Карточный домик

— Что ж, может быть, мне уместно будет присутствовать и тогда, когда со всем этим будет покончено…

— Что вы имеете в виду?

Вот наконец и пришло ее время!

— Может быть, прочтете вот это? Сообщение агентства «Пресс ассошиэйшн», ноторое я только что взяла с телетайпа.

Вынув из наплечной сумки небольшой листок бумаги с сообщением информационного агентства, она протянула его Урхарту.

«ЛОНДОН — 30.11.91»

Мистер Бенджамин Лэндлесс неожиданно объявил об аннулировании сделанного им ранее предложения о слиянии с концерном «Юнайтед ньюспейперс груп».

В своем кратком заявлении Лэндлесс сообщил, что высокопоставленные политические деятели обратились к нему с предложением обеспечить утверждение его сделки в обмен на оказание им финансовой и редакционной поддержки со стороны возглавляемого им концерна.

"В этих обстоятельствах, — сказал он, — я думаю, что национальным интересам отвечала бы приостановка оформления этой сделки. Я не желаю, чтобы репутация моей компании оказалась каким-либо образом запятнанной в связи с предосудительной и возможно незаконной возней, которая началась вокруг этой чисто деловой операции.

Лэндлесс заявил, что он, возможно, выступит с более подробным сообщением после того, как проконсультируется со своими адвокатами."

— Ничего не понимаю. Что все это значит? — спокойно спросил Урхарт. Матти, однако, заметила, как тревожно сжал он листок пресс-релиза.

— Это значит, мистер Урхарт, что мне все известно. Это также значит, что теперь все известно и Бенджамину Лэндлессу, а через несколько дней станет известно всем, кто читает в этой стране газеты.

У него чуть дернулась бровь. Пока его лицо не выражало ни гнева, ни отчаяния. Так бывает с солдатом, когда в него попала пуля — его нервная система еще не успела освободиться от шока, и он еще не чувствует боли. Но Матти не испытывала никакой жалости. Снова покопавшись в сумке, она вынула портативный магнитофон и нажала на кнопку воспроизведения. Пленка, которую дал ей Лэндлесс, пришла в движение, и в тишине кристально чистого воздуха отчетливо послышались голоса людей, договаривавшихся о сотрудничестве, — газетного магната и Главного Кнута. Разговор шел в недвусмысленных выражениях, качество записи было прекрасным, а содержание беседы — явно криминальным, поскольку речь шла о газетной поддержке в обмен на политическую.

Матти нажала другую кнопку, и голоса смолкли.

— Я не знаю, имеете ли вы привычку устанавливать подслушивающие устройства в спальнях всех коллег или только у Патрика Вултона, но что касается Бенджамина Лэндлесса, то он записывает на пленку все свои телефонные разговоры без исключения.

Лицо Урхарта заледенело на морозном воздухе. Солдат уже начинал чувствовать боль.

— Скажите, мистер Урхарт, вы заставили Роджера О'Нейла абонировать на имя Чарльза Коллинрид-жа подставной адрес в Паддингтоне, но, когда полиция начнет расследование, чью подпись обнаружат на бланках того банковского сччета — О’Нейла или вашу?

Ответом было молчание.

— Да ладно вам! Все равно, после того как я обращусь к властям, придется им все рассказать, так почему бы не сназать это вначале мне?

Снова молчание.

— Вы с О'Нейлом разгласили результаты опроса мнений и решение о сокращении территориальной армии.

Я знаю, что вы заставили его внести фальшивые данные о Чарльзе Коллинридже в файл центрального компьютера штаб-квартиры партии, хотя ему самому это было совершенно не нужно, не так ли? Подозреваю, что он не слишком волновался,, когда выкрадывал конфиденциальные партийные материалы на Майкла Самюэля. В одном я не уверена — кто из вас состряпал ту глупенькую сказочку об отмене решения о проведении широкой рекламной кампании в связи с планами развития системы больниц, которой вы накормили Стефена Кендрика? Наконец-то Урхарт вновь обрел способность говорить.

— У вас очень живое воображение.

— Ну что вы, мистер Урхарт! Если бы это было так, я поймала бы вас значительно раньше. Нет, разоблачит вас не мое воображение, а вот эта пленка.
– И она ласково похлопала по магнитофону, который держала в руне. — А еще моя статья, большая статья, которую мистер Лэндлесс намерен полностью опубликовать в своей «Телеграф».

Урхарта заметно передернуло.

— Но Лэндлесс не будет… не может!

— Не думаете же вы, что Лэндлесс возьмет на себя часть вины? Конечно нет! Он хочет сделать козлом отпущения вас, мистер Урхарт. Вам никогда не позволят стать премьер-министром, разве вы этого не понимаете? Я обо всем напишу, он это опубликует, и не видать вам Даунинг-стрит.

Не желая верить, он потряс головой. На губах его появилась еле заметная злобная улыбка. То ли от морозного воздуха, то ли от того холода, который он чувствовал внутри себя, но по спине у него пробежала дрожь. Дыхание его выровнялось. В нем проснулся инстинкт охотника, и это помогло восстановить контроль над собой.

— Я не думаю, чтобы вы хотели… — Он прервал себя низким, зловещим смешком. — Нет, конечно, нет. Глупо с моей стороны даже подумать об этом. Похоже, вы продумали почти все, мисс Сторин.

— Не совсем все. Как вы убили Роджера О'Нейла? Значит, она знала и это. Теперь мороз сковал его сердце. Голубые, с ледяным оттенком глаза охотника смотрели не мигая. Тело напряженно застыло, готовое к мгновенному рывку. Наконец-то он узнал, как чувствовал себя тогда его брат, с той, однако, разницей, что сейчас перед ним был не одетый в броню враг, а глупая, легко ранимая, беззащитная молодая женщина. Лишь один из них может остаться в живых, и этим одним должен быть он!

Его тихий, похожий на шепот голос, казалось, впитывался окружавшим их снегом и тонул в нем.

— Крысиный яд. Это было очень просто. Я подмешал его в кокаин. — Своими пронизывающими,глазами он уставился на Матти; теперь их роли поменялись: она уже была не охотником, а добычей. — Вообще он был таким слабым, что заслуживал смерти.

— Никто не заслуживает смерти, мистер Урхарт. Но он уже не слушал. Он охотился. В правилах игры не на жизнь, а на смерть не было места моральным клише. Когда он глядел на оленя сквозь прорезь прицела, то не рассуждал, заслуживал ли тот олень смерти. Таков закон природы — кто-то умирает для того, чтобы другие жили и торжествовали. Никто сейчас не сможет лишить его права на триумф.

С удивительными для человека его возраста проворством и силой он схватил один из тяжелых стульев и поднял его, чтобы обрушить на ее голову. Вопреки его ожиданиям, она не съежилась от страха, не дрогнула и не двинулась с места.

— Оказывается, вы способны и на такое, мистер Урхарт? Вот так, хладнокровно, лицом к лицу?

Нет, это не была охота! Вот она, лицом к лицу, а не в тысяче безликих ярдов от мушки ружья, и глядит ему прямо в глаза! Момент был упущен — до него дошло значение сказанных ею слов. В одно мгновение исчезли для него и видение оленя на мушке его ружья, и его решимость стрелять. Урхарт издал вопль отчаяния, когда стул выпал у него из рун, и с ужасом осознал свою трусость. Он бросил вызов судьбе, вступил в смертельную схватку и потерпел поражение. Урхарт опустился на колени в глубокий снег.

— Я буду отрицать все, в чем вы будете меня обвинять. У вас нет вещественных улик, — прошептал он.

Матти нажала на магнитофонную кнопку обратной перемотки пленки. Поджидая ее конец, она взглянула вниз на Урхарта, которого бил озноб.

— Еще одна и последняя ваша ошибка, мистер Ур-харт. Вы полагали, что магнитофон выключен. — Пленка остановилась, она нажала кнопку воспроизведения, и в воздухе раздались четкие слова их разговора, достаточного для его разоблачения и обвинения.

Матти повернулась и медленно пошла прочь, оставив его распростертым на снегу. В ушах Урхарта гремел замогильный, насмешливый хохот отца.