Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
— Ну что, проиграл?
В ответ стон — и больше ни слова. Он видел, как его сына, Базака, привязали к кровати, слышал удары прутьев и палок. Его цадар весь был в крови. Кровь текла по постели.
Вдруг стало тихо — палач устал. Тогда кто-то крикнул:
— Торай, да сделает тебя бог бедным, продолжай!
— Бей нечестивца, пусть знает, как воровать!
Да, это был Торай, управляющий саиба, по приказу своего господина он истязал сына Шади за то, что тот украл два мана[ Ман— мера веса, равная от 4 до 565 кг. Здесь: 4 кг.] кукурузы.
Это было до революции, Шади тогда вместе с сыном батрачил у саиба. Шади видел, как истязают сына, но молчал, лишь утирал краем чалмы слезы…
Вспомнил
Шади встал, выхватил нож и бросился на Торая. Суркай отобрал нож, отвел Шади на место.
— Успокойся, Шади. Если мы будем поодиночке мстить, кто отомстит за весь народ, за насилие и угнетение, за разбой и грабеж? Революция отомстит за все: за тысячи загубленных детей и стариков, за всех беззащитных и обездоленных. Это будет святая месть.
— Шади, — сказал Базгуль, — обычай отцов и дедов не велит пускать в ход ножи на джирге…
Итак, решено было укрепить группы сопротивления и отряды защиты революции. Тридцать крестьян, молодых и постарше, изъявили готовность взять это на себя.
Торая, управляющего саиба, решили передать уездным властям с тем, чтобы его судил революционный суд. При пособничестве Заргуншаха он взорвал школу и был схвачен деревенским отрядом сопротивления, но потом сбежал и укрывался в доме Заргуншаха. Заргуншах попробовал оправдаться тем, что, укрыв Торая, следовал пуштунским обычаям, но никто не стал его слушать. Решено было также с помощью хашара[ Хашар— безвозмездный коллективный труд.] восстановить школу, а деньги за нанесенный ущерб взыскать с Заргуншаха. От имени народа и революции Заргуншаха предупредили: если еще раз он нанесет ущерб делу революции либо укроет у себя в доме врага, с ним поступят по всей строгости революционного закона. Джирга закончилась, когда настало время утреннего намаза, и все разошлись, чтобы совершить омовение и помолиться.
На востоке за лесом занялась заря, будто надулся от легкого дуновения ветерка алый парус. Проснулись и радостно запели птицы, вестницы утра. По лощине с веселым звоном бежал прозрачный ручей. Крестьяне шли уверенным шагом, с чувством выполненного долга, и любовались и этим ручейком, и лесом, и алым парусом зари. Все было в природе гармонично, прекрасно, все звало к жизни. А вверх по горе поднимались две девушки с винтовками за плечами. Окрашенные багряным отблеском зари, их силуэты расплывались в утренней дымке.
Уже две недели Суркай ни днем, ни ночью не знал отдыха — он организовывал в деревнях комитеты защиты революции и почти не бывал дома. Отец Суркая, как и четверо его братьев, из-за давней распри в роду, стал жертвой кровной мести. Он пошел в лес за дровами и больше не вернулся. Он шел дорогой своих врагов, и они его убили. Суркаю было тогда шесть лет. Мать, чтобы спасти Суркая, отправила его в школу. И много лет Суркай жил в интернате в Кабуле. Сразу после окончания школы его взял к себе на воспитание дядя, работавший в городе шофером, чтобы, как он говорил, сделать из племянника человека. В столице Суркай познакомился с новыми идеями, стал общаться с участниками и руководителями революционного движения и твердо поверил, что лишь революция способна избавить народ от косных обычаев и вековой отсталости.
Со временем Суркай стал активным членом революционного движения и теперь все свои силы отдавал революционной борьбе в родных краях. На него с надеждой взирали землепашцы и пастухи, он был для них символом добра и свободы. Словно кормчий вел он революционный корабль к победе. Победа — жизнь, поражение — смерть. Третьего не дано. Он все принес в жертву революции, даже родственные узы. Для него существовала только родина-мать и народ-труженик,
отважный борец.В тот же день после полудня Суркай доложил на партийном собрании о джирге, и ее решения были единодушно одобрены и утверждены. После собрания Суркай задержал учителя Розая, усадил рядом с собой и сказал:
— Поговорим.
Полицейский участок, где разместилось волостное правление и партийный комитет, стоял на верхней дороге в долине, над ним на ветру развевался флаг.
Суркай наблюдал из окна, как садится солнце, зажав ладони между коленями. Розай внимательно на него смотрел. Ему нравился Суркай. Его ум и смекалка, упорство, самоотверженность. Несколько лет назад он сдружился с Суркаем и вместе с ним участвовал в революционной борьбе. Он был сыном муллы, и от отца ему достались все священные книги. Окончив духовное учебное заведение, Розай стал учителем в той самой деревенской школе, которую взорвали бандиты.
— Ты выглядишь усталым, товарищ, — сочувственно произнес Розай, не сводя глаз с друга.
— Нет, нет, просто задумался, извини, — ответил Суркай, словно очнувшись.
— Товарищ Суркай, я когда-то изучал психологию, — продолжал с улыбкой Розай.
— Ну и что? — смеясь, спросил Суркай.
— Лучшее средство от усталости, особенно от такой, как твоя…
— От какой еще усталости?
— От усталости одиночества. Измени образ жизни, и усталость пройдет…
— Изменить жизнь?
— Послушай, товарищ Суркай, кроме революции и народа есть еще семья и любовь — это тоже не последнее дело. К тому же Бадри, дочь Базгуля…
— Товарищ Розай, не то сейчас время, перед нами столько сложных задач.
Но Розай не отставал.
— Товарищ Суркай, долг революционера заботиться не только о себе, но и о матери. Еще подумай о том, что Базгуль — уважаемый всеми нами старейшина.
В это время в дверях появился волостной старшина. Суркай и Розай, приветствуя его, поднялись.
В тот вечер Суркай пришел домой в хорошем расположении духа и поцеловал мать. Подействовали, должно быть, слова Розая. Он принялся за книгу, но перед глазами неотступно стоял образ двух девушек, которые в предрассветном призрачном свете устало брели по склону горы с винтовками за плечами.
Суркай улыбался…
По инициативе Суркая организовали курсы ликбеза для женщин и девочек. Учил их Розай. Дело оказалось чрезвычайно трудным. Но Базгуль, Суркай и отец Розая маулави[ Маулави— мусульманское духовное звание, ученый муж.]-саиб справились с ним. Маулави-саиб убедил односельчан с помощью Корана и хадисов[ Хадисы— предания о пророке Мухаммеде.], что ученье — долг каждого мусульманина. Базгуль первый позволил дочери пойти на курсы. Крестьяне очень настороженно отнеслись к этому нововведению. Сначала курсы посещали всего две девушки, затем число их увеличилось. Розай не только учил девушек грамоте, но и объяснял, какое благо для народа революция. Именно благодаря Розаю Бадри и дочь крестьянина Шади вступили в ряды защитников революции…
Бадри приснился сон. Будто юноши в белых одеждах и красных расшитых жилетах танцуют, прихлопывая в ладоши, сама она сидит в накинутой на плечи красной шелковой шали, на голове — синее покрывало. Девушки стали в круг и поют песни, прославляя мужество деревенских парней, оплакивая погибших в бою. К ним приближается Суркай на белом коне. Темнеет. Начинаются приготовления к уводу невесты. Но образ Суркая тускнеет и расплывается, на его месте возникает Заргуншах.
Бадри сбрасывает с головы покрывало, с криком бежит за Суркаем и… просыпается… Чуть брезжит рассвет. Бадри вся в поту, хочется пить, сердце громко стучит. «Да ниспошлет ему господь благодать». Бадри взволнована. Она садится на постели и отдается своим мыслям. Сон оказался вещим.