Картежник и бретер, игрок и дуэлянт. Утоли моя печали

– Но ко мне залезли в карман…

– Пожалуйте в участок!..

– На каком основании? – строго спросила Наденька, к тому времени уже пробившаяся к ним. – К этому господину действительно залезли в карман.

– А вы кто такая будете, мамзель?

– Я – племянница Романа Трифоновича Хомякова. А этот господин приехал к нему из… из Костромы.

– Верно! – закричали с лесов артельщики. – Ты вон лучше карманника лови, селедка!..

– Что творится? – заворчали в толпе. – Честных людей хватают средь бела дня, а ворье что хочет, то и делает.

– И в такое знаменательное для всей святой Руси время!

– Нет, надо искать на них управу. У меня, знаете ли, третьего дня семь рублей из кармана увели…

– Из кармана, говорите?.. – растерянно спросил городовой, не зная, что предпринять для приличного отступления.

– Держи вора! – завопили с лесов.

– Держи вора! – тотчас же откликнулся городовой.

Подхватив шашку, он засвистел и кинулся куда-то в толпу. Сверху, с лесов, заулюлюкали, засвистели, захохотали. Прохожие как ни в чем не бывало тут же двинулись по своим делам, и молодые люди остались вдвоем. Но только на мгновение, потому что к ним наконец-то пробралась Феничка.

– Детина какой-то растопырился, ни тебе ходу, ни проходу, – недовольно сообщила она.

– У вас и вправду что-то украли? – строго спросила Наденька нескладного гимназиста.

– Украсть не успели, но в карман залезли. Я хотел было схватить вора за руку, только он вырвался.

– А зачем вы нас преследовали?

– Я… – Юноша очень смутился, опустил голову, и уши его начали краснеть. – Извините.

– А кто ты есть? – сердито спросила Феничка. – Почему ты из Костромы?

– Я не из Костромы.

– А барышня сказала, что из Костромы!

– Это ошибка. – Гимназист в явно тесном мундирчике снял фуражку, застенчиво поклонился. – Еще раз прошу меня извинить за назойливость, с которой я…

Он окончательно смутился и угнетенно замолчал, не решаясь поднять голову. Надя улыбнулась.

– Почему же вы вдруг замолчали?

– Позвольте представиться, – вдруг сказал молодой человек, с отчаянной решимостью подняв голову. – Нижегородский дворянин Иван Каляев.

3

И дальше они пошли втроем.

– Я только что досрочно закончил в гимназии, – рассказывал Ваня, все еще немного смущаясь. – Потому досрочно, что очень уж хотел увидеть коронацию.

– Сбежали из дома?

– Нет, что вы, Надежда Ивановна. Я к тете приехал, у меня тетя в Москве живет. На Неглинке. А осенью поеду поступать в Петербургский университет.

– А почему же не в Московский?

– Н-не знаю. Может быть, и в Московский. – Ваня помолчал, добавил решительно: – Я Москвы совершенно не знаю. А в Петербурге бывал два раза.

– Тетю, значит, до сей поры не навещал? – подозрительно отметила Феничка.

– Нет, что вы, – смутился недавний гимназист. – Как можно, остановился у нее…

– Мы вам покажем Москву, – улыбнулась Надя. – И начнем с Кремля.

На Красной площади и в Кремле шли особенно напряженные работы, поскольку именно здесь и должно было происходить таинство Священного Коронования. Строили помосты и переходы, готовили иллюминацию, громоздили деревянный слив в Москву-реку с Тайницкой башни. В некоторые места вообще не пропускали, но главное показать Ване Каляеву все же удалось. А когда вышли к Манежу через Троицкие ворота, Наденька решительно объявила:

– Сегодня вы обедаете у нас, Ваня.

– Что вы! – растерялся юноша. – Мы так мало знакомы и… и мундир у меня…

– У нас принимают не по мундиру, – улыбнулась Надя. – Феничка, возьми лихача.

Лихач и особняк, возле которого Наденька велела остановиться, настолько потрясли Ваню, что он окончательно сник. А тут еще – швейцар, дворецкий, прислуга в ливреях…

– Я представлю гостя сама, Евстафий Селиверстович.

Зализо невозмутимо принял потрепанную фуражку, предупредительно открыл двери.

– Мой друг, нижегородский дворянин Иван Каляев, – с некоторым вызовом объявила Надежда.

– Рад познакомиться, – серьезно сказал Роман Трифонович, крепко, как всегда, пожимая руку молодому человеку. – Иван… простите, не знаю отчества.

– Ваня.

– Здравствуйте, Ваня, – чересчур вежливо улыбнулась Варвара. – Извините, отдам кое-какие распоряжения.

И вышла, полоснув взглядом по лицу сестры, сияющему непонятным озорным торжеством.

– Садитесь, Ваня, садитесь, – с искренним радушием говорил Хомяков. – Вина, сигару?

– Нет… То есть… нет.

– Позвольте оставить вас одних, – сказала Наденька. – Встретимся за обедом.

– Да вы не смущайтесь, Ваня, – добродушно улыбнулся Роман Трифонович, когда Надя ушла. – Здесь не кусаются, а лишних за столом не будет, так что располагайтесь как дома. Признаться, люблю ваш Нижний, ежегодно бываю на ярмарке…

Пока в гостиной происходил мужской разговор, на втором этаже особняка состоялся разговор женский.

– Мне надоело это беспрерывное и, извини, бестактное фраппирование, Надежда. Ты бесконечно избалована и непозволительно эгоистична.

– Бог мой, сколько ненужных эпитетов!

– Полагаешь, что тебе все дозволено? Так знай, что тебе не дозволено бросать тень на мой дом!

– Тощая тень бездомного гимназиста никак не отразится на твоем величии, сестра.

– На моем – да! А на деловой репутации Романа?

– При чем здесь деловая репутация? Господин Каляев – не делец, не светский прощелыга, а просто большой ребенок.

– Мы живем под увеличительным стеклом, потому что вся Москва люто завидует нам и ненавидит нас за собственную зависть! Это, надеюсь, тебе понятно?.. – Варвара помолчала, давая сестре возможность усвоить сказанное. – Марш переодеваться к обеду!

Роман Трифонович сумел несколько расковать гостя от тяжких вериг первого смущения, а за столом Ваня освоился окончательно. Он был скромен, умен и достаточно воспитан, для того чтобы справиться с природной застенчивостью, и обед прошел почти непринужденно. Настолько, что даже Варвара в конце концов начала улыбаться без всякой натянутости.