Караван специального назначения

Лжедервиш повернулся и что-то негромко крикнул. Иван плотнее прижался к окну и заметил двух рослых, вооруженных карабинами и кинжалами афганцев. Они направлялись к дому, и через минуту в двери комнаты, где был заперт Чучин, повернулся ключ. Летчика схватили и выволокли во двор.

— Наконец-то представился случай поближе с вами познакомиться, — сказал рябой по-русски с едва заметным акцептом. — Мой хороший знакомый подполковник Вуллит, у которого вы занимались в Англии, рассказывал о вас как о превосходном пилоте. К сожалению, вы доставили массу неприятностей своему соотечественнику господину Городецкому.

Рябой подчеркнуто вежливо поклонился европейцу, словно представляя его Чучину.

— Так вот, Городецкому пришлось из-за вашего прибытия в Кабул закрыть свою школу, о которой вы, может быть, слышали. Теперь он потерял последнюю надежду раздобыть денег для поездки в Париж.

Чучин не проронил ни звука. Очевидно, поняв, что разговор не получается, замолчал и рябой. Однако взгляд, которым он сверлил Чучина, не предвещал ничего доброго. Но Иван выдержал его спокойно и не отвел глаз. Наконец рябой прервал затянувшуюся паузу.

— Отпустите его и развяжите руки, — приказал он афганцам. — Надеюсь, они не причинили вам боли? — с преувеличенной любезностью спросил он летчика.

Иван промолчал.

— Садитесь, — предложил рябой и сам опустился на расстеленную циновку.

Иван сел.

— Курите? — поинтересовался рябой, раскрывая, портсигар.

Иван отрицательно покачал головой.

— Напрасно, — сочувственно вздохнул рябой. — Хорошая сигара и рюмка шотландского виски после завтрака — единственная отрада в этом захолустье. Особенно при нынешних порядках. Однако пора перейти к нашему делу.

— Разве у нас с вами могут быть какие-то общие дела? — прервал рябого Чучин.

Тот снисходительно похлопал Ивана по плечу.

— Не надо так сразу, даже не выслушав, отвергать деловые предложения. Подумайте хорошенько. У вас свое задание, а у меня свое. Прежде всего разрешите представиться, меня зовут Дональд Джексон.

— Вот как? — удивился Чучин. — Разве вы не афганец?

— Наполовину, — усмехнулся рябой. — Моя мать афганка, а отец англичанин. Но это не имеет никакого отношения к делу. Так вот какое у нас предложение, — продолжал он, рассматривая чеканку на портсигаре, — мы переправим вас в Индию. Захотите — останетесь там, нет — можете ехать в Англию. Летчики такого класса там нужны. Если вас беспокоит вопрос с деньгами, можете не волноваться, платить будут хорошо.

Чучин отвернулся.

— Послушайте, — не унимался рябой. — Вы ведь совсем не знаете Афганистана. Вы здесь не жили, не понимаете местных нравов и обычаев. Афганцам не нужны ваши самолеты. Можете не сомневаться, они их все равно переломают.

Чучин смерил рябого презрительным взглядом.

— Напрасно вы на нас так смотрите, — вмешался в разговор до сих пор молчавший Городецкий. — Мы не разбойники, не людоеды. Если хотите, отпустим вас на все четыре стороны. Только не сегодня, а через пару дней.

— Правда, — вставил рябой, — за это время всякое может случиться.

— Да, — подтвердил Городецкий, — я, например, слышал, что возмущенные афганцы собираются уничтожить аэропланы. Когда вы вернетесь, вас будут спрашивать, где вы провели эти дни. Вразумительно объяснить вы ничего не сумеете. А мы, со своей стороны, поможем властям подыскать для вашего загадочного исчезновения удобную нам версию. И не обессудьте, если она кое-кому придется не по вкусу.

— Даже если меня не будет, останется Гоппе, — твердо ответил Чучин.

Городецкий с пренебрежением махнул рукой.

— Это уже наша забота.

— Я вижу, — презрительно бросил Иван Городецкому, — вы здесь большой человек.

— Не обращайте на него внимания, — поморщился Дональд Джексон. — Поймите, — продолжал он деловым талом, — Россия всегда признавала влияние Британии в Афганистане. Так было раньше, будет и впредь. Мы ничего не имеем ни против вас, ни против Гоппе. Но английское правительство не может допустить существования в Кабуле советской школы.

Вдали раскатисто прогрохотал пушечный выстрел. «Уже десять часов, — подумал Иван. — Быть может, Камал догадался сообщить в летную школу, что я не пришел? Но даже если и так, где они будут меня искать? В любом случае нужно постараться выиграть время».

Иван взглянул на рябого, смотревшего на него выжидательно. «Надо тянуть время. Надо, чтобы хватились», — подумал Иван.

— Зачем вы в Бухаре убили Тахира? — первое, что пришло в голову, сказал Чучин.

От неожиданного вопроса рябой, казалось, на мгновение растерялся. Но тут же взял себя в руки — не спеша раскурил сигару, затянулся, жмурясь от удовольствия.

— Старик потерял чувство меры, — объяснил он, скорчив трагическую мину. — Сначала отказался помочь. Я стерпел и простил, но, когда он решил донести на нас в ЧК, терпение мое лопнуло.

— В чем же Тахир должен был помочь вам? — насмешливо прищурился Иван. — Расправиться со мной?

— Уверяю вас, — ответил рябой, — что это мы могли бы сделать и без Тахира. Тахир…

В этот момент кто-то забарабанил в ворота, и Чучин так никогда и не узнал, что собирался ответить ему Дональд Джексон.

Взглянув на ворота, рябой проронил:

— У нас еще будет время продолжить разговор. А сейчас эти господа проводят вас.

Два охранника взяли Ивана под руки и снова повели к дому.

МНИМОЕ ПОКУШЕНИЕ

— И все-таки, — с укором сказал Махмуд-бек Тарзи, — я настаиваю, чтобы вы отказались от ваших ночных прогулок.

— Так вы считаете, что я должен показываться на улицах Кабула только в таком виде, как сейчас? — добродушно улыбнулся эмир.

Аманулла-хан был в полном парадном облачении. На нем был черный мундир с орденами. На круглой шапке сверкал тридцатью двумя гранями большой бриллиант — символ власти. Бриллианты украшали и рукоятку сабли.

— А если мне иногда хочется посмотреть, как живут люди, и я иду в город переодевшись, чтобы меня никто не узнал? Или если мне просто хочется прогуляться по ночному городу, что в этом страшного? — поглаживая темные бархатные усы, спросил эмир.

— В вас столько бодрости и оптимизма, — не сдержал ответной улыбки Тарзи, — что я могу только позавидовать. Но что делать, если я уже стар! Понимаете, — посерьезнев, продолжал он, — времена Гарун аль-Рашида, к сожалению, давно прошли. Вы рискуете жизнью безо всякой необходимости.