Карамель

— Я знаю, о чем бы ты хотела спросить меня на самом деле, — говорит девушка. — И мой ответ: да. Он того стоил.

Боюсь поинтересоваться чем-нибудь еще, чем-то прямо или косвенно касающегося этой темы. Любовь — запрет, а разговоры о ней ставят меня в тупик. Но я рада, что Б-Нель первая начала. Она закрыла глаза на то, что я ей наговорила.

— Прости, что так резко и грубо обошлась с тобой в первую же встречу. Я, наверное, испугалась.

— Мудрым в жизни бывает не тот, кто познал и познает науки, а тот, кто испытал и испытывает чувство любви, — шепчет она, будто цитирует или вспоминает кого-то. Взгляд ее затуманен, лицо серьезно, плечи напряжены. — Скажи мне, Карамель… Скажи, Карамель, ты любила?

Хочу, чтобы Серафим вернулся быстрее; не желаю продолжать более разговор! Лицо мое багровеет, и я пытаюсь успокоиться.

— Да, — срывается у меня с языка. Что-то тяжелое падает мне на плечи, тянет следом в пропасть. — Да, любила.

— Расскажешь мне, как ты его потеряла?

— Это был несчастный случай, — начинаю я, но голос срывается — делаю паузу.

— Карамелька! Карамелька! — слышу детский крик у себя в голове.

Из сада. Я стою на краю здания и гляжу, как я думаю, в Острог — ни мать, ни отец не могут воспрепятствовать сейчас тому и я, нарушая все запреты и правила, тону в мертвой темноте, которая кажется мне по малым годам задорной и неизведанной раскраской. Зов отвлекает меня — я разворачиваюсь и бегу.

— Найди меня, Карамелька! — задорно продолжает звать меня голос.

Пробираюсь мимо деревьев, проползаю под свисающей низко-низко ветвью, вдыхаю запах зелени — кругом клумбы и цветы. Маме так нравилось заниматься садом, она любила наблюдать за Бесом, который обыкновенно сидел на качелях.

— Карамель, — прерывает мои мысли Б-Нель, и я с неохотой смотрю на нее — она заставила меня это вспомнить. — Карамель, тебе с этим жить, — говорит девушка, — и ты не можешь постоянно делать вид и пытаться убедить саму себя в том, что ничего ужасного не произошло. Это было и никогда не покинет тебя. Ты должна принять случившееся.

Я выхожу на мост — тогда я их еще не боялась. Вспоминаю, что оставила дома какую-то мелкую вещь — нечто незначительное; могу вернуться, могу не возвращаться: понимаю, что хуже в школе мне без нее не будет.

— Бес, подожди меня! — кричу я и шагаю обратно в сторону нашего дома.

Оборачиваюсь, думая, что Бес мог не расслышать меня — так и есть; он бежит по мосту дальше, смеется, трогает каждый болтающийся фонарик, что попадается ему под его плотные детские пальчики.

Вижу, как с одной из воздушных полос машина слишком резко перестраивается на нижнюю, еще ниже, ниже, и я уже понимаю, что она спускается не сама, а падает. Хочу крикнуть, хочу позвать его. Дергаюсь вперед — на мост, но резко останавливаюсь и отпрыгиваю назад; я не успеваю разглядеть того, кто находится за рулем, автомобиль проносится и ударяется носом о перегородку моста, с грохотом переворачивается и проезжает на верхушке.

Более не держусь. Кричу, что есть сил.

— Бес! Бес! — повторяю я, в надежде на то, что так хоть что-нибудь изменится: он откликнется и махнет мне вновь рукой, протянет карамель, покажет фонарик, который уже заржавел. — Бес! Бес! Мама! Папа! — зову их. — Помогите! Бес!

Но я не вижу моего мальчика. От машины шлейфом тянется дым, в мосту осталась пара глубоких выбоин, металлический забор отправился в Острог.

Другие автомобили не останавливаются, им дела нет до того, что здесь случилось. Я зову на помощь, машу руками, плачу. Сколько мне было? Девять лет? Меньше? А ему? Сколько Бесу? Пять? Я водила его каждое утро на подготовительные занятия для будущих учеников гимназии Северного района.

Кто-то хватает меня — оказывается, мать из сада видела все, что случилось.

Появляется худой силуэт отца. Он бежит на мост, перебирается через разбитую машину, на секунду останавливается напротив лобового стекла, присаживается — смотрит на водителя. Не помню, скончался ли тот сразу или потом в больнице.

Отец зовет Беса, проползает к нему, склоняется.

Мать обхватывает мои плечи — ее колотит; я ощущаю эту дрожь, забираю часть себе, насыпаю в ладони и бездумно подкидываю над головой.

— Скоро тут будут новости, Кара. — Она впервые называет меня так. — Не показывай, что тебе больно, ничего не случилось, верно?

Непонимающе гляжу на нее — сквозь слезы; оборачиваюсь на отца — он держит на руках маленькое покореженное тело ребенка.

— Это Бес? — шепчу я.

Зачем? знаю, что это он. Вижу — последний раз.

Больше он никогда не побежит играть со мной в сад, никогда не крикнет «Карамелька», никогда, никогда, никогда.

— Люди всегда ищут способы, чтобы обидеть друг друга. — Мать присаживается ко мне и говорит на ухо. — Они будут пытаться обидеть тебя, нашу семью, захотят работать на месте твоего отца или меня. Не показывай своих чувств, Кара. Чувства — уязвимость.

Она отпускает меня и идет к дому, я проглатываю слезы, скатившиеся по щекам до губ, и смотрю вслед — моя мамочка, какой я ее знала, уходит. Я оборачиваюсь на отца и брата. Вскоре отец начнет пить, мать уже никогда не вернется в свой сад и никогда не обнимет меня, а я уже не скажу брату о том, как он важен мне.

— Он выбежал на мост, — говорю я Б-Нель. — Какой-то водитель не справился с управлением, а машина упала рядом и… Бес. Мой брат. Его звали Бес.

Б-Нель глубоко вздыхает и плавно выдыхает.

— Вижу, что вы поладили! — доходит до нас крик Серафима.

Он появляется из резиденции, приближается, останавливается около Б-Нель и кладет ей руку на плечо.

— Ты голодна? — спрашивает он.

— Я недавно завтракала, — отказывается девушка. — Лучше иди и покажи Карамели основные комнаты резиденции.

Серафим вежливо подает мне руку; не принимаю жест — встаю без помощи. Мы идем, и я пару раз оборачиваюсь на Б-Нель: она также скрывает лицо от солнца как и секунду назад, волосы ее спадают на плечи, а худые руки скрещиваются на груди.

— Она красивая, — не знаю, почему я произношу это вслух.

— Нравится ее внешность? — подхватывает Серафим.

— Ко всему аморальному испытываешь долю симпатии. Безумие всегда притягивает. — Развожу плечами я.

— Значит, да, — улыбается юноша. — Б-Нель очень добрая, нежная. Она изменилась после того, что было в той больнице… Она открыла в себе способности к точным наукам, переосмыслила многие вещи.

— Когда произошел этот инцидент?

— Давненько было, — с неохотой отвечает Серафим.

Мы проходим по коридору в столовую, объединенную с кухней.

— Каждый готовит себе сам. — Юноша включает свет маленьким рубильником при входе. — Так что, если ты не обладаешь навыком кулинарии, тебе бы лучше начать его осваивать.

Идем дальше — за следующей дверью гостиная.

— Комната отдыха, — поправляет мои мысли Серафим. — Обычно устраиваем тут собрания. Кто-нибудь приносит молока и немного вафель, и мы обсуждаем все, что попадется под язык. У нас нет четкого графика работы, поэтому встречаемся в резиденции по чистой случайности.