Кармелита. Наследники: игры на вылет
Шрифт:
Маршрутка, как назло, долго не ехала. Николай встал и решил, что дойдет пешком. Буквально пара шагов дала понять, что поколотили его сильно. Сильнее, чем нужно было: копчик стал будто резиновый и ноги отказывались двигаться, башка трещала как от недельного похмелья, да и в области ребер тоже что-то щелкало. Парень выматерился, хватаясь руками за поясницу – боль была пульсирующей и нарастающей.
– Вам плохо? – голос какой-то сердобольной согнувшейся старухи вывел Милехина из прострации.
– Что?
– Плохо тебе, сынок? – улыбнулась бабулька, смотря на него совсем не там взглядом,
– Эй, бабуля, – предупреждающе рыкнул цыган.
– Вспомнишь ты ещё меня…
Лицо старухи вмиг стало изменяться, как в кинофильме ужасов. Милехин чуть не заорал, когда черты лица стали смутно напоминать ему Рубину.
– Хватит! Исчезни! Это глюк! – заорал он, размахивая руками.
– Помни о тех, кто сохранил тебе жизнь… помни. Они могут забрать её в любой момент! Не делай зла, пока не удостоверишься в том, что знаешь, как жить правильно.
– Это глюк!!!
– Помни!
Милехин зажмурился. Он повторял про себя что-то несуразное, кажется, слова из своей любимой песни. Затем резко открыл глаза – на остановке не было ни души. Какого черта это было? Голова на несколько секунд перестала гудеть и молодой человек было обрадовался, но боль уже снова сковала его цепями. Милехин опять тяжело опустился на лавку под пластмассовой крышей.
– Джура, – немного помедлив, произнес он в трубку. – заберешь меня с Красномайской? Нужно поговорить…
– Чего случилось? – задал вопрос цыган.
– Много будешь знать, скоро…
– Я понял! – он отключился быстро и приехал также спринтерски.
Цыган присвистнул, увидев потрепанного Милехина:
– Кто с тобой так позабавился?
– Пусть теперь Банго позабавиться, – бросил Милехин, опираясь на плечо мужика. – Поехали к нему…
– Я разговаривал с ним, и он отказывается помогать. – сказал после паузы Джура.
– Почему так?
– Я думаю, что это имеет свои корни в прошлом, – усмехнулся цыган. – Понимаешь ли, твоя семейка так его заебала, что…
– Меня твоё сраное мнение интересует в последнюю очередь! – рявкнул Милехин. – Отведи к Банго!
– Да нет проблем! – как-то сразу согласился. – Только потом не жалуйся…
Осенний вечер был непередаваемо холоден. Милехин трясся как в лихорадке. Температура резко упала. Джура предусмотрительно надел на себя теплую куртку. Они стояли возле небольшой заброшенной баржи. Точнее – возле того, что осталось от этой самой огромной некогда грузовой баржи.
– Где он?
– Терпение, – протянул цыган, закуривая.
– Кто здесь? – характерный акцент мог уловить только тот, кто знал Крючковского и раньше.
– Это я. Спокойно, Банго…
– А, Джура! – мужик вышел из темноты помещения, держась за поручни. Баржа накренилась за годы стояния на мели. – Заходи!
– Я не один…
Банго заметил ссутулившегося паренька рядом.
– Кто это ещё?
– Я предпочел бы остаться инкогнито, – усмехнулся Николай.
– Не в этот раз, – тихо шепнул Джура, запуская руки в карманы и выбрасывая сигарету. Просто выплевывая её в глубокую лужу.
– Тебя должны были предупредить о том, что я приду…
Цыгане
переглянулись.– Сынок Миро?! – зек сразу дернулся на Милехина и достал из-за пояса пистолет.
– Стой!!! – Джура испугался и стал между ними. – Если ты его завалишь, то со своей шкурой можешь попрощаться абсолютно точно!
– А не говорить ему, чей я сынок, нельзя было?! – издевательски протянул Николай, нагибаясь к уху Джуры.
– Каждый платит свою цену…
– Пошел вон! Джукел! – ругался Банго, наплевав на то, что стоит быть осторожнее. – Убирайся!
– Банго! Не дури, брат!
– Ты меня подставить захотел?! – Милехин ткнул кулаком своего спутника.
– Я предупреждал…
– Сука!
– За себя отвечай…
– Ах ты гнида! – зарычал Кривой, тут же хватая бедолагу за шиворот и протаскивая под большими железными прутьями прямо к своим ногам. На ярус выше.
Милехин наблюдал за тем, как Джура получал люлей. Парню стало весело: заслужил. Смотрел, но не мог понять одного: какого черта Джура так прогибается под него? Этот чертов Банго оказался не таким уж и выдающимся. Старый и худой, как блохастая кошка, которая приходила к воротам конюшни и которую он (Николай) частенько бивал метлой.
– Ром или гаджё?! – задал вопрос Крючковский, кивая на парня.
– Банго! Отпусти! – задыхаясь, проговорил Джура. – Ром! Ром он! Поверь мне!
– На ракирэн!
Милехин смотрел исподлобья. Его верхняя губа распухла и неприятно терлась о нос, которому тоже досталось.
– Не веришь? – удивился Джура. – Банго!
– Ты отвечаешь за него?
– Нет! – помотал головой цыган. – Он сам за себя…
Крючковский отпустил Джуру и смерил парня презрительным взглядом. Стало довольно темно и на улице. Глаза Банго уже привыкли к полумраку, и он отлично видел, как дергается бровь у молодого пацана.
– Зачем я понадобился? – будто выплюнул Банго.
– Не при свидетелях! – Коля сжал губы и сморщился от боли. – Черт…
– Сопляк! – грубо ответил Крючковский. – Но раз ты меня искал, то я готов выслушать…
СОЧИ.
Как говорится: от тюрьмы и от сумы… что? Не зарекайся?
Нет! Беги! Если уже не добегался. Даня бесцельно бродил по камере, а точнее – по следственному изолятору. Мда. Изолятор. Весело, хоть вешайся. Темперамент Жданова был чем-то средним между меланхолией и сангвинизмом, хотя, конечно, случалось, что наружу вырывались обезумевший холерик или наоборот медлительный флегматик.
Даниил привык жить сегодняшним днем, стараясь не оглядываться в прошлое. Впрочем, сейчас волновало только будущее во всех его проявлениях. Липкое и до подступающей тошноты отвратительное ощущение закрадывалось в душу подобно насекомому.
У подавляющего большинства отношение к членистоногим одинаково. Это страх. Казалось бы, с чего? Что может сделать букашка? Но подсознание упрямо посылает сигналы в мозг, побуждая немедленно отойти, убрать руку (ногу, голову и другие части тела), закрыть глаза, нос, рот... лишь бы обезопасить организм от соприкосновения с этими древними, а оттого неприятными существами. Кто-то предпочитает сразу, почти мгновенно среагировав, избавляться от тварей путем «применения силы».