Караван специального назначения

— Что, будем учиться есть руками?

— Боюсь, ничего другого нам не остается, — откликнулась Фатьма, которая сидела вполоборота, поджав под себя ноги.

Иван посмотрел, как афганец ловко скатывает правой рукой шарики из риса и мяса и отправляет в рот. Он попытался сделать то же самое, но безуспешно.

— Без навыка трудно, — шепнул он на ухо Баратову и потянулся к блюду обеими руками.

Аркадий схватил его за левую руку.

— Ты что! — сказал он, показывая глазами на хозяина.

Тот сидел ни жив, ни мертв, бледный как полотно.

— Что-то не так? — растерянно взглянул на Баратова Чучин.

— Я думал, ты знаешь, что здесь нельзя есть левой рукой.

— Почему? — удивился Иван.

— Почему? Почему? — передразнил его Баратов. — Левая рука считается нечистой, и есть ею страшный грех.

На следующее утро перед отправлением каравана Фатьма снова зашла в дом Мухаммеда Якуба. Мальчик совсем пришел в себя и доверчиво улыбался.

Фатьма заставила его проглотить горький порошок и сказала хозяину:

— Завтра ему опять станет хуже, но вы не пугайтесь. Это быстро пройдет. Я оставлю лекарство. Пусть он принимает. Через неделю будет совершенно здоров.

Весть о чудесном исцелении мальчика мигом разнеслась по деревне, и крестьяне ликующими возгласами приветствовали выходивший из ворот рабата отряд.

— Что они делают? — удивленно спросил Чучин у Камала и показал на женщин, сидевших перед жаровней на обочине дороги.

— Жгут в вашу честь тюльпаны и альпийские фиалки, — невозмутимо ответил Камал.

ПРОПОВЕДЬ

— Вы меня поражаете своей наивностью, Джаббар, — Ахмед Али не спеша поднялся с камышовой циновки и, поигрывая зажатым между пальцами золотым риалом, прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. — Как можно всерьез верить во всю эту болтовню Энвера-паши о стремлении возродить чистоту ислама и изгнать неверных с земли аллаха? Именно эта болтовня, а не его дружба с англичанами является тактическим ходом, цель которого — снова дорваться до власти. Лично меня жизнь научила верить лишь одному богу — вот этому…

Ахмед Али щелчком подбросил монету вверх и молча наблюдал, как она описала дугу под потолком и устремилась вниз. Уже у самого пола он ловким движением подхватил ее и снова зажал между большим и указательным пальцами.

— Я привык делать только то, за что мне платят, — повернулся он к молчавшему все это время Джаббару. — Уверяю — ты и сам в этом убедишься со временем, — Энвер-паша, как и Алим-хан, служат тому же богу, что и я, с той только разницей, что они общаются с ним теснее. Здесь, в Афганистане, они оба подобны скорпионам в банке — стремятся уничтожить друг друга. А англичане, как хозяева аттракциона, стравливают и вовремя разнимают их, чтобы не допустить смертельного укола.

Ахмед Али прервал затянувшийся монолог и снова сел на циновку напротив своего молчаливого собеседника. Его смуглое рябое лицо слегка раскраснелось от возбуждения.

— Пойми, Джаббар, сейчас у нас есть реальный шанс наладить дела с англичанами напрямую, без посредников, которые только и думают, как тебя обобрать. И англичане вовсе не боги. Я убедился в этом там, в Туркестане. Сомневаясь в возможностях Энвера-паши, они решили подобраться к каравану через своих людей. И кого, ты думаешь, подрядили на это? Полоумного старика, который помогал им еще, когда Сейид Алим-хан сидел в Бухаре. Мне кажется, старик так и не поверил мне, когда я передал, что Алим-хан требует оставить караван в покое. Он заявил, что не собирается помогать бывшему эмиру, и даже пригрозил заявить в чека. Что мне оставалось делать? Если уж они на таких людей рассчитывают, то на нас будут молиться… Сейчас главное — провести эту встречу как надо, а дальше будет проще…

Рябой вытащил из кармана массивные серебряные часы и откинул крышку.

— Пора, — сказал он. — Все уже в сборе. Ты уверен, что слежки не будет?

— Исключено, — подал наконец голос Джаббар. — Все продумано. Люди проверены. За мечетью находятся два мазара. Туда часто ходят паломники, так что на нас никто не обратит внимания. А самое главное, — улыбнулся он, — никто не обратит на нас внимания, даже если мы соберемся на базарной площади.

— Даже так? — недоверчиво спросил Ахмед Али.

— Вчера в город приехал Маасум Садык. Когда он читает проповедь, все забывают о своих делах и идут слушать.

Ахмед Али с достоинством расправил плечи.

— Мы проведем проповедь не хуже. Меня беспокоит другое — вдруг кому-нибудь из мулл вздумается потом болтать о нашем собрании?

— И что же он расскажет? — усмехнулся Джаббар. — Что был в старой мечети, где собрались какие-то люди и ругали эмира? А кто именно там был, он не знает. Да его за такие речи повесят на ближайшем базаре, и мальчишки забросают труп камнями.

Ахмед Али плотно замотал лицо шарфом, оставив лишь щель для глаз.

— Пошли, — поднялся он.

У входа в мечеть им дорогу преградил мрачного вида верзила в одежде дервиша. Джаббар назвал пароль, и дервиш тут же исчез.

Мечеть, старая и давно заброшенная, была внутри ярко освещена, так что Ахмед Али мог рассмотреть лица присутствовавших.

Джаббар встал посреди мечети и, показав на Ахмеда Али, торжественно заявил:

— Братья мои! Сейчас с вами будет говорить Султан Мухаммед. Десять лет назад он уехал из Кабула в Мекку, чтобы там изучать мусульманскую науку. Недавно он вернулся в Афганистан, но не узнал свою многострадальную родину. Слушайте внимательно, что скажет вам достойный и уважаемый улем.

Ахмед Али вошел в михраб — нишу, ориентированную на Мекку, и оглядел собравшихся. Взгляд его остановился на самом старом из них — высоком старике в туго подпоясанном байковом халате. Ахмед Али повернулся к нему и начал:

— Прежде всего давайте помолимся за нашу веру, за то, чтобы справедливость наконец восторжествовала и на неверных обрушилась кара аллаха. — Ахмед Али опустился на колени и зашептал молитву. Краем глаза он видел, как все присутствующие последовали его примеру. Закончив ритуал, вновь поднялся на ноги и, выдержав паузу, перешел к делу.

— Все вы знаете, зачем мы собрались. Нас заставила прийти сюда забота о судьбе нашей несчастной родины. Милосерден аллах, но, верно, слишком тяжки наши грехи, если на афганском престоле оказался теперь нечестивый эмир, а всеми делами правит Махмуд-бек Тарзи, который ест и курит днем во время рамазана.

Ахмед Али замолчал, давая возможность собравшимся уяснить смысл сказанного.

— Но, может быть, кто-нибудь из вас считает, что я говорю неправду и Амануллу-хана нельзя назвать нечестивым? — неожиданно спросил он. — Может быть, кто-нибудь осмелится возразить?