Карл Маркс на нижнем складе

— Ну вот, а ты говоришь…

— Погоди, погоди. Но это вовсе не значит, что мы с тобой теперь не родные. Я твой папа, ты мой сын. Второго папы у тебя уже не может быть.

— А вторая мама может быть?

Петр помолчал, чувствуя, что своими рассуждениями загнал сам себя в угол. Малыш это тоже чувствовал, отчего, видно, крепла в нем неприязнь.

— Ну пожалуйста, не называй тетю Гулю мамой, назы вай тетей. Но я-то тебе папа.

— Папа, — Мальчик глянул на отца веселее. — А тетя Гуля не обидится?

— Думаю — нет. А мы у нее сейчас спросим. А?

Алешка кивнул согласно.

Петр позвал Гульяну. Та пришла со своим вязаньем, села в кресло, как будто давно собиралась принять участие в разговоре мужчин.

— Тут вот какое дело, — начал дипломатично Петр, и они с сыном переглянулись, как сообщники. — Алеша немного смущается, не знает, как лучше тебя называть — мама или тетя.

Гульяна не сразу ответила. Не отрываясь от своего вязания, вскинула брови.

— А это, как ему хочется. Я без претензий. Тетя — так тетя, мама — так мама. Хотя двух мам у человека не может быть. Мама — одна — единственная, и это свято. Я его понимаю. И не имею никаких претензий! Хотя ему будет у нас хорошо, как у папы с мамой.

— А? Как, Алеша?

— Годится! — с готовностью отозвался малыш.

— Ну вот! — поднялся из-за стола Петр и расправил плечи. — Теперь у нас настоящая большая семья.

— А можно я иногда буду ходить домой к маме? — оставаясь на месте с видом, что разговор еще не закончен, вдруг спросил Алешка. — Она без меня совсем дойдет…

— Можно, конечно, никто тебя держать не будет! — сказал Петр и взглянул на Гульяну. У той замерли в руках спицы. Она подняла глаза, полные удивления и восхищения малышом.

— Правильно, Алеша, маму надо жалеть!

Вечером, когда вся семья была в сборе и они сидели за ужином, вдруг стукнула калитка и кто-то вошел в сенцы. Гульяна выглянула в коридор и глаза у нее расширились. На пороге возникла Ольга.

— Приятного аппетита, — сказала она, с трудом удерживая под мышкой огромный узел. — Вот, Алешкины хархары принесла. Тут его одежонка, портфельчик, книжки, обувачка…

— Садись с нами, — Гульяна подвинула табуретку, смахнула с нее воображаемую пыль кухонным полотенцем. На нее, на то, что она делает, глядел во все глаза Алешка, забыв про вкусный плов в тарелке. Ему, видно, очень понравилось, что тетя Гуля приглашает мать за стол.

— Садись с нами, мам, — сказал он и даже подвинулся на своей табуретке.

— Нет, сынок, — сказала Ольга. — Мне некогда, стираю. Куда положить? — снова обратилась она к хозяйке.

— А туда, в его комнату, — Гуля повела Ольгу по коридору в комнату, которую отвели для Алешки.

Ольга опустила узел на кровать и, пьяно качнувшись, попросила хозяйку:

— Можно я подожду Петра, мне с ним поговорить надо.

— Чего ты здесь будешь сидеть? Пойдем с нами ужинать.

— Нет. Не хочу. Н — не могу, понимаешь? — она с мольбой взглянула на Гульяну. — Пожалуйста, не проси. Скажи Петру, что я подожду его, пока он поест…

Петр сразу отодвинул тарелку, встал из-за стола и пошел к Ольге.

Та сидела на незастеленной еще кровати Алешки. Подчеркнуто прямая, со сплетенными аккуратно ногами и с гордо поднятой головой. Как на принужденном свидании.

— Ты всегда был правильным, — заговорила она, как только он появился на пороге. — И всегда был неверным. Неверность прощаю, а правильность Бог простит. А может, и не простит. Ты отнял у меня последнее, что меня радовало в этом мире. Сына Алешку. Не говорю уже про Андрея. Если б ты не ушел из дома — он был бы жив…

— Не надо об этом, Ольга! Прошу.

— Хорошо, не буду, — она внимательно огляделась. — А вы с Гулькой живете, как куркули, — завистливо покачала головой.

— То есть?… — не понял Петр.

— И то есть, и то есть — все есть. Домище вон какой! И в доме полно. А стол так ломится: картошечка молодая, селедочка иваси, цыплята — табака… Огородище вон какой!

— Кто тебе мешает жить хорошо? Я тебе оставил дом. И в доме все. Огород тоже не меньше…

— Огород-то не меньше, только кто на нем работать будет?

— А моряки дальнего плавания. Пригласи в гости, лопаты в руки — и пошел.

— Издеваешься? Давай! — она пьяно откинула со лба нависшую прядь. — А я вольная птица! Хочу люблю, хочу гоню. Живу в свое удовольствие. Мне сам черт не брат. Не гнусь на грядках. И не держусь, как вы, за эти хархары. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Но… Ты не думай, что я Алешку просто так отдала. Не болезнь — вот бы ты у меня получил! — она скрутила дулю, выставив длинный накрашенный ноготь. — Заболела я. Чем-то нехорошим. Теперь нужно двести рублей. Врачам сунуть. Слышь? — Она качнула по комнате нетвердым взглядом. Ее, кажется, развозило. Видно, перед тем как идти сюда, она выпила для храбрости. — Последняя моя просьба…

— Деньгами у нас распоряжается Гульяна, — отводя глаза, сказал Петр. — Надо у нее спросить. Гуля! — позвал он.

— А может, не надо? — почему-то стушевалась Ольга. Но Гульяна уже появилась на пороге.

— Ей двести рублей надо, — сказал Петр, кивнув на бывшую жену. — На лечение.

— Н — н-ну! — Гуля явно растерялась. — Ты-то что скажешь? — она робко взглянула на Петра.

— Дай, если есть, — Петр холодно посмотрел на сникшую Ольгу. — Болезнь-то какая?

— А черт те знает. Нехорошая какая-то…

Гульяна попятилась в коридор, глядя на гостью широко раскрытыми глазами. И кинулась за деньгами.

— Во! — крикнула ей вслед Ольга. — Испугалась! Чистенькая! И чем эта тонконожка тебе приглянулась? — она пренебрежительно оттопырила губу.

Петр светился весь после того, как у них поселился Алешка. С дежурства спешил домой. Теперь они втроем пили на кухне свежезаваренный чай и, прежде чем удалиться в спальню «давить» отсыпного, Петр предлагал сыну сгонять в шашки. Под шалапеты: кто проигрывал, получал по лбу щелчок. Получив от Алешки шалапет или отпустив ему, он со спокойной совестью шел «давить» отсыпного. А Лялька и Алешка садились за уроки. Оба они учились во вторую смену.

Последнее время Петр не просто дежурил, а «изучал обстановку». Затаив обиду на Олега Горлова, поклявшись изловить его на воровстве, он начал с того, что внимательно стал присматриваться, кто приезжает на нижний склад, на каком транспорте, что грузит, как грузит. Иногда далее проверял документы. И заметил, что на него стали коситься. «Ничего, привыкнете», — думал Петр и постепенно приучил клиентов предъявлять ему накладные на продукцию. Внедряя этот новый порядок, он ждал, что ему вот-вот сделают замечание. Но вместо замечания директор как-то похвалил его: