Карьеристки

Ровена просто не могла справиться с собой. Все юные годы заточенная в женской монастырской школе, девственница, Ровена презирала мальчиков, и ни на кого ее тело не реагировало, как на Питера. Она была холодная девочка, с характером — замкнутая, гордая. Топаз Росси стала ее первой по-настоящему близкой подругой. Ради дружбы Ровена пыталась скрыть свои чувства. И даже отвергла Питера тогда, на балу.

Но не смогла справиться с желанием.

Ровена предала Топаз, найдя для этого тысячу извинений. Топаз слишком вульгарна для Питера. Она не подходит ему. Иностранка. И очень бедная. А она, Ровена, — само совершенство: из той же страны, того же круга, того же класса. Кеннеди — джентльмен, она — леди. Предрассудки, с которыми Ровена боролась всю жизнь и которые всегда презирала, она использовала теперь, чтобы убедить себя — она поступает правильно. Ровена держалась с Топаз сухо, отмалчивалась, когда подруга пыталась поговорить. Уверяла себя, что дружба с Топаз — ошибка с самого начала, они слишком разные.

— Еще раз, — попросила Ровена, и ее соски от удовольствия вздыбились. — Ну еще раз, еще раз.

— Ты просто чудо, — возбужденно шептал Питер. Это правда. Она так естественна в сексе. Вздрагивает от каждого прикосновения, что дико возбуждает его, отзывается на малейшую ласку, на каждый горящий взгляд, каждое прикосновение пальцев.

Даже в самый первый раз она достигла наивысшего удовольствия.

И это холодная надменная Ровена Гордон!

Кеннеди ухмыльнулся, проникая в нее все глубже. Жизнь полна сюрпризов.

Топаз Росси шла вдоль Брод-стрит, к Крайстчерч. У нее было хорошее настроение. В отличие от студентов-англичан, воспринимающих окружающее как само собой разумеющееся, красота Оксфорда ее просто очаровывала. По сравнению с маленьким городком в Нью-Джерси это — другая планета, думала Топаз, через решетчатые железные ворота глядя на Тринити-колледж, пронесший безукоризненную красоту через века, на внушительные бюсты римских императоров, обрамлявших вход в Театр Шелдона.

Мимо проносились на велосипедах студенты, их черные плащи раздувались на ветру. Они двигались в «Блэкуэлл», университетскую книжную лавку, где можно свободно рыться на полках. Она улыбнулась: интересно, выберут они скучнейшие учебники или низкопробные романы с множеством сексуальных сцен?

Она повернула вниз, к главному входу, заглядывая во дворик библиотеки Бодли, главной в Оксфорде и одной из самых прекрасных в мире. Топаз обошла несколько раз вокруг, любуясь красотой, но отсюда книги выносить нельзя, и она редко пользовалась этой библиотекой. Топаз — современная девица и предпочитала заниматься в своей комнате, с чашечкой кофе, слушая Арету Франклин.

Две внештатницы, работавшие на «Червелл», помахали ей. Девушки писали для странички по искусству и о работе студентов.

— Ну как репортаж? Продвигается?

— Хорошо, — ответила девушка помоложе. — Вчера вечером здесь была интересная группа с Уэст-Энда, они ищут таланты. И я собираюсь взять интервью у Мэри Джексон, их руководителя.

— Короче говоря, она хочет, чтобы ей выделили место в следующем номере, — ухмыльнулась подруга.

Первая толкнула ее локтем.

— Ну что же, посмотрим, когда получим материал, — сказала Топаз, ощущая себя очень взрослой. Ей не хотелось портить кому-то настроение. Она собиралась встретиться с Питером и не могла дождаться момента. Жизнь так хороша.

Девушки помахали ей рукой и ушли.

Топаз откинула с лица рыжие кудри. Некоторым американцам здесь очень тяжело учиться. Не понимая английского юмора, они уезжали из Оксфорда в полном убеждении, что местные терпеть не могут иностранцев, особенно американцев.

Топаз думала иначе.

«А может, просто Ровена заставила меня увидеть все другими глазами? — подумала она. — Или Питер».

Кожа все еще хранила память о его утренних ласках. Особенно там, где он слизывал шампанское.

— Поздравление с завершением второй статьи для национальной газеты.

Эта статья тоже получилась. И она отправит ее сразу, как только выйдет первая, значит, после выборов. Ровена уже будет радостная, взволнованная, перестанет нервничать, выйдет из стресса, а то в последнее время она какая-то странная, отчужденная.

Топаз задержалась на секунду на Ориел-сквер, что у заднего входа в колледж Питера, она думала о статье, о любовнике, о подруге — все крутилось в голове одновременно. Мягкое солнечное тепло припекало затылок, ей казалось, она купается в ванне, наполненной чистым счастьем.

Ровена снова ощутила ком в груди. Она не могла ни дышать, ни плакать.

— Нам надо остановиться, — сказала она тихо. — Я не должна была на это идти.

Питер предложил ей сигарету, но она покачала головой.

— Но ты же пошла, — сказал он.

Он ощущал свою власть над ней. Каждый раз заставлял ее преодолевать колебания, заглушать голос совести, все отбросить. Это льстило его тщеславию: он занимается любовью с обеими — с Топаз Росси и Ровеной Гордон — в один день.

Он никогда не говорил об этом с Ровеной, но она знала. Конечно, знала, что он встречается с ее лучшей подругой. А это очень важно.

— Я обещал тебе закончить с Топаз, но постепенно, — продолжал Питер. — Я думал, мы договорились.

Ровена молчала, уставившись в стену. Стыд, боль и неукротимое желание смешались внутри.

— В чем дело? Выборы? — строго спросил Питер. — Ты знаешь мое мнение по этому поводу. Я обязан сдержать слово. И происходящее между нами не имеет никакого отношения к политике.

Ровена покачала головой.

Они оба понимали, что их секс так хорош особенно из-за того, что они противники. Это добавляло остроты.

— А как насчет твоего слова Топаз?

— Ты сама вчера говорила — в последний раз, — жестоко бросил он ей.

Ровена покраснела. Да, правда, она снова сдалась, отчасти потому, что ее тянуло к нему, отчасти оттого, что он сам не хотел оставить ее. Он забирался к ней по наружной трубе, влезал в окно, присылал красные розы и марочное шампанское. Он усаживался рядом с ней за едой. Поджидал возле швейцарской, когда она приходила за утренней почтой, был настойчив и одновременно романтичен, как лорд Байрон. С большим облегчением она сдавалась ему и позволяла делать то, чего жаждала сама.

«Мы учимся в одном колледже, — думала Ровена. — Я все равно не смогу от него избавиться».

Но вслух сказала:

— Но я действительно хотела… Я не могу причинять боль Топаз, а ты отказываешься выбрать кого-то. — И Ровена заплакала.

— Я хочу только тебя, — осторожно сказал Питер, услышав новую нотку в ее голосе и обнял девушку.

И вопреки желанию Ровена почувствовала — она не может сопротивляться. Пусть он успокоит ее, пусть говорит, как любит и что все будет хорошо.