Карьера одного борца

– Если я когда-нибудь возьму от тебя хоть пенни, то пусть я...

Кэшель уловил брошенный на него Лидией тревожный взгляд и замолчал, подавив свое возбуждение. Затем он сделал легкий шаг назад и хитро улыбнулся.

– Нет, - произнес он, - выходить из себя - значит играть вам на руку. Сердите меня теперь, сколько хотите.

– Нет ни малейшей причины выходить из себя, - заметила миссис Байрон, начиная сама сердиться.
– Ты, кажется, совсем перестал владеть собой, или, правильнее сказать, остался таким, каким был и прежде: твой характер никогда не отличался мягкостью.

– Да?

– возразил Кэшель с добродушной насмешкой в голосе.
– Так, значит, у меня нет ни малейшей причины выходить из себя? Даже тогда, когда мою профессию называют глупой и унизительной? Ну, мама, ты, кажется, все еще думаешь, что перед тобой стоит малютка Кэшель, милое дитя, которое ты так сильно любила. А того Кэшеля уже нет. Перед тобой - послушайте, мисс Кэру, что сейчас поднимется - перед тобой чемпион Австралии, Англии и Соединенных Штатов, обладатель трех серебряных поясов и одного золотого, профессор бокса для крупного и мелкого дворянства в Сен-Джеймсе и, наконец, сам боксер, готовый вступить в состязание с любым обитателем земного шара, не обращая внимания на вес и цвет кожи, на заклад не менее 500 фунтов стерлингов с каждой стороны. Вот что представляет из себя Кэшель Байрон!

Ошеломленная миссис Байрон попятилась. После небольшой паузы она воскликнула:

– О, Кэшель, как ты мог дойти до этого?

Затем, приблизившись к нему, она снова спросила:

– Значит, ты хочешь сказать, что выходил и боксировал с грубыми громадными дикарями?

– Да, я хочу именно это сказать.

– И ты одерживал над ними верх?

– Да. Спроси мисс Кэру, какой был вид у Билли Парадиза после того, как он постоял передо мною в течение часа.

– Какой ты странный мальчик! Что за профессию выбрал ты себе! И ты выступал под своим собственным именем?

– Конечно, под своим. Я вовсе не стыжусь его. Неужели тебе не попадалось мое имя в газетах?

– Я никогда не читаю газет. Но ты, должно быть, слышал о моем возвращении в Англию. Почему ты не пришел ко мне?

– Я не был уверен, что тебе это будет приятно, - с неохотою произнес Кэшель, избегая ее глаз. Затем, желая освежить себя взглядом на Лидию, обернулся и вдруг воскликнул:

– Эге! Она ускользнула.

– Она хорошо сделала, что оставила нас наедине. А теперь скажи мне, почему мой дорогой мальчик сомневался, что его мама будет рада видеть его?

– Не знаю, почему он сомневался, - произнес Кэшель, подчиняясь ее ласкам.
– Но он сомневался.

– Какой ты бесчувственный! Разве ты не знал, что всегда был моим бесценным сокровищем - моим единственным сыном?

Кэшель, сидевший теперь около нее на оттоманке, вздохнул и беспокойно задвигался, но не произнес ни слова.

– Ты рад видеть меня?

– Да, - мрачно произнес он, - я думаю, что рад. Я...

Вдруг внезапное одушевление овладело им.

– Клянусь Богом, - вскричал он, - как это мне раньше не приходило в голову! Вот что, мама: я сейчас нахожусь в большом затруднении и думаю, что ты можешь помочь мне, если захочешь.

Миссис Байрон насмешливо посмотрела на него, однако произнесла успокаивающим голосом:

– Конечно, я захочу помочь тебе, мой дорогой, насколько это будет в моих силах. Все, что я имею, принадлежит тебе.

Кэшель нетерпеливо вскочил с оттоманки. После некоторой паузы, во время которой он, казалось, пытался подавить в себе какой-то протест, он произнес:

– Ты должна раз и навсегда оставить вопрос о деньгах. Мне ничего подобного не нужно.

– Я рада, что ты стал таким самостоятельным, Кэшель.

– Да, я стал таким самостоятельным.

– Будь, пожалуйста, полюбезнее.

– Я достаточно любезен, - с отчаянием вскричал он, - только ты не хочешь меня выслушать.

– Дорогой мой, - с упреком произнесла миссис Байрон.
– Что же ты хотел сказать мне?

– Вот что, - ответил Кэшель, несколько смягченный, - я хочу жениться на мисс Кэру - только всего.

– Ты хочешь жениться на мисс Кэру?

Нежность миссис Байрон сразу исчезла, и тон ее голоса сделался суровым, когда она произнесла:

– Да знаешь ли ты, глупый мальчик...

– Я все знаю, - решительно ответил Кэше ль.
– Знаю, что такое она и что такое я, и так далее, так далее. И все-таки рассчитываю жениться на ней, и что, еще важнее, я хочу жениться на ней, если бы даже мне пришлось для этого переломать шею всем щеголям Лондона. Захочешь ли ты помочь мне - это твое дело, но если ты не захочешь, то не смей никогда больше называть меня своим дорогим мальчиком. Вот и все.

В течение некоторого времени миссис Байрон сидела молча, придав своему лицу ласковое выражение, а затем произнесла:

– В конце концов, я не вижу, почему бы тебе и не жениться на ней. Это будет для тебя самая подходящая партия.

– Да, но чертовски неподходящая для нее.

– Откровенно говоря, я так не думаю, Кэшель. Когда твой дядя умрет, то ты, наверное, вступишь во владение поместьем в Дорсетшире.

– Я буду наследником поместья? Ты это серьезно говоришь?

– Ну конечно. Старый Бингли Байрон, при всех отталкивающих чертах своего характера, не может жить вечно.

– Что это еще за Бингли Байрон? И какое он имеет отношение ко мне?

– Он твой дядя. Право, Кэшель, следовало бы хорошенько подумать об этом. Тебе никогда не приходило в голову, что у тебя должны быть родственники, как и у других людей?

– Ты мне никогда не говорила о них. Как это все неожиданно! Но... но... Скажи мне... Допустим, что он мне дядя, - являюсь я его законным наследником?

– Да. Уолфорд Байрон, единственный его брат, не считая твоего отца, умер много лет тому назад, когда ты еще был в заведении Монкрифа. У него не было сыновей. Сам же Бингли Байрон холостяк.

– Но, - осторожно произнес Кэшель, - не будет ли сомнений относительно моего, как бы это выразиться...

– Мое дорогое дитя, что же тебя тревожит? Ничего не может быть яснее твоего права на титул.

– Вот что, - произнес Кэшель, покраснев.
– Некоторые люди болтали, что вы не были женаты...

– Что?
– негодующе воскликнула миссис Байрон.
– Как они смели! Ведь это вопиющая ложь! Почему ты ничего не говорил мне раньше?

– Я не думал тогда об этом, - поспешно произнес Кэшель извиняющимся голосом.
– Я был еще слишком мал, чтобы обращать на эти разговоры внимание. Мой отец умер, не правда ли?