Карфаген смеется
Шрифт:
Адские фабричные города с Севера, городская беднота, нищенские условия, которые, как и в русских городах, стали причиной анархии и волнений, — все это не для Мемфиса. Мемфис собирался перейти от хлопка и мулов к инженерному делу и сфере услуг. Здесь малочисленные рабочие силы могли существовать в идеальной окружающей среде, производя то, за что охотно заплатит весь мир. Я пользовался доверием самых влиятельных людей города. К моим мнениям прислушивался «Босс» Крамп [205] , которого все признавали важнейшим человеком в Мемфисе: харизматичный человек, наделенный огромной политической энергией и блестящей способностью вникать в суть дела. Его единственная ошибка заключалась в том, что он повернулся спиной к людям, которые очень хотели ему помочь. Но, если б не эта единственная ошибка, он мог бы стать настоящим южным Муссолини. Суждения «Босса» по негритянскому вопросу были просто гениальными. Они существенно расширили мой кругозор. Его планы на независимость Юга намного опередили свое время. Еще один дальновидный человек был тогда ведущим бизнесменом Мемфиса, создателем сети современных супермаркетов «Пигли Вигли». Он возводил для себя великолепный мраморный особняк розового, как свиная кожа, цвета возле Овертон–парка и однажды днем пригласил меня осмотреть наполовину построенный дворец. Евреи погубили
205
Эдвард Хулл «Босс» Крамп (1874–1954) — американский политик, мэр Мемфиса в 1910–1915 и 1940 гг., активный участник борьбы за права негров.
206
Кларенс Сондерс (1881–1953) — американский бакалейщик, создатель современной модели магазина самообслуживания. Его идеи оказали влияние на концепцию современных супермаркетов.
Но то были мои золотые деньки, и даже бремя страданий, вызванных разлукой с Эсме, стало значительно легче. Я делился своим видением будущего со множеством сочувственно настроенных людей. Я никогда не испытывал прежде ничего подобного. Я всегда чувствовал себя изолированным, одиноким пророком, окруженным лишь несколькими добрыми друзьями, которые, подобно Коле, поддерживали меня, не до конца понимая мою мечту. Мы хотели построить более крупный, более роскошный, более рациональный Мемфис, создать центр культурного и финансового возрождения Юга. Мемфис должен был стать городом, где железная дорога и автомобили выйдут из моды; городом электросамолетов и дирижаблей, движущихся тротуаров, многоуровневых торговых рядов, картинных галерей, в которых будут выставлять лучшие в мире работы; городом, где преступления и бедность исчезнут, где не понадобятся услуги черной расы. Всю ручную работу будут исполнять машины. Мы не собирались бросать негров на произвол судьбы. Им можно было построить особый городок, где они жили бы своей жизнью, посещали собственные школы, храмы и театры. Южане сильнее всего чувствуют обязательства перед неграми (представление о южанах — бессердечных тиранах — еще одна ложь, созданная на Севере). Я всегда прямо заявлял: я охотно им услужу, но не собираюсь задерживаться в Соединенных Штатах надолго. Но, будучи идеалистом, я решил на время связать свою жизнь с главным городом Теннесси. Фэрфаксы стали моими верными друзьями. Они тоже считались чужаками, хотя гостеприимный Юг и принял их. Хотя я никогда не управлял их «DH — 4», я дважды летал с Пандорой Фэрфакс и получал интеллектуальное и духовное наслаждение от этого опыта. С воздуха открывался уникальный вид, который давал истинное представление о размере и очертаниях обширных равнин Дельты и широкой мелкой реки, которая, кажется, течет в бесконечность, а на самом деле — к Новому Орлеану. На меня произвели огромное впечатление люди, которые первыми достигли этой реки, преодолев огромные расстояния, чтобы их дети могли расти здесь и получить в наследство землю, речники, которые плавали на плоскодонках под парусами, перевозя меха, хлопок и золото, чтобы сделать Сент–Луис и Новый Орлеан самыми богатыми и оживленными городами своего времени. Иногда я жалею, что мой отец, при всей его революционной глупости, не стал одним из тех, кто эмигрировал в Америку. Тогда, по крайней мере, у меня появилась бы возможность расти без страха, без вечной угрозы погружения в кошмар. Я мог бы сделать куда больше для своей страны, если бы был коренным американцем, и в свою очередь получил бы заслуженную награду. Mein Vater kam bis an die Grenze. Wohin gehen wir jetzt? [207] Кто знает? Те же самые силы, которые уничтожили Кларенса Сондерса, могли уничтожить и меня. По крайней мере, я остался в живых и могу напомнить другим о времени, когда в мире еще были подлинная надежда и вера и люди еще могли опознать своих врагов. Но какое значение это имеет сегодня? Враг очень силен, он смеется надо мной. Даже люди, которые слушают меня в пабе, думают, что я шучу.
207
Мой отец переступил черту. Куда мы идем теперь? (нем.)
В Мемфисе я научился водить новый «бьюик», предоставленный в мое распоряжение мистером Гилпином: дело оказалось достаточно простым, хотя мне часто мешала глупость других водителей, не наделенных от природы ни умением водить автомобиль, ни достаточным воображением, чтобы понять пожелания (или хотя бы заметить существование) своих собратьев, также путешествующих по дорогам. На «бьюике» (а позднее, когда его пришлось сдать в ремонт, на «форде») я катался по усаженным деревьями пригородам Мемфиса или выезжал на шоссе, которое вело в Арканзас. Я очень скоро проникся любовью к городу и не проявил ни малейшего нетерпения, когда мистер Роффи объяснил, что центральные и местные власти решают вопрос о предоставлении необходимых для нашей работы грантов медленнее, чем он надеялся. По всей Мэйн–стрит я видел строительные площадки — здесь готовились возводить огромные роскошные здания. Скоро должны были запустить новые трамваи. Сложная паутина переплетающихся проводов, протянувшаяся по всем улицам города, в некотором смысле стала символом нашего неуклонного движения вперед. В один февральский день, более теплый и влажный, чем обычно, город внезапно заполнил запах свежей смолы и угля с поездов и кораблей — в холодной атмосфере запах почти сразу рассеивался. В тот день меня навестил желанный гость — майор Синклер. На сей раз он прибыл в Мемфис по воздуху. Он взволнованно рассказывал о своем новом судне. Маленький дирижабль стоял в углу аэродрома Фэрфакса. На боку виднелась реклама нового журнала, который стал еще одной навязчивой идеей моего друга. Майор был полон энтузиазма.
— Эти слова облетят всю страну. Это знамя величайшего крестового похода, который когда–либо видела Америка! В Соединенных Штатах дует новый ветер, Макс, и он рождается в Атланте!
Корабль, как и издание, которое он рекламировал, назывался «Рыцарь–ястреб».
В тот же вечер мы с Синклером отправились
к причальной мачте. Мы оба курили сигары, царила спокойная, уютная тишина, которая всегда сопутствует старым товарищам, когда они просто наслаждаются обществом друг друга. Гондола небольшого дирижабля почти касалась земли. Она была сделана из легкого металла, слегка помята и оцарапана и покрыта тонким слоем белой краски. Большой красный мальтийский крест красовался с обеих сторон гондолы. Хотя судно удерживало сразу несколько канатов, оно все равно покачивалось под дуновением умеренного юго–западного бриза. Иногда доносился слабый скрип, как будто распорки где–то подвергались перегрузке. Гондола была открытой. Я увидел три кабины, напоминавшие кабины самолета, в одной из них располагался механизм управления. По словам Синклера, это был последний дирижабль, изготовленный в британском классе 882, большую часть таких кораблей продали в Америку. Британцы называли их «блимпами» в честь легендарного полковника Блимпа [208] , одного из их величайших патриотов. В задней части стоял двигатель — «роллс–ройс» на семьдесят пять лошадиных сил. Майор Синклер, очевидно, гордился своей машиной.208
Блимп — малый дирижабль мягкой системы. Об этимологии этого слова давно ведутся споры; скорее всего, оно восходит к сокращению b-limp (limp balloon). Полковник Блимп — персонаж комиксов Дэвида Лоу, впервые появившийся в «Лондон ивнинг стандард» в апреле 1934 г. Блимп — самоуверенный, наглый «типичный британец». Крайне реакционные мнения англичане и сейчас называют «заявлениями полковника Блимпа».
— Это только начало, — говорил он. — Я уже планирую построить усовершенствованную модель. Мне хотелось бы услышать ваше мнение. Но это не главная причина моего приезда в Мемфис. Мне поручено задание. Есть пара мест, которые нужно посетить до возвращения в Атланту. Нужно рекламировать журнал. Попытаться привлечь подписчиков, если смогу. — У него здесь было и другое дело, но майор пока о нем не хотел говорить. Он планировал провести в городе по крайней мере неделю. — В любом случае посмотрите машину. Я хотел бы узнать, что вы думаете.
Синклер помог мне подняться по короткой лестнице в главную кабину и осмотреть средства управления. Я изучил рулевой механизм, переключатели, измерительные приборы. Майору Синклеру не следовало знать, что это было мое первое близкое знакомство с обычным дирижаблем. Меня просто зачаровала работа руля и элеронов. Я сказал, что, по–моему, это превосходная машина.
— Конечно, она слегка примитивна. — Он как будто извинялся. — Но нам нужно с чего–то начать.
Я согласился с ним. Я до сих пор не понимал, к чему он клонит.
— Была мысль построить навесы для кабин, — сказал майор. — Но я пришел к выводу, что они будут почти бесполезны большую часть времени. Здесь можно укрыться от дождя не хуже, чем в обычном самолете или воздушном шаре.
Стоя в качающейся кабине, я ухватился за один из шести тросов, которыми гондола крепилась к основному корпусу. Слабо пружинивший баллон был изготовлен из какой–то простой серебристой ткани. Хотя дирижабль был гораздо меньше моего будущего воздушного корабля, он тем не менее оставался реальным и абсолютно надежным воздушным транспортным средством. Я радовался, как школьник, попавший на петушиные бои. Майор Синклер с удовольствием выслушивал мои похвалы. Скоро он взобрался в одну из двух задних кабин. Наклонившись надо мной, пока я сидел перед панелью управления, он рассказывал об особенностях полета на этом дирижабле. Я изучил ножные педали, которые управляли и высотой, и углом полета, и быстро освоился с машиной. Это было куда проще, чем летать в аппаратах тяжелее воздуха. Я вообразил, что поднялся на тысячу футов над землей и мог лететь куда угодно, и удовлетворенно вздохнул. Я верил, что пройдет совсем немного времени, и моя мечта воплотится в жизнь. Тогда я поведу гораздо большее судно. Я стану адмиралом собственной воздушной армады!
Свет погас, когда я спустился по небольшой металлической лестнице на землю. Майор Синклер последовал за мной, а потом сделал странный жест, который я никак не мог истолковать. Он опустил голову, провел затянутой в перчатку рукой по тонким прямым губам и нахмурился. Я выжидал.
Через некоторое время летчик поднял голову. Он казался очень серьезным — не то не хотел говорить, не то не мог подыскать нужные слова. Он молча взял меня за руку. Мы в сумерках направились к тем деревянным лачугам, в которых теперь располагался офис Фэрфакса. Было очень тихо. Ветер стих, и воздух стал теплее как раз тогда, когда солнце зашло. Майор Синклер заговорил негромким, спокойным голосом, обращаясь ко мне не только по фамилии, но и по званию, как будто его слова выражали какую–то официальную точку зрения:
— Полковник Питерсон, сэр, я знаю, что в ваших жилах течет и французская, и английская кровь. Полагаю, вы намерены когда–нибудь возвратиться в Европу.
— Так и есть, майор.
— Я понимаю, что вы протестант. Мы можем считать это само собой разумеющимся. Надеюсь, вы простите мне нарушение правил хорошего тона. Скажите, сможете ли вы отправиться со мной и рассказать о нынешнем тяжелом положении уроженцам этой страны, истинным англосаксам?
Я решительно ответил:
— Я не боюсь высказывать свои суждения, майор. Полагаю, что над англосаксами нависла смертельная опасность. У меня есть все основания считать, что им все сильнее угрожает объединенная армия большевистских евреев и папистов, которые неустанно готовят заговоры, натравливая на белых людей черные и желтые расы. Я видел насилие и беззаконие, которое эти силы устроили в России. С ужасом ожидаю, что этот кошмар может распространиться по всему миру.
Майор задумчиво кивнул, соглашаясь со мной:
— Вы подтвердили то, что я понял уже давно. Что бы вы сказали, если бы кто–то предложил вам сыграть важную роль в этой битве?
— Я не сторонник насилия, майор.
— Это вполне очевидно. — Майор поджал губы. Он внезапно остановился в полутьме, прямо у входа в дом. — Я хочу попросить вас о небольшом одолжении. Прошу, не считайте, что вы будете мне чем–то обязаны, если решите отказаться. — Он застегнул свою летную куртку. — Не могли бы вы выступить перед группой друзей и единомышленников и рассказать им о своих впечатлениях от красной революции? Вы сослужили бы великую службу им и всей Америке.
— Вы хотите, чтобы я произнес какую–то речь?
— Скорее это будет неформальная беседа, Макс, с заинтересованными людьми, которые имеют немалый вес в обществе и разделяют ваши взгляды.
Во–первых, я прежде никогда не выступал с речами на английском языке — разумеется, это меня беспокоило. Во–вторых, я не испытывал особенного желания привлекать ненужное внимание. И все же предложение майора обеспечивало немало преимуществ. Кроме того, тогда, как и теперь, я осознавал: все случившееся в России должно стать страшным предостережением для остального мира. Конечно, я считал своим долгом принять предложение. Я спросил, как все будет организовано.