Карл Маркс: Мировой дух

Все еще считая Фейербаха «единственным мыслителем, совершившим настоящий переворот в теории», он вернулся к Гегелю. Перечитал некоторые позабытые пассажи учителя своей юности и углубил два ключевых термина его философии, до сих пор остававшиеся в тени, — «отчуждение» и «инверсия». Он самостоятельно проводит идею о том, что «отчуждение» — это процесс, в ходе которого дух отделяется от самого себя, чтобы попытаться найти себя и вернуться к себе; действует против себя, чтобы осознать самого себя. С другой стороны, как и Гегель, Маркс полагает, что философия — по определению «инверсия» здравого смысла и что, таким образом, она устанавливает близкое родство между разумом и его противоположностью — безумием. Значит, истинное единство неразделимо с процессом расчленения, безумие — условие истинности существования. Именно отчуждение переживает Карл в тот момент. И так же, как Гегель в пору работы над «Феноменологией духа», Карл погрузился в «Племянника Рамо» Дидро в переводе Гёте; в этом оригинальном, эксцентричном человеке он увидел самого себя стоящим на социальной и интеллектуальной обочине французского века Просвещения, потрясшим устои морали и ценности здравого смысла. Много позже Маркс пришлет Энгельсу экземпляр «Племянника», подчеркнув в нем множество отрывков.

В письме Фейербаху от 15 мая 1844 года Арнольд снова тревожится по поводу Карла: «Он много читает. Работает невероятно напряженно. У него есть талант критика, что порой вырождается в чистую игру диалектики, и он ничего не может закончить, бросает каждое новое исследование, чтобы погрузиться в очередной океан книг. Он раздражен и груб как никогда, особенно когда довел себя до болезни, потому что все работал и не спал три или четыре ночи». Он добавляет: «По своим способностям к науке он целиком и полностью принадлежит германскому миру, но своим революционным образом мыслей исключает себя из него».

Карл интересуется всем, в особенности (и всё больше и больше!) техническим прогрессом. Увлеченный первыми возможностями использовать электричество (для освещения нескольких улиц), он с восторгом узнал о том, что 24 мая 1844 года Самуэль Морзе испытал телеграфную линию, установив связь между Вашингтоном и Балтимором. Он увидел в этом предвестие перемен в капитализме — электричество создаст более мобильные средства сообщения и увеличит производительность труда.

Как и многие его современники, он был шокирован 6 июня того же 1844 года избиением силезских ткачей, восставших против своих работодателей. Ему, как и многим в Европе, это событие позволило понять, что рабочие могут восстать и сами, нимало не нуждаясь во вдохновителе или вожде. Бальзак говорил о «современных варварах, которых новый Спартак, наполовину Марат, наполовину Кальвин, поведет на штурм гнусной буржуазии, которой досталась власть». В тот же момент Энгельс заявил о своем восхищении ирландскими рабочими, добавив: «С несколькими сотнями парней их закалки можно было бы перевернуть Европу!» Руге, отрицавшему важность этого происшествия, Карл повторял: «Без революции социализм не может стать реальностью».

В начале лета 1844 года Карл отправил жену с дочерью в Трир, показать бабушке внучку. Там Женни увиделась с Эдгаром, своим любимым братом, только что получившим диплом юриста в Бонне и занявшим в родном городе скромное место чиновника. Карл, оставшись один в Париже, читает, пишет, делает заметки, пока еще не решаясь выбрать сюжет для книги. После событий в Силезии он хотел объединить социальную и политическую борьбу на местах с мировыми экономическими целями. Таким образом, он понемногу отдалился от «критического» материализма Фейербаха и пытался лучше постичь положение рабочего класса. Но он понимал, что для этого его философской начитанности недостаточно, гегелевские концепции тут ему не помогут, а то, что он читал по экономике, чтобы написать статью о расхитителях леса в Пруссии, чересчур поверхностно. Он углубился в систематическое изучение тех великих теоретиков классической экономики, к которым еще не обращался.

Маркс читал Уильяма Годвина, который полагал, что наши общества больны частной собственностью: «Пороки нынешней системы собственности исчезнут в обществе, где все в равной мере будут пользоваться дарами природы». Читал Томаса Спенсера и Уильяма Огилви, согласно которым частная собственность на землю «веками посягала и препятствовала счастью человечества в гораздо большей степени, чем тирания королей, обман священников и крючкотворство законников». Он открыл для себя Франсуа Кенэ, который в своей «Экономической таблице» развил теорию деления общества на классы в зависимости от источников доходов и их роли в приращении «чистого продукта»: «Нация состоит из трех классов граждан: класса производительного, класса собственников и класса бесплодного». Читал Орэ, который видел в промышленной прибыли часть стоимости, украденной у трудящихся: «Труд — единственная основа собственности и, по сути, любая собственность — не что иное, как накопленный труд». Читал Джона Стюарта Милля, который тоже полагал, что богатства распределяются несправедливо, даже если «объяснение этой несправедливости заложено в исторической случайности, а не в самой природе капитализма».

Больше всего он читал Давида Рикардо, который доказывал, что труд наемного работника в промышленности — истинный источник богатств, а землевладельцы и финансисты обогащаются, не трудясь, в ущерб крестьянам и наемным рабочим. В особенности Маркса интересовала идея Рикардо (почерпнутая у Смита) о трудовой стоимости, определяющая заработную плату как естественную цену труда, то есть как сумму жизненных средств, разную для разных времен и народов, минимум, который «необходим, чтобы рабочие могли существовать и продолжать свой род без увеличения или уменьшения их численности». Он перечитал Сен-Симона, согласно которому, хотя история обществ есть история классовой борьбы, спасение человечества придет от света Разума и порожденного им технического прогресса. Освободительницей может стать добродетельная технократия. Сен-Симон, помещик-аристократ, разоренный революцией, осознавший необходимость уничтожить свой класс и заговоривший об этом, теперь выглядел пророком прогрессивной буржуазии.

Карл изучал также швейцарского экономиста Сисмонди, который первым подметил решающую специфическую особенность капитализма по отношению к прежним способам производства. Бурное развитие механических средств производства заставляет капиталистов искать рынки сбыта для все увеличивающегося объема продукции. Они бьются не на жизнь, а на смерть, чтобы завоевать рынки и сократить производственные затраты, урезая заработную плату и увеличивая рабочее время, стараясь угнаться за более сильными конкурентами или упрочить свое положение над более слабыми соперниками. Таким образом, по мере увеличения производства увеличивается бедность, что приводит к острым экономическим кризисам и социальному хаосу. Чтобы предупредить появление этого хаоса и оградить трудящиеся классы от нищеты, государство должно, по мнению Сисмонди, взять на себя контроль за накоплением капитала.

Наконец, Маркс перечитал Прудона (с которым так до сих пор и не встретился лично), полагавшего, что человек осуществляет себя благодаря общественному труду, общественной справедливости и общественному плюрализму, и мечтавшего о «науке об обществе, методически разрабатываемой и легко применимой». Прудон проповедовал одновременно антикапитализм («отрицание эксплуатации человека человеком»), антиэтатизм («отрицание власти человека над человеком») и антитеизм («отрицание поклонения человека человеку»). По мнению анархиста Прудона, справедливости противостоят две силы: накопление капитала, которое постоянно увеличивает неравенство, и государство, которое, под прикрытием демократических институтов, легализует и узаконивает присвоение богатств исключительно капиталистами; государство он обвиняет в организации отъема у самых беззащитных индивидов их естественного права на собственность. Таким образом, он против капитала и против государства. Тогда Карлу казалось, что это «самый смелый теоретик французского социализма».

Он прочел также книгу Лоренца фон Штейна «Социализм и коммунизм в сегодняшней Франции», вышедшую в Пруссии в 1842 году и принесшую в Германию идеи великих французских утопистов. Он изучал первые (неудачные) попытки учреждения коммун в США — это были скромные сельскохозяйственные заведения, с коллективной работой в поле без обращения денег внутри общины. Из книг Томаса Гамильтона он также узнал о существовании в Нью-Йорке группы радикалов (The Workies), считавших, что парламентская демократия закончится хаосом, и требовавших периодического перераспределения богатств и земель: «Демократия неизбежно приводит к анархии и конфискации, и то, сколь длинен путь, ведущий к иному обществу, не имеет никакого значения».

После этого Карл начал работать над собственным детищем: глобальной теорией общества. Его устремления отныне не знают границ. Он видит себя глобальным аналитиком, мировым духом. Он разделил индивидов на два общественных класса в соответствии с природой благ, которыми они обладают: труд и капитал. Отношения собственности между классами составляют базис общества, отмечает он, «над которым возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания». Иначе говоря, индивид существует лишь в классе, к которому принадлежит, выживает благодаря ему и действует именно через этот класс. Вопреки Гоббсу и Гегелю, но вслед за отцом и сыном Карно, с трудами которых по термодинамике он только что познакомился, Маркс говорит на языке прогресса, эволюции, протяженной во времени, Истории. Уже тогда он представляет классовый конфликт «локомотивом» Истории.

Он уже работал с Арнольдом над вторым номером их журнала, который все так же трудно было наполнить, когда, в июле 1844 года, прусское правительство оказало давление на Париж, потребовав от французских властей запретить скандальное издание. Гизо колебался: у него было полно других проблем, и он предпочитал выждать, пока этот новорожденный журнал, не вмешивавшийся во французскую политику, не умрет сам по себе за неимением читателей и субсидий. В самом деле, это предприятие дышало на ладан, журнал очень плохо распродавался, и Руге подумывал о его закрытии.