Карл Маркс

Прудон говорил горячо, но неясно об экономических противоречиях, о грядущей революции, о коммунизме. Слова его, многочисленные цитаты, которыми он обильно пересыпал речь, казались убедительными в тот момент, когда произносились, но тут же рассеивались, исчезали.

Женни внимательно вслушивалась в речь Прудона. Вдруг она почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Это бывало всегда, когда на трибуне появлялся Карл. Как ни была она уверена в каждом слове, которое он скажет, ей не удавалось преодолеть волнение.

Маркс заговорил. В зале наступила тишина ожидания.

За год пребывания в Париже Маркс стал одним безмерно дорог, другим — страшен. Единственно, чего он не внушал к себе, это безразличия.

Едва Карл, сменив на трибуне Прудона, произнес несколько фраз, Женни — вся внимание, напряжение. Она сразу поняла, о чем он решил говорить. Это был рассказ о новых выводах, сделанных им в последние месяцы и которыми он жил и тогда, когда писал статью против Руге, и все последующее время. Он как бы дорабатывал и проверял снова и снова то, что так волновало его, рождая новые думы.

Маркс раскрыл различие между освободительным движением буржуазии и пролетариата. Он не раз задумывался над тем, кто же возглавил революцию 1789 года во Франции. Лионские фабриканты, к которым примкнули зажиточные интеллигенты и ученые — Бриссо, Кондорсе, великий физик Лавуазье, инспектор мануфактур Роллан и его жена, дочь ювелира, — все они были бесправны, несмотря на богатство, образование, и рвались к политической власти не вследствие нужды.

Богачам из третьего сословия стало невыносимо презрение аристократической Франции, преграждавшей им дорогу к власти.

Но движущей силой революции всегда был народ, голодавший и лишенный всяких прав. Он постоянно боролся за кусок хлеба, за топливо, за работу.

Буржуазия корыстно использовала восстания масс в своей борьбе с феодалами и дворянами. Революционная энергия народа принесла ей политическое могущество. Но всегда, захватив власть, буржуазия предавала своих союзников — трудовой люд и, присвоив себе все плоды победы, начинала борьбу против ремесленников, рабочих, крестьян. Труженики, рабочие воздвигали баррикады, сражались, низвергали троны и династии. Победа или поражение народа определяли судьбы революции. Перед взором Карла проходили хорошо знакомые ему картины нищеты и лишений лионских текстильщиков, английских рабочих, не имевших права на человеческую жизнь. Вот что толкало обездоленных плебеев на восстание, на бунт. Глубоко различны причины и цели революций буржуазных и пролетарских.

Таков был вывод, сделанный Марксом. Он говорил о том, какая жестокая борьба ждет бойца-пролетария, и все же предрекал ему неизбежную полную победу.

Когда Маркс сошел с трибуны, к нему протянулось несколько рук. И эти руки и особенно глаза, смотревшие с любовью и доверием, были самым большим вознаграждением за его труд.

Карлу жали руку революционеры, рабочие из Италии, Польши и Франции. Морщился Прудон, но и он понимал значение речи Маркса.

Маркс, не отрываясь, работал над книгой «Святое семейство, или Критика критической критики». Случалось, он не ложился спать по нескольку ночей. Это был подлинный творческий полет. Лицо Карла желтело, но он не чувствовал усталости. Огромное перенапряжение проявлялось только в большей вспыльчивости, которую, впрочем, легко гасила Женни.

Он вел не только горячий теоретический спор и опровергал Бруно Бауэра и его единомышленников. Карл как бы вернулся мыслью назад. Разве не был он сам некогда гегельянцем, не шел в одном строю с Бруно в поисках философской истины? Как далеко ушел он вперед с тех пор, когда в день смерти профессора Ганса в гостеприимном домике Бауэров в Шарлоттенбурге усомнился в том, чему ранее верил!

Как и всегда, Карл, разрушая, творил и, низвергая, создавал. Глубокие, прекрасные по изложению откровения заполняли страницы. Болтовне Бруно Бауэра о французском материализме и французской революции Маркс противопоставил блестящий анализ этих исторических явлений. Бруно Бауэр доказывал противоположность между духом и массой, различие между идеей и интересом.

«… «Идея»неизменно посрамляла себя, как только она отделялась от «интереса»,— возражал Маркс. — …Интересбуржуазии в революции 1789 г., далекий от того, чтобы быть «неудачным»,все «выиграл»и имел «действительный успех»,как бы впоследствии ни рассеялся дым «пафоса»и как бы ни увяли «энтузиастические»цветы, которыми он украсил свою колыбель. Этот интересбыл так могущественен, что победоносно преодолел перо Марата, гильотину террористов, шпагу Наполеона, равно как и католицизм и чистокровность рода Бурбонов».

Бруно Бауэр заявлял, что государство соединяет воедино «атомы» гражданского общества. Маркс опроверг и это положение.

«Только политическое суевериеспособно еще воображать в наше время, что государство должно скреплять гражданскую жизнь, между тем как в действительности, наоборот, гражданская жизнь скрепляет государство».

В ответ на презрительные замечания Бруно о значении промышленности и природы для исторического познания Маркс спрашивал: полагает ли «критическая критика», что она подошла хотя бы к самому началу познания, исключая из исторического движения теоретическое и практическое отношение человека к природе, промышленности, естествознанию?

«Подобно тому, — писал Карл о «критической критике», — как она отделяет мышление от чувств, душу от тела, себя самое от мира, точно так же она отрывает историю от естествознания и промышленности, усматривая материнское лоно истории не в грубо материальном производстве на земле, а в туманных облачных образованиях на небе».

Поздней ночью Маркс завершил первый совместный с Энгельсом труд.

Закончив чтение рукописи, Карл написал имена авторов. На первое место он поставил имя друга, на второе — свое.

Затем свернул сигаретку из легкого табака и закурил с явным удовольствием. Карл отдыхал, испытывая приятное сознание доведенного до конца дела. Впереди было столько непочатой работы, столько новых замыслов и целей…

В эти дни Гизо исполнил обещание, данное прусскому правительству. 16 января 1845 года Карл Маркс получил предписание покинуть пределы Франции. Арнольд Руге остался в Париже после того, как упросил саксонского посланника вступиться за него и доказал свою лояльность к Пруссии. Генриха Гейне спасло покровительство Гизо, поклонявшегося его таланту.

Вечером, накануне отъезда, в квартире Маркса собрались наиболее близкие его друзья. Жена Гервега пришла первой. На другой день Женни должна была с ребенком переселиться к ней на несколько дней до своего отъезда вслед за мужем в Брюссель.

В квартире было уже неуютно и неустроенно. Исчезли вазы с цветами, салфеточки, добротные, привезенные из Трира гардины.

Пришел Георг и затем Гейне.

Генрих Гейне резко изменился за последнее время. Он с трудом передвигал не сгибающиеся в коленях ноги. Болезнь медленно подтачивала его. Лицо Гейне было зеленовато-бледным и слегка перекошенным. Веки то и дело непроизвольно смыкались, закрывая глубоко запавшие темные глаза. Седая борода удлиняла исхудавшее страдальческое лицо. Он едва владел бессильно свисающей левой рукой. Трудно было поверить, что всего несколько лет назад Гейне, как и Гервег, обладал привлекательной наружностью и славился своей стремительной живостью.