Каратель

Кожухов побелел, губы его задрожали, горло перехватил спазм; он сжался под пристальным, колючим взглядом Панича.

— Что молчишь? — услышал Кожухов его голос, донесшийся откуда-то издалека. — Тебе что, нехорошо?

— Здесь написано: осмий, — промямлил Кожухов. — Ос-мий-187.

— А откуда он у меня? Знаешь?

— Из Вдовьей балки… написано.

— Правильно. Ты был там, кажется, весной?

— Был.

— Интересовался платиновыми рудами?

— Зачем мне? — насилу поднял глаза Кожухов. — Я не геолог.

Панич повертел ампулу в пальцах, посмотрел на просвет, поднеся к торшеру у дивана.

— Хочешь, я тебе ее подарю? — спросил неожиданно.

— Не нужно. Что мне с ней делать?

— Как это — что? Найдешь покупателя. За нее дорого дадут — тысяч восемьсот «зелеными». А расскажешь, где взял — и на «лимон» потянет. Правда, лицензия у государства, но, если солидная фирма за разработку возьмется, оно возражать не будет — у него денег нет.

— Мне моего хватает, — как мог искреннее сказал Кожухов. Но и сам услышал в своем голосе фальшь.

«Конечно, ему доложили — в балку меня возил Борис, они перехватили его с образцами… Во время последнего телефонного разговора он намекал на Ладанский отвал, и на то, что пришлет пару сувениров… Значит, должна быть еще одна ампула? — роились мысли в голове Кожухова. Воспринимавший все сквозь мутную пелену, он боялся произнести все это вслух. — Зачем Панич вызвал меня? Чего хочет? Отчитать? Или причина все-таки в осмии?..»

Панич допил свой отвар, спрятал ампулу в карман халата и улыбнулся:

— Хватает, значит?.. Я пошутил. Все образуется, Толя, не переживай. Поезжай домой, выспись как следует. А насчет комиссии и прокуратуры я позабочусь, больше они тебя таскать не будут.

Кожухов не поверил ни единому его слову, но продолжать разговор не было сил. Он встал, помялся, не зная, стоит ли подавать руку на прощанье.

— Ты зачем этого охранника с собой притащил? — спросил Панич, развалившись на диване.

— Выпил, — соврал Кожухов. — Пьяным за руль не сажусь.

— А-а, ну-ну, — прикрыл Панич глаза, словно собирался вздремнуть, и махнул рукой, что, должно быть, означало: «Свободен!»

Во дворе Кожухов сразу почувствовал холод — рубаха на нем взмокла и неприятно приклеилась к телу. Он спустился с крыльца и с видом побитой собаки побрел к машине.

Охранник вернул Земцову изъятые предметы и оружие. Саня брал их поочередно, с достоинством, тщательно проверял наличие патронов в магазине, батареек в детекторе — так прислуга пересчитывает столовое серебро после ухода сомнительных гостей.

— Поехали домой, Александр, — едва слышно выговорил Кожухов. — И печку включи, что-то меня знобит.

«Ауди» выехала со двора, покатила по набережной в сторону подвесного моста.

— Тебя в последнее время Губарь ни о чем не спрашивал? — посмотрел Кожухов на телохранителя.

— Спрашивал.

— О чем?

— Который час, спрашивал. У него часы остановились.

В другое время Кожухов не простил бы подобной дерзости. С подчиненными он был строг.

— Я ваш телохранитель, Анатолий Борисович, а не стукач Губаря, — сказал Земцов, сосредоточенно глядя на дорогу. — Если вы этого еще не поняли, то мне очень жаль.

Взгляды их встретились в зеркальце. Кожухов тут же отвел глаза.

— Извини. Достали, сволочи. Обложили со всех сторон. Нервы.

Телохранитель промолчал. Все объединение знало, что у директора крупные неприятности.

Они промчали вдоль набережной до речного вокзала, Земцов перестроился в крайний левый ряд, свернул на площадь и обогнул клумбу, но на указатель «Московский проспект» не свернул, завершил круг и… оказался на той же дороге.

— Ты что-то забыл? — не понял Кожухов.

— Поедем по Колодезному, Анатолий Борисович. Черная кошка дорогу перебежала.

Через два квартала он сбросил газ и поехал медленнее, затем свернул, но не в Колодезный проезд, а на Магистральную — в частный сектор. У выезда на перекресток прижал машину к бордюру, остановился и вышел. Поднятая крышка капота должна была свидетельствовать о неполадках, хотя бортовой компьютер не сигналил и мотор работал исправно.

— Что-то не так? — спросил Кожухов, когда Земцов вернулся в салон.

— Показалось.

Он выехал на улицу Металлургов, набрал скорость сто двадцать и проскочил нужный поворот; метров через двести будто опомнился, притормозил. Заложив крутой вираж, пересек сплошную осевую линию.

— В чем дело?

— Едут за нами.

— Кто?

— Не знаю. Как нитка за иголкой.

Кожухов оглянулся. Позади действительно следовала машина.

— Так остановись, узнай, что им нужно?

— Я ведь останавливался. Они тоже остановились. И фары погасили. Так что вряд ли они скажут, что им нужно.

Земцов проделал старый маневр, известный с тех пор, как существует автослежка: на перекрестке показал поворот, принял вправо, а на разрешающий сигнал резко свернул налево — подсек старый «Москвич», водитель которого едва успел затормозить.

Преследователи на уловку не клюнули — чувствовалось: опыта в подобных операциях им не занимать. Земцов старался выглядеть спокойным и уверенным, чтобы его волнение не передалось шефу, но Кожухов не паниковал и даже не оглядывался, лишь изредка косился на зеркало.

Он снял трубку радиотелефона.

— Не надо никуда звонить! — упредил звонок Земцов. — Почему?

— Потому что они держат нас на расстоянии радиоперехвата.

Он свернул на широкую Индустриальную улицу и снова разогнался. В свете неона стала видна машина преследователей, которая не уступала им в скорости, но и не обгоняла.

— Вам не следует возвращаться домой, Анатолий Борисович. Во всяком случае, пока я не выясню, что им нужно. Есть у вас поблизости кто-нибудь из знакомых, у кого можно было бы переночевать?