Карты, деньги, две стрелы
Шрифт:
И я ведь после пошла в пещеру. Пошла, не взяв с собой никого из сельчан.
И эта записка… «Спасибо светлым богам…» До сих пор помню каждое слово в этом коротком послании, а перед глазами стоят ровные четкие строчки… И сердце начинает колотиться как бешеное при одном воспоминании о том, как я бежала через лес, пытаясь его найти, как кинулась на шею во дворе…
А на губах до сих пор горит вкус его поцелуя…
Пальцы автоматически перебирали пряди седых волос спящего капрала, а его голова лежала на моих коленях…
Будь честна хотя бы с собой Матильда. Ты влюбилась…
А он? Он ведь
Капрал признался, что он внебрачный сын генерала Ференци. Он не унаследует его титула даже как его воспитанник.
Военные женятся или на деньгах, или на титуле.
Как Шемьен.
Я честно рассказала, что мой дом в Эгесе несколько раз перезаложен. Конечно, отец поможет, бедствовать я не буду, но тянуть из него деньги я не собираюсь!
Остается титул. Нет, конечно, породниться с кнесом де Шасваром и почетно, и выгодно, но… Разве оно нужно, когда у самого за душой нет даже медной монеты?
Он никогда не женится на мне…
По щекам сами собой побежали слезы.
— Да как вы можете?! — Мои мысли прервал визгливый голос единорога. — Да как вы вообще можете творить такое?!
Я шарахнулась в сторону от капрала, будто меня поймали за чем-то непристойным, да и сам милез подскочил на месте, проснувшись, и ошалело замотал головой. В руке блеснул обнаженный меч:
— В чем дело?!
— В ней! — В голосе копытного звучало негодование. — Она… Она гладила вас по щеке! Это… Это возмутительно! Это непристойно! Это…
Я залилась краской.
Айден медленно опустил меч и тихо буркнул:
— Я понял две вещи. Первая — почему вымерли единороги, и вторая — почему для их ловли нужны непорочные девы.
— В смысле?
— Всех остальных он просто достанет нравоучениями.
— Да как вы смеете?! — возмутился единорог. — Я самое честное, доброе, непредвзятое… а вы!.. А вы даже кулон у меня сперли… Эх вы, а с виду такие приличные…
В первый момент я не поняла.
— Какой кулон?
— Ой не надо притворяться! — Теперь в голосе зверя звучала неземная тоска. — Можно подумать, я не вижу, что на шее у вашего спутника!
Я оглянулась. Ворот рубахи капрала расстегнулся, и был виден кулон, висевший на шее.
— Вот! — наставительно подтвердил говорящий скакун. — Именно об этом я и говорю. Пришли в мою долину, открыли мой тайник, забрали мои вещи…
— Да никто ничего не брал! — возмутился Айден. — И ни в какой тайник не лазил!
— Лазили!
— Нет!
— Лазили!
— Нет!
— Ну ладно! — угрожающим тоном протянул единорог: — Я сейчас проверю свой тайник, и если там не окажется моего кулона… То вам будет очень стыдно!
Тайник, в который мы якобы должны были залезть, оказался на этой же полянке. У самого края, на небольшом пятачке, чуть прикрытом дерном. Единорог поддел рогом верхний слой земли, под которым обнаружилась неглубокая ямка, что-то потянул губами и вытащил на свет точную копию моего кулона. Ну и заодно того, что висел сейчас на шее у Айдена.
— Жабафно…
— Что? — не поняла я.
— Жабафно, говорфю…
— Что?
Рогатый зверь нахмурился, подкинул вверх кулон и, поймав цепочку на рог, рявкнул:
— Забавно, говорю! Вы действительно его не украли.
Это
все, конечно, хорошо, но, пытаясь объяснить нам, что именно он говорил до этого, единорог вскинул голову, цепочка покатилась по золоченому рогу… и мягко сползла ниже, обхватив золотой нитью шею скакуна.На миг повисла мертвая тишина. Я-то очень хорошо знала, чем это грозит, если новый кулон — копия моего. Впрочем, единорог, наверное, не знал о том, чем ему угрожает надевание этого кулона. А если и знал, так в первый момент ничего не сказал, а потом уже было поздно.
У меня вдруг заломило виски, полянка перед глазами закружилась… Все вокруг словно подернулось дымкой тумана, начало бледнеть… А потом и вовсе растаяло в воздухе, оставив всю нашу компанию в уже знакомом лесу. Том самом, где мы были до того, как попали в обитель единорога. Всю — в прямом смысле: меня, Айдена, Брыся, мирно что-то выискивавшего в земле неподалеку, ошарашенного единорога и уведенную из замка дядюшки кобылку.
И если часть нашей компании была к этому более или менее готова, ведь появилась долина тоже внезапно (даже Брысь и уведенная из замка дядюшки лошадь уже не испугались), то единорог отреагировал крайне настороженно:
— Это что такое? Это куда она? Она что, вот так ушла? Совсем? Так… так нечестно! Я сорок лет тут жил… И что теперь? Истеричка! — пронзительно выкрикнул он куда-то в глубь леса. — Это не ты меня бросила, это я сам ушел!
— Вы к кому обращаетесь? — не поняла я.
— Да к долине же этой, чтоб ей… Моду взяла исчезать, а меня оставлять! Нет, вы видели это?
— А она что, разумна?
— Ага, сейчас! Аж три раза! Какая разумность, если она меня тут оставила? Я всегда подозревал, что вся ее плавучесть — просто-напросто магическая флуктуация! Вот, лишнее доказательство! Нет, я понимаю, когда она перемещается на новое место, то все живое, что там находилось, оказывается в ней, а потом выкидывается обратно, но это же форменное хамство — вот так выбросить меня! Это… У меня просто слов нет, какая это наглость! Вот так меня оставить… Одно слово — женщины.
— Значит, она все-таки живая?
— А я говорю, нет! — возмутился скакун. — Просто слово «долина» — женского рода. А она истеричка. Форменная. Подумаешь, кулон надел! Подумаешь, магический, но это же не повод!
Он замолк на несколько мгновений, а потом грустно поинтересовался:
— Как вы думаете, мировая наука в моем лице сильно пострадает, если я сейчас начну непристойно ругаться?..
Отвечать ему явно никто не собирался, уж я так точно. А потому единорог молча отвернулся от нас и лег на землю.
Что это он?
Я осторожно подошла к зверю, присела рядом:
— Эй, все в порядке?
— Оставьте меня, — тоскливо протянул единорог. — Я в печали!
— Почему?
Единорог вскинул голову и уставился на меня пронзительным взглядом голубых глаз.
— Вы что, не понимаете? Вы что, совсем-совсем не понимаете? Я же без дома остался! Куда мне теперь идти? Что делать? Нет, можно, конечно, вернуться в Лысавенский институт, но туда дойти еще нужно… Да и не хочу я туда… Там за хвост дергают студенты ненормальные. — Он грустно хлюпнул носом. — И преподаватели некоторые… Последнего достояния лишают. По волоску буквально.