Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)
Шрифт:
— Карлссон, надо поторопиться, — сказал он, вскочив со стула.
Бросившись в кухню, он скоро вернулся с несколькими половыми тряпками.
— Карлссон, помоги, — начал было он.
Но никакого Карлссона уже не было. Его не было ни в ванной комнате, ни в прихожей, ни даже в комнате Малыша. Лишь за окном Малыш услыхал шум моторчика. Он подбежал к окну и тут вдруг увидел, как мимо просвистело нечто, напоминавшее толстенькую колбаску.
— Летающий бочонок или что-то в этом роде, — пробормотал Малыш.
Нет, никакой не летающий бочонок! А всего-навсего Карлссон по дороге в свой зеленый домик на крыше.
Но тут Карлссон увидел Малыша. Спикировав
— Гоп-гоп-тра-ля-ля! — кричал он. — Вот летит Карлссон, который стоит десять тысяч крон, гоп-гоп, тра-ля-ля!
И он исчез. А Малыш с тряпкой в каждой руке отправился в прихожую, чтобы вытереть пол.
КАРЛССОН ВСПОМИНАЕТ, ЧТО У НЕГО ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Карлссону повезло, что, когда мама вернулась из туристического бюро, его уже не было. Потому что она по-настоящему разозлилась бы и из-за герани и из-за наводнения, следы которого Малышу по большей части все же удалось уничтожить.
Мама тотчас же поняла, чьи это проделки, и рассказала обо всем папе, когда тот вернулся домой к обеду.
— Я знаю, что это бессовестно с моей стороны, — сказала мама, — потому что я уже более или менее начала привыкать к Карлссону, но иногда, кажется, я сама охотно заплатила бы десять тысяч крон, только чтоб избавиться от него.
— Как тебе не стыдно! — воскликнул Малыш.
— Да, стыдно, а теперь больше не будем об этом, — сказала мама, — потому что во время еды надо думать только о приятном.
Мама всегда так говорила: «Во время еды надо думать только о приятном». Малыш был с ней вполне согласен. Да им, право же, всегда было приятно и уютно, когда они, все вместе, сидели за столом, ели и болтали обо всем на свете. Малыш болтал гораздо больше, чем ел, по крайней мере когда подавали отварную треску, или овощной суп, или селедочные фрикадельки. Но сегодня на обед были телячьи котлетки и клубника, потому что начались летние каникулы. И еще потому что Буссе и Беттан должны были уезжать: Буссе — в морское училище заниматься парусным спортом, а Беттан — в сельскую усадьбу, где разводят лошадей. А по такому случаю, понятно, нужен был небольшой прощальный пир; мама любила иногда устраивать небольшие пиры.
— Но ты, Малыш, не очень-то огорчайся из-за их отъезда, — сказал папа, — мы тоже уедем втроем — мама, ты и я.
И тут он выложил великую новость. Мама была в туристическом бюро и заказала билеты на круиз точь-в-точь на таком пароходе, какой Малыш видел в газете. Через неделю — отплытие, и целых четырнадцать дней они будут путешествовать на белом пароходе, заходить в разные порты и видеть разные города.
— Разве это не здорово? — спросила мама.
И точно такой же вопрос задал папа. И Буссе и Беттан…
— Разве это не здорово, Малыш?
— Да, — отвечал Малыш, чувствуя, что это, видимо, очень даже здорово. Но он чувствовал также: что-то тут неладно, что-то мешает ему радоваться, и он тотчас понял: Карлссон! Как он может оставить Карлссона одного именно теперь, когда он по-настоящему нужен Карлссону? Малыш неотрывно думал об этом, еще когда вытирал пол в прихожей после большого наводнения. Даже если Карлссон никакой не шпион, а всего-навсего Карлссон, все же может возникнуть опасность: вдруг люди захотят заработать десять тысяч крон и начнут за ним охотиться? Кто его знает, как люди поведут себя? Может, посадят Карлссона в клетку в Скансене [15] или выдумают
еще что-нибудь другое, но тоже ужасное? Во всяком случае, они не позволят ему больше жить в маленьком домике на крыше, это уж точно.15
Этнографический музей-парк под открытым небом, основанный в Стокгольме на острове Юргорден в 1872 г. Артуром Хаселиусом (1833–1901).
Поэтому Малыш решил остаться дома и охранять Карлссона. И он, сидя за обеденным столом и уплетая телячью фрикадельку, обстоятельно объяснил всем свое решение.
Буссе расхохотался:
— Карлссон — в клетке в Скансене… ой, не могу! Подумать только, Малыш, что будет, когда ты и твой класс явитесь туда и станете рассматривать разных животных, и ты вдруг прочитаешь на табличках «Медведь Белый», и «Лось», и «Волк», и «Бобер», и «Карлссон»!
— Ш-ш-ш! — прошептал Малыш.
Буссе фыркнул:
— Да, «Карлссон», и еще: «Этого зверя кормить не разрешается». Представляешь, как разозлится Карлссон, если так будет написано!
— Ну и дурак же ты! — сказал Малыш. — Настоящий дурак!
— Послушай, Малыш, — вмешалась мама, — если ты не хочешь плыть с нами, то и мы не сможем уехать. Понимаешь?
— Конечно, сможете, — ответил Малыш. — Мы с Карлссоном можем вместе вести хозяйство.
— Ха-ха-ха! — воскликнула Беттан. — И затопить весь дом, а? И выбросить всю мебель в окно?
— Дура ты, вот и все! — сказал Малыш.
Нет, на этот раз за обеденным столом было не так весело и уютно, как обычно. Хотя Малыш всегда был таким добрым и милым мальчуганом, иногда он становился страшно упрямым. А теперь он был просто воплощением упрямства и не желал слушать никаких увещеваний.
— Ну ладно, милый мой мальчик… — начал было папа.
Но больше ему ничего не удалось сказать, потому что именно в эту минуту все услышали, как в почтовый ящик упало письмо. Даже не извинившись, Беттан выскочила из-за стола, так как постоянно ожидала писем от разных длинноволосых мальчишек. Поэтому она помчалась к двери первой. И в самом деле, на коврике у дверей лежало письмо. Но адресовано оно было вовсе не Беттан, и было вовсе не от какого-то длинноволосого мальчишки… а совсем наоборот. Оно было адресовано папе дядей Юлиусом, у которого вообще не было на голове ни единого волоска.
— Во время еды надо думать только о приятном, — сказал Буссе. — В таком случае не надо, чтобы приходили письма от дяди Юлиуса.
Дядя Юлиус был папиным дальним родственником и один раз в год приезжал в Стокгольм, чтобы посетить своего врача и повидаться с семейством Свантессонов. Дядя Юлиус не хотел жить в гостинице, считая, что это очень дорого. Вообще-то денег было у него — куры не клюют, но он ужасно боялся их тратить.
Никто в семействе Свантессонов особенно не радовался приезду дяди Юлиуса, и меньше всех — папа. Но мама всегда говорила:
— Ведь ты фактически единственный его родственник, и его надо пожалеть. Мы должны быть добры к бедному дяде Юлиусу.
Хотя стоило бедному дяде Юлиусу пожить несколько дней у них в доме, где он все время только и делал замечания ее детям, был привередлив в еде и жаловался абсолютно на все, как у мамы тут же залегала морщинка между глаз. И она становилась очень тихой и как бы не в своей тарелке, как и папа, когда, бывало, дядя Юлиус переступал порог их дома. А Буссе и Беттан старались держаться от него подальше, и их почти никогда не бывало дома, пока дядя Юлиус оставался у них.