Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница

– Ну подводите же!

– Вы слышали, на Карагаче есть некто Сорокин? Прибыл к нам из Канады семь лет назад.

– Есть такой.

– Приехал и ни с того ни с сего арендовал по Карагачу семнадцать участков земли. Конечно же, за взятки… Географическое расположение этих участков невероятным образом совпадает со старообрядческими поселениями и скитами. Как вы понимаете, это не случайно. Спрашивается, с какой целью? Добывать кедровый орех и масло? Но зрелые кедровники всего на двух участках! Арендовал, чтобы расставить пасеки? Но пасека у него всего одна, и та на Гнилой Прорве. Впрочем, как и лосиная ферма…

– На Красной Прорве Сорокин вел раскопки, – вставил Рассохин, чтобы ускорить повествование. – Возможно, и в других местах. Его интересуют кержацкие клады.

– Вот! – ухватился профессор. – Вот его истинные намерения! Все промыслы – фикция, прикрытие грязных, преступных дел! Он давно подбирался к Карагачу, еще лет двадцать назад приезжал в СССР с группой канадских тележурналистов. Еще совсем молодым человеком. А сам расспрашивал наших ученых о сибирском старообрядчестве… Он шпионил!

– Говорят, он сам из кержаков…

– Типичный поповец! Я установил его родословную – он из мелкопоместных дворян, из иммигрантов первой волны. Знаете, кто был его прадед?

– Знаю, – наугад, но твердо сказал Станислав Иванович. – Жандармский офицер.

Дворецкий аж присел.

– Откуда вы знаете? Кто сказал?

– Работал в архивах…

– Вы делаете успехи! – словно ученика похвалил он. – С вами легко разговаривать. В таком случае вам понятно, почему жандармское управление в течение пятнадцати лет изучало и наблюдало за старообрядческим населением Карагача. Причем работало в режиме строжайшей секретности. И руководил этим Сорокин! Как известно, жандармы в России занимались делами исключительно государственной важности. А что могло их привлечь в этой сибирской глухомани?

Вероятно, Дворецкий долгое время читал лекции и привык задавать наводящие вопросы, которые еще в студенчестве Рассохина раздражали, а сейчас и вовсе казались тягомотными, предназначенными чтобы подчеркнуть собственную значимость.

– Покороче можно, Михаил Михайлович? – язвительно попросил он. – Представители власти уже стучат копытами.

Профессор будто его не услышал, закатив глаза, продолжал плести кружева:

– А фигура жандармского штаб-ротмистра Сорокина! Это отдельная повесть. Между прочим, он из университетской среды, преподавал историю, имел дружеские отношения с Соловьевым! И заметьте, был приглашен на службу в жандармерию и дважды встречался с государем. Многих ли начинающих жандармов Николай облагодетельствовал аудиенцией?.. И о чем это говорит?

В другой бы раз Рассохин с удовольствием его послушал – на самом-то деле Дворецкий неплохо рассказывал, много чего знал, умел интриговать, но сейчас его голос казался нудным, а повествование неинтересным. Потому что Лиза стояла с сотрудниками возле костра, что-то говорила, а сама часто поглядывала в его сторону. И это подвигло Рассохина на неожиданный поворот.

– Слушайте, профессор, а вы все это рассказывали своей спутнице? – спросил он. – Журналистке?

– Разумеется! И кстати сказать, Елизавета Максимовна сразу же признала мою концепцию как единственно верную и доказанную. Теперь будет продвигать ее в академии… Впрочем, возможно, и не потребуется. Если экспедиция состоится и мы отыщем Стовест.

– А это что такое?

– Конечно же вы даже слышать о нем не могли! – по-ребячьи изумленно воскликнул профессор. – Стовест – это одно из названий, возникло в середине семнадцатого века, молчуны сократили для удобства. То есть он содержит ровно сто вестей о грядущем. Начиная с бытия человеческого и кончая вечностью божественной… Но я все по порядку! Итак, начало третьего века нашей эры, Канишка, император Кушана [37] . Представляете?

– Давайте так, Михаил Михайлович. Я сейчас поеду на Гнилую и возьму с собой Елизавету Максимовну. По дороге она мне все и популярно растолкует. Видите ли, я не историк и не филолог, трудно воспринимаю терминологию. А журналисты умеют подать материал доступным языком.

37

Канишка, император Кушан (78–123) – царь Кушанского царства, подчинивший почти всю Северную Индию. В буддийской мифологии – один из защитников и покровителей буддизма.

– Пожалуй, вы правы! – обрадовался тот. – Но захочет ли она поехать с вами?

– А вы объясните причину.

– Несмотря на свой ум, она достаточно строптивая особа, – шепотом поделился Дворецкий и пошел первым. – Будьте с ней осторожнее, главное, не злите, она сердится…

Не приближаясь к костру, он знаками отозвал Лизу и теперь уединился с ней.

– Ну что, проел вам печенку профессор? – спросил Кошкин. – Не пытался арестовать?

– Мы с ним мило побеседовали, – усмехнулся Рассохин. – Но я так и не понял, о чем.

Гохман с Рябышем уже готовили сети – привязывали дополнительные грузила. Стас собрал и отнес в лодку рюкзак, участковый загрузил канистры с бензином. Улучил момент, склонился и прошептал:

– Гляжу я на вас с этой журналисткой… А вы ведь давно знакомы, или я в людях ничего не понимаю.

– Кто еще так глядит?

– Пока никто.

– Тогда помалкивай.

Договорить Рассохин не успел, поскольку Дворецкий привел Лизу.

– Не давай полных оборотов! – громко взмолился участковый. – Пожалей мотор!

– Елизавета Максимовна любезно согласилась на ваше предложение, – отчего-то радостно сообщил профессор. – Она посвятит вас во все наши тайны. Но когда вы дадите ответ?

– Какой ответ?

– По поводу научного руководства экспедиции?

Стас подал руку Лизе и помог сесть в лодку.

– По возвращении, Михаил Михайлович!

И с силой вытолкнул лодку на стремнину.

Обкатанный и обласканный Гохманом мотор заводился с полоборота. Рассохин помахал рукой, включил скорость и сразу закрутил на румпеле полный газ. Старая «Казанка» выскочила на глиссер, и ветер привычно толкнул в грудь.

Когда сора осталась за поворотом, Лиза развернулась к нему лицом.

– Ну, здравствуй, Стас, – вскинула фотоаппарат и сделала снимок. – Как тебе удалось убедить профессора?

Точно так же однажды фотографировала ее мать, когда они ехали на месторождение…

Ему хотелось ответить, дескать, мечтал остаться с тобой наедине, а мечтающие люди изобретательны, но вместо этого склонился и спросил:

– Ты письмо от мамы захватила?

Лиза порылась в своей дорожной сумке и достала сложенный пополам пластиковый файл, в котором был листок из тетради в клеточку и конверт. Рассохин не знал почерка Жени Семеновой, однако на вид это был женский, неторопливый и аккуратный – так писали те, кто в младших классах школы проходил чистописание, и даже студенческая скоропись не могла испортить такого навыка. Текст оказался коротким и каким-то холодноватым, не материнским: «Здравствуй, Лиза. Долгое время не могла сообщить тебе, что я жива и здорова. Теперь появилась возможность встретиться, и я все расскажу, как жила все это время и где. Если сможешь, то приезжай в начале лета в Усть-Карагач. Поселишься в местной гостинице, а я пришлю своего знакомого, хорошего человека. Он проводит ко мне. Очень хочется увидеть тебя. Твоя мама».

На конверте почерк уже был совсем другой, и другим цветом ручки.

– А вот ее конспекты. – Лиза подала общую тетрадь. – Посмотри сам… Мне кажется, очень похоже.

Рассохин пожалел, что не взяли с собой Гохмана, бывшего криминалиста, который бы уж наверняка сказал что-либо определенное. Он заглушил мотор и стал сличать почерка, и вначале на самом деле показалось, есть схожесть, только некоторые буквы написаны по-разному.

– Ну и что? – не терпелось Лизе. – Это мама? Это она писала?