Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
В последних строках экскурса Ганнибал оплакивает крушение грез о завоеваниях, а юный римлянин торжествует{1288}. Гораций дает понять, что экспроприация Августом Гераклова пути завершает окончательное поражение карфагенян и битву за богов и власть над прошлым.
Но и трансформация Гераклова пути покажется событием малозначительным в сравнении с другим предприятием, затеянным императором Августом, — восстановлением Карфагена. Другие самопровозглашенные спасители Римской республики занимались постройкой и декорированием храма Конкордии в Риме, однако для Августа это было бы сомнительным деянием. Хотя ему действительно придется реконструировать храм, в двадцатых годах I века он еще не завоевал репутации pater patriae, «отца страны». Для большинства граждан он был не гарантом согласия, а палачом, беспощадно отомстившим убийце приемного отца кровавой расправой над политическими оппонентами. Если Август и возьмется построить монумент Согласию, то это произойдет за пределами Рима, где меньше риска быть обвиненным в лицемерии и больше консенсуса. Разве можно найти
В действительности не Августу, а его приемному отцу впервые пришла в голову идея восстановить Карфаген. Аппиан сообщает, что в 44 году во время битв с соотечественниками в Северной Африке Юлию Цезарю привиделось во сне, как плачет вся его армия. Пробудившись, он незамедлительно выпустил меморандум о необходимости заселить Карфаген {1289} . Сон толковался по-разному современными исследователями. Наиболее вероятной версией считается такое объяснение: армией были погибшие карфагеняне, поэтому восстановлением города Цезарь проявит dementia, милосердие, чем будет всю жизнь гордиться. Альтернативный вариант: армия символизировала римских ветеранов войны, тем самым подтверждая желательность заселения города в соответствии с популярной идеей земельной реформы Гракха {1290} . [390] Возможно, двоякое смысловое предназначение сна было преднамеренным: милосердие Цезаря адресовалось и погубленным карфагенянам, и собственным ветеранам. Хотя основание новой колонии и было поручено одному из помощников Юлия Цезаря — Стацилию Тавру, не имеется данных о каких-либо серьезных начинаниях [391] . Так или иначе, замысел восстановить Карфаген — город самого злостного врага Рима — доказывал и уверенность в своих силах режима Юлия Цезаря, и дух согласия, привнесенный Римом в Средиземноморье [392] .
390
Храм Clementia Caesaris, Милосердию Цезаря, был построен в Риме в 45 году (Galinsky 1996, 82, 84).
391
Wightman (1980, 37–38), возможно, преувеличивает успехи в реализации проекта колонии Цезаря.
392
Именно так последующие римские комментаторы расценивали инициативу. См.: Dio 43.50.4–5.
Позорное убийство Цезаря в том же году помешало реализации североафриканского проекта, но в 29 году Август уже был готов к тому, чтобы заняться им всерьез. Судя по наброскам, город замышлялся грандиозный. Планировка улиц отличалась необычайной правильностью и точностью. Каждый квартал имел размеры 120 на 480 римских футов (35,5 на 142 метра), составляя в точности одну сотую стандартного римского земельного надела {1291} . Административный и религиозный центр создавался на вершине Бирсы, бывшей цитадели старого пунического города. Вершину холма украшали великолепные монументальные здания, базилика, храмы и форум. Новый город должен был символизировать не только могущество Рима, но и единство прежде враждовавших народов {1292} . Карфаген возрождался как Colonia Iulia Concordia Carthago, Карфагенская колония Юлия и Согласия — административная столица римской провинции Проконсульской Африки {1293} . Хотя и другие римские колонии были названы в ознаменование согласия, возрожденного кланом Юлиев, Карфаген, должно быть, вызывал особый душевный отклик в сердцах римлян [393] .
393
Гадрумет в Африке назвали «Concordia Iulia», а Апамею в Вифинии — «Colonia Iulia Concordia» (Clark 2007, 251).
Парадоксально, но восстановление Карфагена потребовало более основательного разрушения древнего пунического города, чем совершенного Сципионом в предыдущем столетии. Для возведения монументальных зданий была срезана вся макушка холма и сооружена огромная платформа, на которой строилась центральная часть города. Свыше 100 000 кубических метров руин и породы были снесены на склоны Бирсы. На склонах холма римляне возвели подпорные стены и террасы, на которых впоследствии планировалось строить жилые кварталы. Новый римский Карфаген стал наглядным свидетельством стремления режима императора Августа к согласию и примирению. Под новым городом навсегда были погребены последние напоминания о грозном противнике.
Дидона и Эней
Примерно в то же самое время, когда строился новый Карфаген, римский поэт Вергилий Марон писал свой шедевр, эпическую поэму «Энеида». Хотя его и нельзя назвать раболепным приверженцем режима Августа [394] , в произведении можно найти немало деталей,
созвучных пропаганде деяний императора. Человеку, пережившему кошмары войны, свойственно надеяться на то, что при умном диктаторе наступит новый золотой век, а именно это, собственно, и было обещано громогласно режимом Августа {1294} . В «Энеиде» пересказывается знакомая история о нелегком путешествии Энея из Трои в Италию, где ему уготовано стать прародителем римлян. Но уже в начале поэмы мы понимаем, что Карфаген будет играть в этой истории более значительную роль, чем та, которую отводила ему традиция:394
Хотя позднеантичный литературный критик Сервий и написал, что «Вергилий имитировал Гомера и восхвалял Августа» (Servius Aen. I, proem), отношение Вергилия к режиму, при котором ему довелось жить, было более сложным. Критика представлений о Вергилии как пропагандисте Августа: Thomas 2001, 25–54.
Пунические войны автора не особенно заинтересовали, но поэма тем не менее напоминает сиквел (или приквел) к известному повествованию о конфликте Энния {1297} . [395] Как и в произведениях Невия и Энния, в «Энеиде» вражда между Карфагеном и Римом предопределена богами, и у каждой из сторон имеется небесный заступник: Юнона покровительствует карфагенянам, а Венера, мать Энея, — троянцам. Однако «Энеида» существенно отличается от предыдущих римских поэтических эпосов. Вергилий дает новое и драматичное представление о предыстории этой вражды: роковой любви Энея и Дидоны, основателей римской и карфагенской рас. Хотя нечто вроде встречи между ними упоминается и в эпической поэме Невия, тему любовной связи впервые осветил Вергилий.
395
Пунические войны в «Энеиде» реально не отражены, но косвенные напоминания о них присутствуют. К примеру, перед Энеем в преисподней проходит вереница будущих римских героев — Катон, Сципионы, Фабий Медлитель и Марцелл (Vergil Aen. 6.841–859).
В первой книге «Энеиды» троянские беженцы покидают свое порушенное отечество, и их корабли попадают в жуткий шторм, устроенный зловредной богиней Юноной. Уцелевшие троянцы оказываются на берегу Северной Африки, где им помогают другие беженцы с Востока — карфагеняне. Венера, опасаясь, что карфагеняне могут причинить зло сыну, посылает Купидона к Дидоне с заданием влюбить в Энея царицу, которая после убийства мужа отвергала всех претендентов на ее сердце. Юнона, желая помешать Энею и троянцам исполнить свое предназначение в Италии, предлагает Венере поженить ее сына с карфагенской царицей:
Ведомо мне уж давно, что наших стен ты страшишься, Что опасенья тебе Карфаген внушает высокий. Где же предел? Куда приведут нас распри такие? Вечный не лучше ли мир заключить, скрепив его браком?{1298}Венера соглашается, дабы обеспечить безопасность сыну, хотя и знает о пророчестве Юпитера, что Эней непременно прибудет в Италию и станет основателем римского народа. Во время охоты буря умышленно отделяет Энея и Дидону от остальной группы, и они предаются любви в пещере.
Конечно, аудитории Вергилия уже известно: несмотря на любовь основателей двух наций, кровавый конфликт неизбежно вспыхнет между карфагенянами и римлянами. Поэтому он заставляет нас задуматься: а что, если бы Эней и троянцы остались в Карфагене и основали здесь свою родину? Вергилий даже наряжает будущего основателя Рима в накидку, пылавшую пурпуром тирским, вышитую золотым узором, и поручает ему направлять строительство города, который превратится в злейшего врага Рима{1299}. Поэт не исключает и того, что основание Рима вообще могло не состояться, если бы его герой задержался в Северной Африке:
Медлит, забыв об иных городах, судьбой ему данных, — Все, что скажу я, ему отнеси ты с ветром проворным: Мать, за сына моля, не это нам обещала И не за тем два раза его спасала от греков, — Но чтоб Италией он, вековую державу зачавшей, Правил средь грома боев и от крови Тевкра высокой Род произвел и весь мир своим подчинил бы законам. Если ж его самого не прельщает подвигов слава, Если трудами хвалу он снискать не желает, — Вправе ли сына лишить он твердынь грядущего Рима? Что он задумал? Зачем средь враждебного племени медлит?