Каратист: без компромиссов. Том 4

Я уверен, что он весил больше, чем полагается, но каким-то образом Чапин попал в мою категорию. И после этого с легкостью расправился с первым противником, попросту пнув его в живот, отчего бедолага отлетел с матов и откатился к соседней площадке.

— Эй, кто это такой? — встревожился Щепкин. — Он что, дерется в твоей категории? Как такое возможно? Он же явный супертяж.

Он нахмурился и отправился разбираться с судьями, но вскоре вернулся с пустыми руками. Я уже и так знал, чем закончатся разборки. Уже понятно, что кто-то нацелился и на мое место. Вот сволочи, узнаю, кто это подстроил, порву на бантики.

— Мне показали результаты взвешивания, он входит в нашу весовую группу, — обескураженно сказал Щепкин, разведки руками. — Если бы весил всего на каких-то четыреста грамм больше, то ушел бы другую категорию. Повыше.

Нет, я уже видел, что результаты подтасованы. Чапин должен быть не просто в категории повыше. Он должен быть на два-три уровня выше по весу. Мало того, что он сигнал вес, так еще и его настоящий вес сильно сбавили. Кто-то очень не хотел, чтобы я попал на чемпионат мира.

Я провел еще два боя и без особых усилий разбомбил других претендентов. Точно также Чапин расправился со своими соперниками.

Наконец, когда пошли финальные поединки, мы с ним сошлись в поединке. Сам Чапин парень вроде неплохой. Он добродушно посмотрел на меня, поклонился, улыбнулся, прогудел:

— Может, ты лучше сам сдашься? Я тебя не хочу травмировать. Слишком сильно уважаю. Давай останемся друзьями.

Мда. Какая заботливость. Сейчас расплачусь. Я усмехнулся.

— Юра, это я не хочу тебя травмировать. Ты не очень хорошо понимаешь, во что ввязался. Те, кто тебя сюда протащил, не сказали тебе, что со мной опасно связываться. Я предлагаю тебе отказаться от боя. Пока еще не поздно. Потом уже будет плохо. Я буду драться в полную силу, потому что очень зол на твоих покровителей.

Но Чапин продолжал улыбаться.

— Ох и юморист ты, Ермолов. Ладно, давай, я тебя предупредил.

Да, я тебя тоже предупредил. Когда мы встали в стойку, я не стал особо изощряться и применил давнюю и простую тактику.

Атаковал колени этого бегемота. Бил быстро и сильно.

Поначалу Чапин не обращал внимания на мои удары по коленям. Он просто надвигался на меня, как танк. Пер вперед.

Я уходил в сторону, блокировал его пушечные выстрелы его ударов и тут же отвечал своими. Сосредоточился на левой ноге, потому что она выставлена все время впереди. Да и не хотел травмировать правую ногу этому добродушному великану, ставшему жертвой чьей-то хитроумной манипуляции.

Кстати, это наверняка придумал кто-то из Спорткомитета, уверен на все сто процентов. Ладно, сейчас не время устраивать разборки, но потом я обязательно выясню, чья это была задумка.

Наконец, после седьмого удара Чапин споткнулся и упал на одно колено. Он даже сам не понял, почему у него вдруг подломилась нога. Я же бил не просто так, а по сухожилию, отбивал и сушил противнику мышцы.

— Лучше не вставай, — посоветовал я, но Чапин, само собой, не послушался.

Встал, прихрамывая, отправился ко мне. Ну, теперь уже все совсем легко. Я не стал добивать его поврежденную ногу, а то можно легко сломать.

Вместо этого добавил пару раз по правой ноге и Чапин снова упал. Рефери упорно не желал отнимать у него очки, опять явное проявление фаворитизма. Ладно, сами напросились.

Я поймал Чапина еще на три лоу-кика по левой ноге, после чего он уже не мог подняться. Лежал на матах, а нога опухла и покраснела.

Рефери посмотрел на судей и вынужден был объявить:

— Победа присуждается Ермолову.

Я поклонился судьям едва заметно. А вот ликующим ученикам и другим зрителям — в полную силу.

Решено, я лечу в Париж на чемпионат мира по карате.

Глава 17 Париж

Когда самолет зашел на посадку, рев двигателей заметно изменился. Это турбореактивный межконтинентальный Ил-62 первого класса, с четырьмя двигателями в хвостовой части фюзеляжа. Все они сейчас изменили тональность.

Я сидел у прохода, а справа Щепкин. Тренер вел себя, как ребенок. Хотел и вовсе сидеть у окна, наблюдать за полетом.

Старше меня чуть ли не вдвое, но за дальнюю границу, тем более, в Европу, выезжал впервые, а поэтому волновался, как перед первым свиданием. У иллюминатора сесть ему все-таки не довелось. В Ил-62 кресла расположены по бортам, с двух сторон, по три кресла в каждом ряду.

Щепкину как раз досталось место возле иллюминатора, но пришла молодая двадцатипятилетняя француженка в модной черной вельветовой куртке с бархатным воротником, атласной подкладкой и черно-белыми круглыми пуговицами в два ряда. Волосы острижены под каре, на голове черный беретик. Любопытные карие глазки, тонкий носик, чувственные вытянутые губки, на щечках легкие брызги веснушек.

Она на ломаном английском попросила место у окна и Щепкину, как истинному любезному советскому джентльмену, пришлось уступить.

— Владимир Сергеевич, да что же вы, — я пробовал урезонить его. В конце концов у нас, там, в двадцать первом веке, позволительно иногда не идти навстречу всем желаниям дам, но сейчас еще нет повсеместного разгула феминизма. И мужчины поголовно строят из себя рыцарей. — Необязательно ей уступать, перебьется. Вы же так хотели сидеть у окна.

Но Щепкин слегка покраснел, сказал, что неудобно перед дамой, раз она просит и безропотно уступил свое место у окна. Я сокрушенно вздохнул, глядя на это безобразие и только покачал головой.

Француженка мило поблагодарила, уселась у иллюминатора, устроилась поудобнее, закрыла глаза и мгновенно уснула. Даже поболтать с ней не удалось. В общем, пока что тренер получил чистый иппон в общении с дамами, проиграл им всухую.

Я тоже замечательно выспался. Проснулся именно сейчас, когда самолет на посадку. Пилот попался осторожный и аккуратный, вел спокойно и приземлился на удивление незаметно. Вот только двигатели ревели слишком громко и у меня то и дело закладывало уши.

После того, как двигатели затихли и объявили о посадке, я поглядел на Щепкина. Радостный тренер смотрел в иллюминатор, не отлипая. Наша милая спутница улыбнулась и спросила, что он, наверное, впервые прилетел в столицу Францию. Щепкин как раз пытался найти на горизонте Эйфелеву башню и не сразу понял, что девушка обращается к нему.

— Чего она говорит? — он обернулся ко мне. — Ну-ка, переведи. А, бывал ли я до этого в Париже? Ну, конечно бывал, приезжал уже не раз. Это уже моя третья, нет, четвертая поездка. А вы где живете? Кстати, как вас зовут? Софи? Ох, какое красивое имя! А вы чем занимаетесь, Софи, с какими целями ездили в Советский Союз? Ах, вы ученый? Химик? Да надо же! Судя по ней, такого не скажешь, смотри какая короткая юбка у этой ученой химички. Выше коленок. Давай, перкводи быстрее, Витя! А вы, Софи, давайте уже выходить, но сначала позвольте я вам помогу нести сумку, а вы напишете свой телефон, чтобы мы могли с вами потом встретиться и еще поговорить. Давай, быстрее, где у нас ручка или карандаш?