Картинки

– Нет, Елена Дмитриевна, я приехал стоять на коленях.

– Не может быть.

– Может, согласен даже с тяпкой и в огороде.

Августовские вечера - любимое время экспериментов небесного химика. Медный купорос запада становясь то петушиным, то лисьим, то лягушачьим, обещает множество крупных ярких кристаллов в черной реторте ночи.

Может быть, это наш персональный пуд соли, Лена?

– Иван, иди ужинать.

– Лен, знаешь что?

– Что?

– Мне на той неделе должны дать премию.

– И?

– Я куплю тебе велик. Настоящий. Точно такой же, как мой.

КАШТАНКА

Такие вечера - алхимия бытия, всегда наивно верящего, что смесь совершенно случайного сора окажется внезапно порохом или же философским камнем.

– А мне здесь нравится! А вам, Алеша?

Мне? Ну, конечно, круглые столы со скатертями похожи на бедра манекенов в юбках, сейчас рабочие внесут десятка два недостающих бюстов и разразится туш. Вечер начнется.

Однако, вместо папье-маше, обтянутого шелком сорочки, на клетках столика выстраиваются четыре бокала пива, высокие, кверху сужающиеся, с маленькими ручками, они напоминают старые кофейники. Для шахмат фигур определенно недостаточно, но можно заключить пари, чей раньше закипит.

– Вы просто поужинать или останетесь на концерт?

– Алеша, Виктор Николаевич, Надежда, итак, за пятницу, будем расслабляться.

Будем, раскрутим гайки, винты отпустим, вытащим шпильки, пусть поболтаются, позвякают железки. Хотя работа в нашей маленькой конторе меня, Татьяна Дмитриевна, не делает будильником, пружинкой, ждущей напряженно часа икс, чтоб екнуть и заставить дребезжать орган бутылочного иконостаса в людном баре. С восьми и до семнадцати мне просто скучно, как актеру, играющему Штирлица, да и сейчас мой эмоциональный фон отменно сер, словно мышиное пальто мосфильмовского шпиона. А живость мимики и чудеса с глазами лишь говорят о том, что я безмерно компанейский человек, хотите запою?

– А вы заметили, Алеша, какие девушки там справа?

Да, собственно и тех, что слева, как гвоздики изогнутых, и крупных, к стойке прислоненных, пока, должно быть, расчехляют пилу двуручную, всех оценил, и потому ваш выбор, начальница-товарищ старший, одобряю.

– Такие красивые, молоденькие, наверное, студенточки.

Ага? Попробуем теперь понять, что принадлежность к передовому авангарду учащейся молодежи может означать с учетом места действия? Четверочки хороших носиков, пятерочки румянца на щеках или восьмерки спрятанных в кармашках малоемких дамских сумочек очков? На самом деле, всего интересней два нуля, колечки гладкие на правых безымянных пальцах той и другой. Кто, интересно, и кому, из троицы сидящих с ними молодых людей, еще несущих эмбриональные черты своих невероятно гордых земноводных пращуров, однажды навинтил, надел металл зубопротезный на руку движением циничным и столь похожим на непристойный жест?

В виде наказания, расплаты за дурное поведение, оба услышат завтра утром шелест сухого горла:

– Ну, хотя бы кефира стаканчик.

Впрочем, головоломки пятничного вечера должны быть непорочны и легки, как буриме меню.

– Алеша, вам антрекот, эскалоп или форель?

Пожалуй, французских межреберий и хмеля чешского экстракт с букашками веселых пузырьков, все время норовящих деру дать.

Божья коровка, лети на небко, там твои детки, кушают котлетки.

– Алексей, давайте, что ли, выйдем на крыльцо, не будем наших дам окуривать.

Давайте, Виктор Николаевич, давайте почитаем, поразгадываем желтую перфокарту дома напротив входа в музыкальное кафе. Три черных дырки на фасаде во втором ряду - окна конторы, из них нам и видна, манила долго эта соблазнительная вывеска - гармонь нотного стана с галками нот. Пара слепых квадратов пониже справа - чужой, какой-то безнадежно мертвый офис, весь день перед глазами лишь тюремный камень дорожного бордюра и крашеные наспех решетки винной лавки. Теперь сложите эту пустоту с чeресполосицей огней квартир вокруг и разъясните мне, как бывший теоретик и программист, смысл кода, иллюминации высокое предназначение.

– Алексей, вы не станете возражать, если я немного поухаживаю за Надеждой?

Буду признателен чрезвычайно, готов немедленно пожать вам руку.

– Знаете, как-то действительно встряхнуться надо.

Конечно, морской закон конца недели, пусть щеки раздувает баргузин.

Ну, как там в трюме? В кубрике? Три мертвеца, бутылка рома или же йо-хо-хо, готовый к бою? Общий привет!

Бокалов башни вновь до краев полны, а где же стены, где ров, как будем конницу солонки и перечницы защищать? Спокойно, из кузницы кухни плывут ножи и вилки, сейчас докажем жареному мясу, что пуля дура, а штык заточен, как коньки-фигурки.

– Вы правы, Надя, пьют они ужасно.

– Я бы сказала, хлещут.

Так я и знал, изжога разочарованья коллегам испортит аппетит, но мне зачем мешать макать по-швейковски кусочек хлеба в соус вот этим взглядом из студенческого, молодости полного угла, где осьминог сигаретного дыма нахально расправляет щупальца, а пустые, прозрачность потерявшие рюмки, затуманены уже болезненной молочной голубизной?

Поверь, мне, как ботанику-филателисту, симпатичен контур лица на нежном стебле шеи и слабом корешке ключицы, но ты здесь не одна, и я, как видишь, в коллективе. Такое неудачное распределенье биомасс, ну, разве только мимолетную улыбку товарища по человеческому общежитию может на свет произвести. Устроит? Тогда держи пару морщинок у губ и глаз. Прием!

– Как ваша рыба, Татьяна Дмитриевна?

– Вполне. Похоже, есть здесь можно.

Да, колят, рубят, режут все вокруг, не очень слаженно, но споро, словно в горячем цехе под руководством скользящих по диэлектрическим дорожкам официантов. Несомненно вытачивают, вырезают деталь, остро необходимую барабанщику на клубной скромной сцене. В своем седле, похожий на мотоциклиста, он уже минут пятнадцать поднимает, опускает, опробует тарелки-зеркала, но без запчасти нужной ничего не получается.

Бок о бок с бедолагой, являя замечательный пример сознательного отношенья к делу, корпит за своим длинным верстаком рукастый клавишник. А вот басист, в ажиотации размахивая ни на что не годной черной рейсшиной грифа, лишь подвергает жизнь товарищей опасности.

Не надо волноваться, друзья, работники культуры, навалимся, поможем, польется музыка, харлей ударной установки заведется.

– Не слишком близко мы сидим?

– Да, нет, наоборот, тут хорошо, все видно.

А ты, студентка, так и стреляешь? Да, чувствую, съезжают санки с горочки моего носа и валятся на стрелку верхней губы, проскальзывают между ножницами пальцев. В чем дело, милая, рассказывай? Какие накопились проблемы с сопровождающей тебя по жизни протоплазмой? Достал с тиражными синицами билетов казначейских? Не может из скворечника семейной скрипки выманить тебе живую птичку - жаворонка? Не развивается? Сопрел на низенькой ступеньке хордовых в лунке ракообразных? Пишет и пишет два н в слове длина, а все равно не помогает?

Беда. Но почему ты вдруг решила, что со мной, пусть и млекопитающим, намного интересней? Смотри, линза слезы пшеничной обычно врет, показывает будущее чужое и ногами кверху. Загадка же грядущего на этот час оптически банальна - переживешь без пива утро или нет?

Тем временем явился гитарист в блестящей бархатной пыли с большим футляром дровосека. Стоглазые коты приборов полупроводниковых прищурились перед охотой. Лучик прожектора слепой летучей мышью по залу заметался, чертя зигзаги, уворачиваясь от белых лопастей американских вентиляторов. Поехали!