома Димитриу, чтобы послушать музыку и страстные комментарии отца. Его волновала каждая сыгранная пьеса, когда он говорил о музыке, голос его становился теплым и вибрирующим. Я знала, что в такие минуты в его глазах зажигался необычный огонек».

Жизнь в Синае текла спокойно, почти идиллично. Караджале писал рассказы, слушал музыку и встречался с друзьями. Он оставался верен себе, поддерживая и на курорте самые неожиданные знакомства. И был совершенно равнодушен ко всему тому, чем занимались другие курортники. Однажды, поддавшись уговору своего Друга доктора Урекиа, увлекающегося альпинизмом, он отправился с ним на прогулку в горы. Как только путники вышли на поляну, откуда открывался вид на разверзшуюся внизу пропасть, у Караджале закружилась голова. Он лег на землю и заявил, что никуда больше не пойдет. Доктор Урекиа был вынужден вернуться в Синаю, запастись коньяком и снова подняться в гору. Здесь он завязал Караджале глаза и, подбадривая его коньяком, повел назад в долину.

«И с того дня, — заканчивает свой рассказ дочь Ка-раджале, — утренние прогулки отца осуществлялись всегда по одному маршруту, по улице, которая вела вдоль Праховы, к базару, вымощенному большими булыжниками. Там у отца было два друга: тетя Цика, торговка овощами, с которой он мог часами «философствовать», изучая ее; вторым его другом был Матееску — «Бакалея и деликатесы». В нем отец открыл знаменитого «Митику», от которого он и услышал множество острот, названных впоследствии «митичизмами».

Живя в Синае, Караджале, конечно, не забывает и о своих запутанных бухарестских делах. Здесь, на лоне природы, он снова обдумывает свои шансы. И снова появляется на сцене его коммерческая фантазия. Его не беспокоит, что газета, которую он начал издавать в начале лета, уже дышит на ладан. Не волнует его и то, что «Кооперативная пивная» агонизирует. Любой другой на его месте капитулировал бы после стольких неудачных попыток, но Караджале не признает себя побежденным, Находясь в Синае и общаясь с множеством людей, он вдруг наталкивается на новое «дело», которое кажется ему очень прибыльным. Он заключает контракт с пивной фабрикой «Азуга»: он будет представителем этой фирмы в Бухаресте.

Теперь нужно как можно скорее ликвидировать газету и приняться за продажу и рекламу новой марки пива. В последнем номере «Мофтул ромын», объявляя о его закрытии, Караджале демонстративно сообщает:

«Человек, который держал в руках перо и испортил в своей жизни несколько рулонов ни в чем не повинной бумаги, решил теперь заняться чем-нибудь настоящим… Впрочем, зачем начинать издалека? Зачем кружить вокруг да около?

Скажем коротко, о чем речь…

Нижеподписавшийся открыл новую пивную…»

Сквозь иронию этого анонса проглядывает горечь. Чувствуется, как упрямо сжимаются губы Караджале, чтобы не выдать обиды, которую он испытывает каждый раз, когда ему приходится ловчить и превращаться не в того, кто он есть на самом деле.

Открытие новой пивной с пивом «Азуга» состоялось сразу же после ликвидации «Кооперативной пивной». Новый зал, снятый Караджале, назывался «Гамбринус», по имени легендарного изобретателя пива. Он находился неподалеку от Национального театра, на улице Кэмпиняну. Но стиль «кабатчика» Караджале не изменился. Его дочь Екатерина, которой исполнилось тогда семь лет, запомнила на всю жизнь свое посещение отцовского «дела». Она увидела темный зал смножеством столов и мягких диванов, покрытых красным плюшем. Отец весело встретил семью и, усадив детей за стол, угостил их напитком, «который щипал язык». Затем он покинул их и подсел к другому столу, где сидела веселая компания его друзей. Он по-прежнему вел себя как завсегдатай и клиент своей собственной пивной.

Свои воспоминания об этом эпизоде дочь Караджале кончает такими словами:

«Вскоре после этого визита я услышала, что отцу надоела пивная, ему уже не нравилось туда ходить».

По-видимому, так представил дело сам Караджале. Он не хотел признаться семье, что «Азуга» оказалась для него не более прибыльной маркой, чем все остальные сорта пива, которыми он торговал раньше.

Возможно, что Караджале пытался утаить и от самого себя неудачу своих коммерческих начинаний. Одно время он даже пробовал согласовать свою литературную работу с коммерческой деятельностью. Пивная «Гамбринус» должна была стать и издательством. Под этой маркой были изданы несколько брошюр с рассказами Караджале. Они служили рекламой для пивной, а также доказательством того, что «кабатчик» Караджале не перестал быть писателем. В издании «Гамбринус» вышел «Календарь «Мофтул ромын» на 1902 год». Потом книжечка «Два потерянных билета» и брошюра «Митика». На ее обложке было напечатано посвящение: «Автор почтительно просит клиентов «Гамбринуса» принять эту книжечку как подарок к новому, 1902 году. С Новым годом! С новым счастьем!»

Шутки хозяина пивной «Гамбринус» пахли горечью. Караджале шел на все, чтобы достичь цели, но она от него ускользала.

«ДЕЛО КАЙОНА»

О подлости и подлецах написаны горы книг. Темную Душу негодяев со всеми ее закоулками исследовали большие ученые и великие художники. Но как часто, сталкиваясь с проявлениями душевной низости, возникает искушение воскликнуть: да ведь это же очень просто! Как первобытно просты и грубы иногда мотивы, движущие подлецами!

Человека, отравившего жизнь Караджале и сыгравшего, вероятно, немалую роль в его дальнейшей судьбе, звали Конст. Ал. Ионеску. У него был и литературный псевдоним: Кайон.Его поступок сам по себе не имел большого значения. «Дело Кайона» не в самом Кайоне, а в той общественной атмосфере, в которой оно стало возможным. Но до чего классически прост и закончен рисунок фигуры самого Кайона.

Представьте себе молодого человека, снедаемого самолюбием и жаждой стать писателем, но не обладающего никакими реальными данными, чтобы осуществить свою мечту. Он вечный студент, ему никак не удается закончить свое образование. В университете он пытается выделиться на семинарах бурными словоизвержениями, лишенными всякого смысла и вызывающими только недоумение и смех слушателей. После занятий он обивает пороги различных редакций, пытаясь пристроить свои сочинения. Невероятные, можно сказать, фантастические сочинения. Так, например, он публикует перевод чудовищной новеллы Ибсена, которую тот никогда не писал, и прелестный рассказ Мопассана, выдаваемый за свой собственный. Он выдумывает исторические документы — письма одного из римских пап, как будто имеющие отношение к румынской истории. Не заботясь о последствиях, прилагает он к своей брошюре длинный список своих ученых трудов, опубликованных на французском языке. Надо ли еще говорить о том, что они существовали только в его воображении? Даже внешне этот исступленный графоман и фальсификатор был как будто создан для того, чтобы иллюстрировать тин неудачника: «Высокий, худющий, слабый, с прыщавым лицом, похожим на кровоточащую рану».

История отношений Кайона с Караджале тоже началась весьма обыденно. Патологический графоман, пробующий свои силы во всех жанрах, прислал и в редакцию «Мофтул ромын» стихотворное сочинение в модном декадентском стиле, посвященное волосам своей возлюбленной. Редактор немедленно откликнулся, правда, не совсем так, как это ожидал молодой автор. В «Мофтул ромын» от 5 мая 1901 года Караджале под псевдонимом Ион опубликовал выдержки из сочинения Кайона, сопровождая их ироническими комментариями. Статья называлась «Парикмахер, поэт и дама, которая чесалась». Кайон пришел в ярость и решил отомстить.

До этого момента история кажется банальной и вряд ли достойной упоминания. Невероятное начинается позднее, когда оказалось, что прыщавому юнцу, охваченному спазмами раненого честолюбия, позволили, вероятно, даже помогли, оклеветать самого известного из всех находящихся тогда в живых румынских писателей, возбудить к нему всеобщее подозрение, заставить его трепетать от обиды и беспомощности.

Месть Кайона состояла в следующем. В еженедельнике «Ревиста литерарэ» («Литературный журнал») от 30 ноября 1901 года была опубликована статья «Господин Караджале».После краткого злобного вступления, написанного с шипением и свистом, автор статьи Кайон обвинял Караджале в том, что драма последнего «Напасть» не что иное «…как плагиат одной венгерской пьесы «Невезение», написанной Иштваном Кемени и переведенной на румынский язык Александром Богданом в 1848 году, в Брашове». Кайон приводил доказательства преступления Караджале — реплики из третьего действия пьесы «Невезение» и весьма похожие на них цитаты из «Напасти». Охваченный азартом разоблачительства, он попутно характеризует и остальные пьесы Караджале как тривиальные пустяки и сравнивает их автора с Калигулой на том веском основании, что он позволил устроить в свою честь торжественный банкет.