Каракурт

– Деменция? То есть слабоумие? – беря историю болезни в руки, задала вопрос удивлённая Ольга.

– Полицейские перестарались. Их можно понять, можно. – Дак любил повторять некоторые слова в предложении для усиления эффекта сказанного. Такая была у него привычка. Ольга ещё вчера заметила эту маленькую его странность. – При задержании они хорошо его обработали. В результате – черепно-мозговая травма, а на фоне застарелой наркомании на выходе мы получили в наше распоряжение почти что овощ. Плюс маниакально-депрессивный психоз. К сожалению, от него теперь мало толку, в смысле его исходной мотивации и прочего.

– А где фотография? – Ольга обратила внимание, что на обложке истории болезни отсутствовало запечатлённое на фотобумаге изображение пациента.

– Оля, знаете, тут такое дело. Каримов не получается на фото. Совсем не получается. Вместо лица проявляется мутная взвесь помех. Мы пробовали снимать его на видео и никаких проблем. Когда изображение движется его видно, а на фото – нет. Мистика. Знаю звучит дико, но факты упрямая вещь, знаете ли. Факты.

"Шутит он, что ли. В принципе, на психиатров это похоже. Правда, ситуация не подходящая, да и я давно вышла из студенческого возраста глупых розыгрышей".

– Артур вы серьёзно?

– Ладно-ладно, не берите в голову, – поспешил успокоить своего нового сотрудника доктор Дак, увидев, насколько она встревожена. – Можете ознакомиться с историями здесь. Отберите которые вам подходят. Если понадобятся карты, можете взять к себе в кабинет, только не забудьте их сначала зарегистрировать вынос в журнале у старшей сестры. Оставляю вас наедине с ними. – Артур указал на пять стопок карт, лежащих на столе. – Время пролетит незаметно, смотрите не пропустите обед, Ольга.

– Постараюсь, Артур.

– Если хотите, могу за вами попозже зайти.

– Пожалуй, не сегодня. Люблю работать в одиночестве, и чтобы меня ничто не отвлекало от работы. Простите. – Ольга, чтобы сгладить отказ, обворожительно улыбнулась.

Улыбнувшись в ответ, доктор Дак откланялся. Обед Ольга всё-таки пропустила: профессиональный интерес победил голод. Она с головой погрузилась в мир больных иллюзий, страшных описаний подробностей преступлений (чем больше таких подробностей врачу удавалось собрать, тем выше была вероятность обнаружения источника повреждения психики больного), откровений пациентов на сеансах психотерапии. В регистратуре в отдельном сейфе хранились копии всех аудио и видео записей, сделанных лечащими врачами на сеансах терапии. Оригиналы записей врачи оставляли у себя в кабинетах, так им легче было с ними работать. Также ещё копии записей любого сеанса находились в компьютере заведующего отделением и главврача.

К двум часам Ольга отобрала себе четырех пациентов. Она забрала к себе в кабинет их карты и записи их сеансов. Записей сеансов оказалось всего четыре. В клинике больше полагались на воздействие химических препаратов, чем на умения врача. Типичная ситуация. Работали по старинке.

В первую очередь Ольга искала так называемые метки дьявола – аномалии в строении мозга, безошибочно указывающие на предрасположенность человека к серийным насильственным действиям. Нашла она их у двух из четырёх отобранных ей пациентов. Герман Шавыков и Каракурт в мозгу имели изменённые характерным образом участки мозга. Лобные доли, – самые новейшие для человека в эволюционном плане, – оказались поражены. Височные области у них также были повреждены. И самое главное: на уровне глубоких структур желудочки мозга резко увеличены.

Лобные участки мозга отвечают за стратегию поведения и её устойчивость, выбираемую человеком. Височные доли отвечают за формирование личности, мораль, этику. В 3-м желудочке локализуются зоны ответственности за инстинктивные желания, прогностические функции, сознательную деятельность. И все эти важнейшие области у двух из четырёх пациентов сильно отличались от нормы.

У Германа в истории болезни значилась нездоровая тяга к огню. В детстве его несколько раз ловили за поджогами. У Каракурта сведенья о детских годах отсутствовали, но Ольга была уверена, что он тоже имел определённые отклонения в поведении, характерные для большинства маньяков. К таким отклонениям, помимо пиромании, относились издевательства над животными и недержание мочи. К карте Каримова чьи-то, если не любящие, то наверняка заботливые руки прикрепили копии многочисленных жалоб Каракурта на персонал больницы, на якобы существующее на кухне воровство продуктов, на то, что его колют простой водой, а лекарства продают налево и тому подобный бред. Написаны все жалобы были с характерными для слабоумных ошибками. Слога и буквы в отдельных словах переставлены, например, слово «доктора» он писал, как «доткора», а «не дали», у него выходило – «не длаи». Данные признаки указывали на характерное для состояние слабоумия расстройство, называемое афферентальной моторной афазией (чаще она проявлялась при разговоре, но бывало и при письме больного). Настораживало то, что жалоб на условия содержания и на злоупотребление персонала властью набиралось через-чур много, особенно много учитывая его слабоумие. Написаны жалобы были сухим однообразным языком с многочисленными орфографическими ошибками и создавалось впечатление, что автор забывал то, с чего начинал. Иногда он в своих посланиях «в никуда» повторялся, иногда не заканчивал, но он писал и писал много, а это мало походило на прогрессирующую деменцию.

"Хорошо бы его осмотреть. Маньяки часто страдают половым бессилием, недоразвитостью органов, отвечающих за нормальное сексуальное поведение. Может быть, именно из-за этого он не насиловал своих жертв перед убийством".

Пришло время непосредственного знакомства с отобранными ей пациентами предстоящих исследований. Она подошла к посту и спросила у старшей сестры Хрулёвой Василисы: где сейчас находятся Герман и Роман Каримов в данный момент.

– Герман взаперти в палате сидит. Наказан за вчерашнее буйство. Я ему утром укол аминазина поставила. Только не очень это ему помогает, организм привык. Каримов в комнате отдыха торчит, в песочек играет. Очень он это дело любит, чертит чего-то, камешки в коробке с песком выкладывает.

– А как я его узнаю?

– Не ошибётесь. Небольшого росточка мужчина, тихий, словно пришибленный, черноволосый, с прозрачными глазами.

– Номер палаты, где Герман сидит?

– 20.

– Ключи, будьте добры.

Василиса достала из тумбочки, стоящей под столом, ключ с пластмассовой биркой и наклеенной на её поверхность кусочком бумажки с номером, отдала его в руки к Ольге и предупредила:

– Держите, только возьмите с собой санитара, а лучше двух. Мало ли что. Он у нас непредсказуемый.

– Спасибо за совет. Учту, – надменно произнесла Ольга. В себе она была уверена и нисколечко не боялась обколотого нейролептиками психа Германа.

Она прошла к двадцатой палате и, прежде чем войти, заглянула в смотровое окошко. Герман лежал на койке, заложив руки за голову, смотрел в потолок. Его надбровные дуги в реальности оказались более выпуклыми, чем на фото. Ольга открыла замок, отодвинула неприятно скрипнувший несмазанным смешком засов и вошла в палату. Дверь она за собой оставила открытой. Палата, стены, потолок и пол, выкрашенные в белый цвет смотрелась по-нищенски убого. Не спасали палату и три горшка с комнатными растениями, стоящими на подоконниках. Растения в горшках, жалкие подобия своих диких собратий, искривившись в флористическом артрите, тянулись за солнцем. Через зарешёченные, по тюремному толстые корабельные стёкла света проникало достаточно для растительной жизни, но для человека здесь не хватало свежего воздуха. Весь воздух, прежде чем попасть внутрь клиники, поступал в систему вентиляции и очищался с помощью фильтров. Ольга сделала шаг, приметила стул и рядом с ним тумбочку. Остановившись, она посмотрела в безучастное лицо Германа, ничуть не изменившееся с её приходом (на визит к нему гостьи Германа никак не реагировал), и сказала:

– Добрый день, Герман. Меня зовут Ольга Гаврилова. – Оля отодвинула стул и присела рядом с кроватью пациента.

Он повернул к ней голову и скроил рожицу, похожую на детскую говнюшку. Увидев, что она смогла привлечь его внимание, Ольга обрадовалась и произнесла:

– Будем считать – знакомство состоялось. Я понимаю: вам здесь не нравится, если честно мне тоже. Невесёлое место. К счастью, его можно сделать гораздо приятнее.

Заинтересовавшись помимо воли, не столько словами Ольги, а скорее мягким дружелюбным тоном, так разительно отличающимся от обычного командного тона здешних врачей, Герман, криво улыбнувшись, произнёс:

– Как?

– Я пытаюсь помочь вам – вы помогаете мне. Хорошо?

– Знаю я вашу помощь, опять колоть будете.

– Никаких уколов, даю слово. Если вы, конечно, себя будете подобающим образом вести, Герман. Договорились?

– Угу. Что дальше?

– Прежде всего, я расскажу вам про себя. Какой я доктор. Мне 32 года, я предпочитаю с пациентами общаться, полностью им доверяя. Я ничего от них не требую, не заставляю ничего делать против воли. Если вам будет что-то надо, вы об этом меня спросите. Я готова к диалогу. Много не обещаю, но на то, что вы можете сами себе помочь, даю гарантию. Моя роль просто показать вам путь. Конечно, при условии, если вам оно надо.