Карибы

Он провел кошмарную ночь, но на рассвете пришел к заключению, что никогда не сможет перехитрить вставший на его пути злой рок, так что ему не остается другого выбора, кроме как снова отправиться на поиски неизвестно чего.

10

Уже через несколько дней после основания хлипкого форта Святого Фомы Алонсо де Охеда пришел к выводу, что шансы выстоять при нападении тысяч воинов хитроумного Каноабо у его измученного гарнизона ничтожно малы, а политика адмирала — поистине самоубийственна, поскольку чем дольше они будут отсиживаться за стенами форта, слабея от голода и болезней, тем сильнее и яростнее станут враги.

Поэтому он принял смелое, вполне соответствующее его характеру решение и однажды в жаркий полдень вышел за главные городские ворота вместе девятью самыми отважными кабальеро и под звук труб и фанфар направился к лагерю свирепого вождя, только и ждущего подходящего случая, чтобы смести с лица земли бородатых и раздражающих его захватчиков.

Встреча двух лидеров обещала быть весьма интересной. Испанца впечатлило мужество гаитянина и необычайная красота его супруги Анакаоны, а туземный вождь был потрясен неустрашимой отвагой коротышки-чужака, его сверкающими доспехами, а, главное, великолепными статями его горячей кобылы.

Они говорили о мире и дружбе, хотя прийти к соглашению им так и не удалось, поскольку Каноабо требовал выдачи всех злоумышленников, а Охеда настаивал, чтобы десять тысяч туземных воинов покинули эти места.

Под конец, отметив, какое впечатление произвела на туземца его лошадь, Охеда предложил вождю проехаться верхом, давая тем самым понять, что, сев на лошадь, он сравнится величием с самим Колумбом, внушающим всем вождям острова благоговение и зависть.

Для человека, стремившегося единолично править всем известным ему миром, этот соблазн оказался непреодолимым, так что очень скоро вождь согласился совершить якобы необходимый ритуал омовения в ближайшей реке, прежде чем взобраться на спину беспокойной кобылы.

Итак, в сопровождении лишь сотни воинов, горделивый Каноабо вошел в воду, смыл грязь, после чего позволил испанцу застегнуть наручники на своих запястьях — по его словам, они были непременным атрибутом каждого уважающего себя наездника и являлись отличительным признаком высокого положения.

Доверчивый дикарь легко позволил себя убедить и, едва он сел на лошадь, как Алонсо де Охеда неожиданно прыгнул в седло, устроившись у него за спиной, крепко обхватил его сзади и, пришпорив кобылу, помчался галопом, сопровождаемый своим отрядом. Испанцы тут же выхватили шпаги на глазах у ошеломленных воинов Каноабо, а тем осталось лишь беспомощно наблюдать, как их предводителя похитили у них из-под носа.

Когда после длившегося больше недели опасного путешествия через сельву, реки и горы Охеда наконец въехал в Изабеллу и бросил к ногам вице-короля вызывающегося у всех страх Каноабо, никто не отдал должное его храбрости. Даже сам Колумб ощутил раздражение при мысли о том, что Охеда, с одной стороны, оказал ему огромную услугу, освободив от злейшего врага, но при этом харизматичный капитан в одночасье превратился в его ближайшего соперника, завоевав непререкаемый авторитет среди подданных адмирала.

Поговаривали, что во время долгих месяцев, которые Каноабо провел в цепях перед воротами дворца, пока не погиб по пути в Испанию, он всегда смотрел на адмирала с глубоким презрением и даже не трудился вставать в его присутствии. Когда же появлялся коротышка Охеда, вождь поднимался на ноги, признавая того своим господином и победителем.

Когда его попытались заставить понять свою ошибку, убеждая, что, по меньшей мере, неразумно столь открыто поклоняться кому бы то ни было, кроме самого Колумба, туземец лишь упрямо ответил:

— Колумб — всего лишь трус, посылающий людей на смерть, а Охеда — поистине отважный воин.

Вполне понятно, что с этого времени колония разделилась. Одни считали, что смелый капитан являет собой настоящий дух конкисты, другие же настаивали, что вице-король олицетворяет верховную власть, какими бы серьезными ни были его ошибки.

Так в очередной раз проявилась дурная привычка испанцев со всей определенностью вставать на чью-либо сторону.

— Колумб должен убраться отсюда раз и навсегда и никогда больше не возвращаться в Изабеллу, — заявил Луис де Торрес в одно жаркое утро, когда, как обычно, пришел к немке, чтобы помочь ей по хозяйству. — Его присутствие вызывает лишь раздражение и неприязнь, а по углам уже начинают шептаться о готовящемся бунте.

— Не будет никакого бунта, пока Охеда не согласиться его возглавить, — убежденно ответила донья Мариана Монтенегро. — А он слишком достойный человек, чтобы кто-нибудь решился даже заикнуться о подобном в его присутствии. Он один из самых прекрасных мужчин в мире — и лицом, и духом. Как жаль, что он так мал ростом!

— Признайтесь, будь он хоть на пядь выше, вы забыли бы ради него своего Сьенфуэгоса?

Она весело улыбнулась и одновременно с этим преподнесла Луису огромное яйцо, которое только что нашла в курятнике.

— Ни за что! Даже сотня таких как Охеда не заставят меня переменить мнение, но это не значит, что я не признаю его достоинств. Он человек, каких мало.

— Ходят слухи, что однажды королева посетила главный севильский собор, и Охеда, тогда еще мальчик, вскарабкался на мачту длиной больше пятидесяти метров, добрался до конца реи, сделал пируэт на одной ноге, поприветствовал ее величество и преспокойно вернулся обратно, словно просто перешел на другую сторону улицы.

— Припоминаю одного такого человека, пренебрегающего законами физики, — прошептала немка с ностальгической ноткой. — Он тоже бросал вызов головокружению, взбираясь по краю обрыва или перепрыгивая через пропасти, как через обычную канаву. Они бы поладили.

— Сьенфуэгос ладил со всеми.

— Надеюсь, что по-прежнему ладит.

Они сели на каменную скамью, стоящую у фасада хижины, и немка не сводила глаз с едва различимого вдали моря, лаская при этом крошечного серого кролика из последнего помета.

— Я отдала бы десять лет жизни, лишь бы узнать, где он сейчас и увижу ли я его когда-нибудь. Днем я еще держу себя в руках, но ночи такие долгие...

— Понимаю, — ответил Луис, с благоговейной нежностью касаясь ее руки. — Прошло много времени, но на днях я говорил с мастером Хуаном де ла Косой, который сопровождал адмирала в последнем плавании вдоль побережья Кубы. По пути им встретилось множество неизведанных островов, и теперь я часто задаюсь вопросом, не мог ли Сьенфуэгос добраться до какого-нибудь из них. Их ведь столько!

— Но как он мог туда добраться? — спросила Ингрид. — Как покинул Эспаньолу?

— Не знаю, но, как и вы, продолжаю верить, что ему это удалось, — он встал и облокотился на столб тенистого навеса. — Нам известно, что некоторые группы дезертиров покинули остров на маленьких лодках в поисках золота, о котором здесь столько говорят, и если это удалось одним, то наверняка смог и Сьенфуэгос.

— Так вы больше не советуете мне вернуться домой?

Тот улыбнулся, обведя вокруг широким жестом.