Карма

К тому же, Джива, мы все равно не можем им помочь. Возможно, в следующей жизни им повезет больше.

На самом деле, мне кажется, повезет им только в самой последней жизни.

По закону кармы.

Сын Индии, что вернулся с чужбины

Таким я отца еще не видела. Холодным. Бесстрастным. Жестоким. Гордо шагающим мимо нищих, голодных, увечных, потерявших ногу, руку, душу.

Сын Индии, что вернулся с чужбины. Как он умудряется всего этого не замечать?

Дома в Канаде он замечает каждого встречного.

(Как они смотрят на него. Как отводят взгляд.)

Заискивающе улыбается и здоровается. Подносит указательный палец к виску, как будто это у него такой нервный тик. Никогда первым не протягивает для пожатия руку.

Здесь он не похож на себя. Самоуверенный. Даже самодовольный. Это и есть его настоящий дом?

Эта страна, где он не выглядит белой вороной?

Дом. Место, где никто на тебя не пялится. Где никому до тебя нет дела.

Милая Майя, очень трудно жить не в той стране, где ты родилась. Очень трудно вернуться домой.

Подслушано на Мейн-стрит в Эльсиноре

– А что ты хочешь от страны, куда стали пускать этих с полотенцами на башке?

– Говорят, у него там в тряпках на голове кинжал спрятан.

– Я слыхал, он с каждым комплектом шин бесплатный ковер выдает.

– Эй, Амар! Надеюсь, мигрень у тебя скоро пройдет.

– Отстаньте от него, ребят. Вот сломается у кого трактор – что без мистера Сингха делать будете?

Подслушано в эльсинорском супермаркете

– Эта штука называется сари.

– В нем же наверняка жутко неудобно ходить.

– А может, оно только для парадных случаев?

– Это шопинг-то в Эльсиноре – парадный случай? Не смеши.

– Боб на той неделе к ним домой заходил – так вот, она и дома его носит.

– Как же с этой тряпкой через плечо хозяйством-то заниматься?

– Говорят, дом весь пропах карри. Сверху донизу. Старина Джек, поди, в гробу переворачивается.

– А ты как думаешь, оно шелковое?

– Слыхала, они богатые. Раньше даже слуг держали. Ты только посмотри на ее украшения. Ничего кроме золота не носит.

– Если у них куча денег, чего же они в Эльсиноре-то забыли? Ни один психически нормальный богач у нас по своей воле не поселится.

Большой магазин сари

У тебя должно быть что надеть, – повторяет бапу, толкая дверь магазина на Арья-самадж-роуд. Дверь закрывается за нами, уличный шум остается снаружи.

Он имеет в виду: надеть для встречи с родственниками, которые видели меня только на фотографиях.

Тебе надо выглядеть, как принято в Индии, а то ты им не понравишься.

(Не очень-то и надо.)

У меня с собой нет ничего индийского. В чемодан я положила только джинсы и футболки.

Бапу раскричался, когда узнал об этом, но было уже поздно.

Они решат, что ты западная шлюха!

Бапу, но ты же сам заставлял мату носить брюки и прекрасно знаешь, что. из этого вышло.

Я подумала, что он меня сейчас ударит.

(В первый раз в жизни. Хелен говорит, что ее регулярно поколачивают.)

Но бапу меня и пальцем не тронул. Он посерел лицом и молча вышел из нашего номера.

Я хотела было крикнуть, как кричала мата: Давай, брось меня одну! Какое тебе до меня дело? Но вместо этого я легла на кровать и заплакала.

Шелк

Внутри свежо от кондиционеров. Вокруг меня разноцветными птичками порхают молоденькие продавщицы. Они звенят браслетами. Улыбаются. Трогают мою одежду. Гладят волнистые ненапомаженные волосы, которые я утром отказалась заплетать.

Это всё из-за тебя, – говорит мне чуть слышно бапу.

Из-за моих джинсов.

(После смерти маты я порвала все свои сари.)

Из-за того, что они поняли, что мы не здешние.

(Оранжевая шелковая занавеска развевается в распахнутом, смотрящем в прерию окне.)

Теперь с меня возьмут лишнего.

Когда девушки накидывают шелк мне на голову, бапу взмахивает рукой, как будто хочет отвесить им затрещину. Они низко кланяются и отступают куда-то в тень.

Один размер подходит всем

Сари могут носить все, говорила мне мата. Один размер подходит всем. Индускам, сикхским женщинам, христианкам. И даже мусульманкам. У сикхов многие женщины носят шальвар-камиз, свободные штаны и длинную рубаху, но мама предпочитает сари. Ей кажется, что шальвар-камиз слишком похожи на канадскую пижаму.

Никто надо мной смеяться не будет, – сказала она своему молодому мужу вскоре после того, как они прилетели в Канаду в 1968 году.