Карта мира (сборник)

— Вот именно, — сказал я.

Безводная война Разговор с ветераном «Чако» Бернхардом Фишером. Парагвай. 2004

Война «Чако» — почти забытый сегодня военный конфликт 1932–1935 годов между Боливией и Парагваем из-за северной части Гран-Чако [17] . Боливия с 1852 года заявляла претензии на эту ненаселенную область. Еще за десятилетия до начала войны обе стороны начали проникать в здешние степи и болота, строить там форты и создавать укрепленные позиции. Поскольку в этом районе предполагалось наличие значительных месторождений природных ресурсов, прежде всего нефти, и Боливия в сотрудничестве с американской «Стандард Ойл» собиралась провести бурение пробных скважин, а Парагвай, со своей стороны, уступил свои нефтяные концессии компании «Бритиш петролиум», то после множества пограничных инцидентов и перестрелок в 1932 году дело дошло до открытой войны, которая велась обеими сторонами с особой жестокостью и стоила огромных потерь.

17

Гран-Чако (Gran Chaco, от исп.gran — большой и chaco, на языке гуарани — охотничье поле), природная область в центре Южной Америки, в Парагвае и Аргентине. Речная сеть развита лишь на западе и востоке (главные реки Парагвай и Парана), внутренние районы лишены поверхностного стока, в предгорьях, междуречье Пилькомайо — Бермехо и на востоке много болот. Преобладают сухие редколесья (кебрачо, гуаякан, альгорробо) на коричнево-красных почвах, на западе — ксерофитные кустарники.

В этой степной окопной войне в последний раз применялся в бою — обеими сторонами — устаревший арсенал времен Первой мировой: неподвижные пулеметы, ручные гранаты и огнеметы, а также бипланы. Оружие поставлялось из Европы — прежде всего из Франции, Великобритании и Чехословакии, а также из Северной Америки.

В боях парагвайцы сумели одолеть превосходящих их по численности боливийцев и по завершении войны получили большую часть спорной области. Боливия потеряла примерно двести тысяч квадратных километров своей территории. Парагвай удвоил территорию своего государства, впрочем, так и не сумев захватить боливийские нефтяные поля у подножия Анд, в окрестностях Камири. Всего в этой войне погибли пятьдесят тысяч парагвайцев и около шестидесяти тысяч боливийцев.

Бернхарду Фишеру восемьдесят четыре года. Хотя ему никогда не доводилось бывать в Германии, он, кроме местного гуарани [18] , свободно говорит на немецком языке своих предков, окрашенном саксонскими диалектизмами. Он сидит с женой Магдаленой Фишер перед своим деревенским домом на северном краю Такарути — поселения на холмах в восьми километрах от Nueva Gemania, Парагвай. Немногочисленные куры Фишеров копаются в песке у их ног. Бернхард Фишер прослужил два года ефрейтором во время войны с Боливией, с 1933 по 1935 год. Его бабушка и дедушка в 1888 году эмигрировали в Парагвай вместе с Элизабет Ферстер-Ницше [19] .

18

Гуарани (Guarani) — индейский язык, распространенный в ряде стран Южной Америки, один из двух государственных языков Парагвая. Относится к гуаранийской группе (ветви тупи-гуарани) семьи языков тупи.

19

Элизабет Ферстер-Ницше (1846–1935), сестра философа Ф. Ницше; жена Б. Ферстера, вместе с которым в 1886 г. уехала в Парагвай, где основала колонию немецких поселенцев Nueva Germania — Новая Германия.

Кристиан Крахт:Господин Фишер, что было на той войне хуже всего?

Бернхард Фишер:Самым тяжелым испытанием, конечно, была жажда. Позднее эти события даже назвали «безводной войной». Вода не поступала на фронт. Железнодорожные рельсы, по которым нас доставляли к месту боевых действий, обрывались километрах в ста шестидесяти от передовой. Там наверху не было никаких дорог, только кусты да степь. Мы срезали кактусы и высасывали из них влагу, откапывали какие-то круглые корни, но потом и их не стало, тогда мы стали мочиться в походные фляжки и пили это.

Кристиан Крахт:Что входило в ваше снаряжение?

Бернхард Фишер:Мы получали карабин и шерстяное одеяло, которое носили в скатку через плечо, еще боеприпасы на ремне, который проходил через другое плечо и на груди перекрещивался с одеялом — здесь, вот так. Полгода я прослужил в расчете тяжелого пулемета. Мы выдалбливали samu-'u — бутылочные деревья [20] — и сидели внутри их, это были наши пулеметные гнезда, возвышающиеся на два метра над чако, оттуда нам все было видно как на ладони. Каждый из нас имел походную флягу и ранец с продуктами. Еды-то было достаточно, только пить нечего. А еще мы могли охотиться с маузером. Фронт проходил за много сотен километров от Асунсьона, там, где чако переходит в боливийские Анды. Помнится, однажды я увидел птиц, описывающих круги на линии горизонта — тогда я сказал своему офицеру: там, где есть птицы, должна быть и вода. Мы добирались туда, помню, целый день, и там действительно оказалась маленькая грязная заводь. Мы наполнили водой все, что у нас было с собой, все фляжки, свиные пузыри, ведра — все это мы потом на дощатых носилках несли обратно к ребятам, но через два дня все емкости опять опустели, и нас опять терзала ужасная жажда.

20

Анона (Аnоnа Adans).

Кристиан Крахт:Вас ни разу не ранило?

Бернхард Фишер:Нет, у меня же был амулет. Погибли многие, очень многие, а со мной ничего не случилось. Одна пуля попала мне в руку, через рукав униформы, и прошла навылет, вот в этом месте, взгляните. Однажды, в конце войны, я наклонился, чтобы напиться, там было почти высохшее речное русло, до этого места мы гнали боливийцев, потом окружили их и прижали к реке, они падали вниз с откоса, а мы сверху их расстреливали. Река текла сверху, с отрогов Анд. Так вот, я нагнулся, чтобы напиться, — и тут просвистела пуля, коснувшись моих волос, я это кожей почувствовал, она была очень горячей. Не нагнись я в тот момент, она бы угодила мне в лицо.

Кристиан Крахт:Спасибо амулету.

Бернхард Фишер:Он был лишь данью суеверию. Меня хранил Господь.

Кристиан Крахт:Пожалуйста, расскажите об амулете.

Бернхард Фишер:Я носил его на шее, я и два моих брата, которые ушли на войну одновременно со мной, у них тоже было по амулету. Он представлял собой маленький сложенный листок, помещенный в маленькую коробочку, которая висела на шее, вот так. На листке было написано — я точно уже не помню — «Храни нас Бог, да не тронет пуля того, кто это носит», — или нечто подобное. Мы потом на фронте каждому парню, который умел говорить по-немецки, тоже сделали по такому же амулету, мы просто списывали слова и вешали бумажку ему на шею. Мои братья тоже не были ранены. Однажды мы двигались по песчаной дороге, уже на боливийской территории, с дороги можно было видеть горы, вздымающиеся вверх, очень высоко вверх, — туда бежали боливийцы, оставив убитых и раненых. Они лежали по обе стороны трассы, совсем как выброшенные поленья, и один из раненых, молодой боливийский парень, совершенно светловолосый, говорил по-немецки и все время повторял: «Я умираю от жажды. Дайте мне воды». Но я не мог дать ему воды — он же был враг, впрочем, и у нас самих ее не было. Потом он умер у нас на глазах. Много позднее моя мать тоже повесила себе на шею один из таких амулетов. Ей было уже далеко за сто, когда ее схоронили.

Кристиан Крахт:Но она ведь не участвовала в войне?

Бернхард Фишер:Участвовала, участвовала, в последний год войны она стала санитаркой, как только начали поступать раненые. В столицу каждый день прибывали битком набитые ранеными поезда. Мать работала в военном госпитале Асунсьона, зашивала раны солдатам, ампутировала руки и ноги, делала то да се. Наши соседи не верили в амулет, они сказали, что повесят его на собаку, потом в нее выстрелят, тогда, дескать, и посмотрят, на что он годится.

Кристиан Крахт:А что делали с пленными?

Бернхард Фишер:Боливийцы с нашими всегда хорошо обращались. Им было что кушать, их снабжали продуктами. А мы в отличие от них вели себя нехорошо. Раненых пленных переправляли в Асунсьон и там помещали в очень плохой госпиталь, где было лишь несколько врачей, и многие из раненых умирали. Раненых, которые могли ходить, прогоняли через Асунсьон пешим ходом, гражданское население плевало в них, забрасывало их камнями и било железными прутьями. Повсюду на улицах лилась кровь, в те дни я стыдился того, что я парагваец, но это было уже позднее.

Кристиан Крахт:После того как война закончилась?

Бернхард Фишер:Да, но мы узнали о ее окончании только через несколько дней. Ведь сообщение должно было прибыть из Асунсьона, а телеграфных столбов не было, и радиосвязи — тоже. Все приказы приходили к нам на север с опозданием в несколько дней. Так и вышло, что мы продолжали сражаться, хотя война давно кончилась. А потом мы, наконец, получили все сообщения и отправились на боливийскую сторону, а они — к нам, и мы обнимали друг друга и плакали. Мол, что прошло, то прошло.

Египетская фанера Визит в Каир. 2006

Сверкание дельты Нила под крылом, посадочная полоса цвета охры, солнце, планета пустынь, Арракис [21] , пережженная умбра египетской зимы, прибытие в Каир, медленное выруливание самолета Egypt Air, аэропорт, облицованный желтой плиткой, неоновое освещение, препостмодернизм, «Дюна» Дэвида Линча [22] .

Мужчины на таможне, они те же, что и тогда, их черные мундиры из грубой шерсти, кожаные ремни, обтягивающие могучие животы, бритые черепа, бороды, сонный, абсолютно равнодушный взгляд в паспорт, рутинная тяжеловесность штемпеля, опускающегося с лязгом на две приклеенные марки, одну оранжевую, другую зеленую — все в точности так, как тогда, пятнадцать лет назад.

21

Арракис — вымышленная песчаная планета из серии научно-фантастических романов Фрэнка Герберта «Хроники Дюны». Третья планета системы Канопуса. Название производится от арабского (ar-r^aqi) — «танцор». Имеет два спутника.

22

Дэвид Кит Линч (р. 1946) — известный американский кинорежиссер и сценарист. Видный представитель американского независимого кинематографа. В 1984 г. создал фильм «Дюна» по сюжету фантастического эпоса Ф. Герберта.