Карл Маркс

— Знаешь, Туссихен, — сказал Энгельс, отложив чтение, — никто не может себе представить, как часто, несмотря на то, что не всегда нам с Мавром жилось сладко, мы искренне веселились в письмах. Если б ты знала, сколько шуток запечатлено в нашей эпистолярной продукции за двадцать пять лет. — Энгельс достал ящик, в который обычно складывал письма друга. В нем было несколько десятков тщательно перевязанных пачек.

Тусси подошла к креслу Энгельса и заглянула через его плечо. На столе лежал только что полученный листок почтовой бумаги. Она узнала дорогой ей, непостижимый, острый, как зигзаги молнии, почерк отца. Рядом лежал ответ Энгельса, написанный четкими, красивыми, мелкими буквами.

Тусси перевела глаза на настольный календарь. Был канун 1 июля.

— Завтра, не правда ли? — шепнула она.

— Да, карлик Альберих. Завтра великий день.

— Мы устроим большой праздник. Ведь ты ждал этого дня двадцать лет.

— Конечно, бэби. Я расстаюсь навсегда с проклятым божком коммерции Меркурием. Я буду свободен. Ура! Ура!

Энгельс вскочил с чисто юношеской резвостью с кресла и подхватил Тусси на руки, как делал это, когда она была совсем маленькой. Затем он побежал в соседнюю комнату и закружил Лицци.

— Да здравствует свобода! Ура!

На следующий день Энгельс поднялся, как всегда, очень рано. Выражение его лица было какое-то просветленное, блаженное.

— В последний раз! В последний раз! — возгласил он и натянул высокие сапоги, чтобы еще один, последний раз отправиться в контору.

Лицци не могла скрыть своей радости и обняла мужа.

Спустя несколько часов она и Тусси вышли к воротам, чтобы встретить «коммерсанта в отставке», как в этот день говорили в Морингтон-паласе. Энгельс шел, размахивая приветственно тростью над головой, и громко пел бравурную немецкую песню. Он пел не раз в этот день. Радость воцарилась в доме, и до поздней ночи не затихали там шутки и смех. Лицци убрала по-праздничному стол, и в честь «бегства из египетского пленения», как Маркс назвал совершившееся событие в жизни друга, распили не одну бутылку шампанского.

В том же году Энгельс с женой и Тусси поехал в Ирландию. Его дорожные рассказы о стране, прозванной «Ниобеей наций» согласно древнему мифу о несчастной матери, потерявшей своих детей, остались в памяти младшей дочери Маркса на всю жизнь. В путешествии Фридрих Энгельс всегда был чрезвычайно вынослив, бодр и заражал окружающих юношеской энергией и умением радоваться жизни. Хотя он приближался уже к пятидесяти годам, в его каштановых волосах и густой, окладистой, непокорной бороде не было ни одного седого волоса и лицо без морщин сохранило краски ранней молодости. Он был неутомим в каждом деле, за которое брался, и постоянно углублял свои познания в естествознании, химии, ботанике, физике, политической экономии и военных науках. Филология была его страстью; он знал в совершенстве немецкий, французский, английский, итальянский, испанский, датский, изъяснялся по-русски, польски, румынски, не говоря уже о греческом и латинском, хорошо понимал еще много разных языков и диалектов.

Со времени ухода от коммерции ничто не удерживало Энгельса в Манчестере. Он начал деятельно готовиться к переезду в Лондон, поближе к любимому другу и его семье. Давно уже мечтали о возможности жить в одном городе Маркс и Энгельс. Женни Маркс энергично приискивала в Лондоне квартиру, которая бы понравилась Фридриху и Лицци и, главное, находилась поблизости от Мэйтленд-парк-род Хаверсток-хилл.

1869 год оказался для Маркса необычно разнообразным. Он ездил не только в Манчестер, но побывал несколько раз на континенте. В Париже у Лафаргов Маркс жил под именем А. Вильямса, чтобы таким образом избежать преследования полиции. Снова Карл прогуливался по значительно изменившейся, давно не виденной им столице Франции. На улице Ванно в Сен-Жерменском предместье он долго стоял, поглощенный воспоминаниями, против дома, где провел когда-то с Женни счастливый год.

В начале сентября вместе с дочерью Женни Маркс отправился в Ганновер к Кугельманам. По дороге он остановился на день у двоюродного брата Филипса в Аахене, затем заехал к знакомым в Майнц и Зигбург. Дела привели его и в Гамбург к издателю Мейснеру.

В Ганновере Кугельманы окружили Карла и Женнихен дружеской заботой. Приветливая, превосходно воспитанная, очень тактичная Женнихен завоевала сердца Гертруды и Френцхен. Кугельман не скрывал свсего преклонения перед Марксом. Однако в отношении его к автору «Капитала» была примесь опасной экзальтации, которая подобна бурлящей пене над пивом. Внезапно взметнувшись вверх, она так же быстро исчезает, и тогда обнаруживается не дополна налитая кружка.

В одной из комнат о пяти окнах в доме, принадлежавшем восторженному врачу, в которой обычно музицировали, вдоль стен на подставках были расставлены гипсовые бюсты греческих богов. Кугельман надоедал Марксу сравнениями, утверждая, что Карл похож на Зевса. Он неоднократно говорил Женнихен:

— У обоих могучее чело и голова с копной курчавых волос. На лбу вертикальные складки мыслителя, и выражение лиц повелительное и добродушное в одно и то же время. Я нахожу также у Маркса, — добавлял он, — жизнеутверждающее спокойствие души, которое воспел Гомер у олимпийцев. Таким людям чужды рассеянность и смятение.

Красноречивый врач погружался в глубокомысленное созерцание.

— Классические боги — символ вечного покоя, лишенного страсти. Не правда ли? — обратился он как-то к Марксу.

— Вы не правы, — ответил тот, не задумываясь, — они символ вечной страсти, чуждой покоя.

Когда к Марксу приходили товарищи по партийной или политической работе, Кугельман принимался ворчать. Он хотел, чтобы, подобно античным богам, Маркс был недоступен людям, метал молнии и громовые стрелы на бумаге, а не занимался тем, что ганноверскому гинекологу казалось всего лишь земной суетой, не стоящей траты времени. Маркс вежливо, но решительно прекращал сетования Кугельмана и продолжал общаться с самыми различными людьми. Его посетила депутация швейцеровского союза рабочих-металлистов, и более часа продолжалась их оживленная беседа. Маркс рассказал делегатам о подлинном значении профсоюзов как школы социализма и высказался против принципов организации рабочих объединений, проводимых Швейцером и его партией. Спустя три дня к вождю Интернационала пришли три члена Центрального комитета Социал-демократической рабочей партии Германии.

Но вечера Маркс обычно проводил в гостеприимной семье ганноверских друзей. О чем только не говорили, чего не вспоминали! Как-то Маркс рассказал в комических выражениях, как однажды он едва не был задержан и препровожден в полицию по подозрению в краже, когда сдавал в ломбард фамильное серебро с баронским гербом и монограммой фон Вестфаленов.

В зале у Кугельманов, прозванном «Олимпом», устраивались концерты, в которых участвовали местные певцы и музыканты. Однажды Женнихен, обладавшая незаурядным драматическим талантом, прочла монолог леди Макбет. Незадолго до того она уже выступала в той же роли в одном из лондонских театров. Полученные за это деньги Женнихен потратила на покупку бархата для Ленхен, не имевшей теплого пальто. В гостиной Кугельмана велись беседы о книгах и писателях. Маркс читал наизусть отрывки из греческих классиков, Шекспира, Гёте, Шамиссо, Рюккерта. Метко судил он о своих любимцах Кальдероне, Филдинге, Бальзаке. Хвалил Тургенева, который, по его мнению, верно понял своеобразие русского народа, восхищался описаниями природы у Лермонтова.

Дни в Ганновере, прозванные Марксом «оазисом в пустыне», пронеслись быстро. В октябре он был снова в Лондоне. Из России Даниельсон прислал ему к этому времени «Положение рабочего класса в России» Флеровского.

В сумрачные дождливые дни знаменательного 1870 года Маркс зачитывался этой книгой и писал Энгельсу об ее авторе: «Видно, что человек этот всюду разъезжал и наблюдал все лично. Жгучая ненависть к помещикам, капиталистам и чиновникам… Хорошо обрисована и семейная жизнь русского крестьянина — с отвратительным избиением насмерть жен, с водкой и любовницами…»

В этом же письме Маркс подробно знакомил Энгельса с перипетиями усиливающейся с каждым днем внутри Интернационала борьбы с Бакуниным. Женевская газета «Равенство» под влиянием Бакунина выступила с бесчестными нападками на Генеральный совет Интернационала, и в ответ на это Маркс направил обращение к Федеральному совету Романской Швейцарии.

«Результат: вся бакунинская банда вышла из «Egalit'e» [33] , — сообщал Маркс Энгельсу. — Сам Бакунин избрал своей резиденцией Тессин. Будет продолжать свои интриги в Швейцарии, Испании, Италии и Франции. Состояние перемирия между нами прервано, так как он знает, что я сильно нападал на него и разоблачал его… Это животное и вправду воображает, что мы «слишком буржуазны»и потому не в состоянии понять и оценить его возвышенные идеи о «праве наследования», «равенстве» и замене нынешней системы государств «Интернационалом».

33

Равенство ( фр.).